Я почувствовал легкое беспокойство. Неужели мой единственный друг может постепенно обернуться против меня? Неужели мое дело безнадежно? Неужели было предрешено, что такое совершенно необычное существо, как я, никогда не будет принято в мире людей? Я был похож на марсианина, внезапно спустившегося на Землю, и вероятность того, что мне удастся наладить дружеское общение, была столь же мала. Вы считаете это сравнение неуместным? Я гарантирую, что первые марсиане или другие инопланетные существа, которые высадятся на Землю – если это событие когда-нибудь произойдет, – будут уничтожены поголовно. Вы, люди, не знаете, насколько сильны и глубоки в вас инстинкты джунглей, оставшиеся от вашего животного прошлого. То есть в большинстве из вас. И не обязательно те, кто занимает высокие посты, являются наиболее "цивилизованными". Но я опять отвлекаюсь.

Пока Том был занят, я ремонтировал самого себя. Я – машина, и знаю о своей природе больше, чем любой физиолог знает о своем собственном теле. Я выпрямил шарнирный механизм коленного сустава, искореженный пулей. На двух моих пальцах порвались «мышечные» тросы, которые я сварил. Я снял нагрудную пластину и выбил вмятины молотком. Снятая черепная коробка облегчила давление на мой губчатый мозг. Моя "головная боль" ушла.

Наконец я полностью смазал себя маслом и установил свежую батарею в блок управления. За несколько часов я прошел через то, что у человека соответствовало бы наложению хирургических швов, проведению операций и выздоровлению, которые заняли бы недели. Очень удобно иметь металлическое тело.

Затем я вышел на улицу. Я побродил по лесу и вернулся с бедным полуразложившимся телом маленького Терри. Его случайно застрелили полицейские, когда охотились на меня. Я похоронил его на заднем дворе, вспоминая его радостный лай и то время, которое мы провели вместе.

– Адам! Адам Линк!

Я вздрогнул и повернулся. Позади меня стоял Том и смотрел на меня. Его лицо странно светилось.

– Прости меня, – мягко сказал он. – Я сомневался в тебе, Адам Линк, весь день. Сомневался, что ты можешь быть таким человечным, как писал мой дядя. Но я больше никогда не буду в тебе сомневаться!

Говоря это, он смотрел на свежую могилу Терри.

Как и предсказывал Том, шериф Барклай незамедлительно явился на следующее утро с ордером на мой арест! Он был намерен уничтожить меня. Но поскольку он не мог сделать это напрямую, не впутывая себя в судебные тяжбы, он пошел другим путем.

– Это будет чертов фарс – устраивать суд над роботом, – со стыдом признал он. – Я чувствую себя дураком. Но его нужно уничтожить. Вы довольно умный молодой человек, но не думаете же вы о том, что присяжные, состоящие из честных, здравомыслящих людей, оправдают вашего… э-э… клиента?

Том ничего не ответил, лишь мрачно выпятил челюсть.

Шериф Барклай посмотрел на меня.

– Вы… э-э… я имею в виду, что он арестован. Он должен проследовать с нами в тюрьму.

Он обращался к Тому, хотя внимательно наблюдал за мной, ожидая, что я, возможно, приду в ярость.

– Я пойду с вами, – кивнул Том. – Пойдем, Адам.

Они пригнали для меня грузовик – я ведь представляю из себя трехсотфунтовую массу металла – и повезли в ближайший город. Я никогда раньше не был в нем, живя в уединении с доктором Линком в его загородном доме. Первый взгляд на маленький город с населением в 50 000 человек не поразил меня. Это примерно то, чего я ожидал от прочитанного и увиденных фотографий, – шумный, перенаселенный, уродливый, плохо устроенный.

У меня механистический склад ума. Мое научное мировоззрение требует эффективности и порядка. Еще до того, как мы добрались до здания суда, я выделил сотню основных недостатков в этом центре человеческой деятельности. И соответствующие способы их устранения. Прежде всего, ваше дорожное движение – это непролазный лабиринт. Вы должны извинить мою прямоту. Я говорю и думаю без иносказаний.

Любопытствующая толпа наблюдала, как меня вели по ступеням здания суда. Новость уже облетела весь город. Они смотрели молча, в недоумении. И в каждом лице я видел затаившийся страх, инстинктивную ненависть. Тогда, как никогда раньше, у меня возникло ощущение, что я изгой. И так или иначе обречен.

Сцена в зале суда, как и предсказывал шериф, была похожа на какой-то грандиозный фарс. Председательствующий судья непрерывно покашливал. Только Том Линк был спокоен. Он требовал, чтобы все было по закону. Разумеется, перед погребением доктора Линка было проведено дознание, в ходе которого было установлено, что смерть наступила от тяжелого механического инструмента. Ничто не могло опровергнуть того, что моя жесткая металлическая рука могла быть "орудием смерти".

Мне было предъявлено обвинение в непредумышленном убийстве доктора Чарльза Линка, и я был записан в протоколе как "Адам Линк".

Когда это было сделано, Том вздохнул и подмигнул мне. Я знал, что означает это подмигивание. Снова была расставлена ловушка, и она сработала. Как только мое имя было занесено в протокол суда, мне были предоставлены все права и возможности механизма правосудия. Как я теперь знаю, если бы шериф Барклай обратился к губернатору штата, он мог бы получить от штата приказ уничтожить меня как незаконное оружие. Ведь я был механическим устройством, которое (по косвенным признакам) лишило человека жизни!

Том не смог бы выкрутиться из такого обвинения. Но шериф Барклай упустил эту лазейку. С указанием моего имени я стал обвиняемым – и обрел статус человека!

В зале присутствовали два газетных репортера. Один из них пристально и удивленно смотрел на меня. Он подошел как можно ближе, совершенно не боясь. Не боясь! Единственный в комнате, кроме Тома, кто не боялся меня на уровне инстинкта. Он тоже мог оказаться моим другом.

Я увидел вопрос на его юном лице.

– Да, я умный, – сказал я, перейдя на сиплый шепот, чтобы никто больше не услышал.

Он вздрогнул, потом мило улыбнулся.

– Окей, – сказал он, и я знаю, что он поверил.

Он начал что-то лихорадочно строчить в блокноте.

После официального оглашения обвинения судебный исполнитель отвел меня в камеру и запер. Том ободряюще улыбнулся, но когда он ушел, я вдруг почувствовал себя одиноким, загнанным в угол врагами. У вас, людей, никогда не бывает такого чувства. Разве что, может быть, вы шпион, пойманный вражеской стороной. Но даже в этом случае ты знаешь, что умираешь за правое дело, по своей воле. Но меня обрекают – правильнее сказать, истребляют – лишь за то, что меня просто не понимают.

Я был в некотором недоумении, и мысли мои были, безусловно, из тех, что называют раздумьями. Правильно ли поступил Том? Понимал ли он, как туго закрутятся вокруг меня путы закона? Как когда-то он сомневался во мне, так и теперь я сомневался в нем, но с меньшим основанием. Он уже не был для меня той неизвестной величиной, которой я представлялся ему.

Через час Том появился снова, размахивая бумагой. Судебные чиновники были рядом с ним и громко спорили. Он обратился к ним.

– Хабеас корпус1! – спокойно произнес он. – Вы предъявили обвинение Адаму Линку, независимо от того, имеет ли он тело робота или слона. Этот ордер Хабеас Корпус освобождает Адама Линка до суда. Я знаю закон. Освободите его!

Судебный пристав начал горячо спорить. Я переваривал услышанное медленно и тщательно. То есть медленно для моего ума. Не более чем через секунду я ухватился за прутья двери своей камеры и одним сильным рывком отворил ее. Раздался жуткий скрежет металла. Сломанный замок грохнулся на каменный пол. Я выскочил наружу.

– Мне не нравится сидеть в клетке, – сказал я. – Мы можем идти, Том?

Боюсь, мой импульсивный поступок был ошибкой. Я понял это по лицу Тома. Я продемонстрировал свою огромную силу, силу мощной машины. Это могло только усилить страх передо мной. Все чиновники побледнели и попятились назад, возможно, представив, как легко я смогу размозжить им черепа одним ударом своих стальных рук.