А это было именно то, что они должны были бы подумать обо мне в последнюю очередь. Они должны оценить мой ум и способность служить человечеству. Для этого доктор Линк и создал меня. И именно этой цели я посвятил себя, причем совершенно самостоятельно, несколько месяцев назад. Когда меня примут как собрата по разуму – ведь монстр я только внешне – я смогу показать свою истинную ценность. Я, Адам Линк, был первым из разумных роботов, способных служить цивилизации как объединенные разум и машина.

Да, это была глупая ошибка. Постановление Хабеас Корпус освободило бы меня в любом случае, если бы я дал Тому немного времени. Как я теперь осознаю, я проявил неуверенность и нетерпение. Я не могу понять странные и извилистые способы, которыми вы, люди, пользуетесь. Мне еще многое предстоит узнать о цивилизации. Очень многое.

Том не стал делать мне замечание, однако, взяв меня за руку, вывел из тюрьмы. Чиновники ошарашено переглядывались. Том внес залог и получил бумагу о том, что я нахожусь под его опекой.

В дальнейшем, до начала судебных слушаний, я ездил с Томом по городу. Он часто наведывался в банк, который занимался оформлением наследства доктора Линка. Он брал меня с собой в публичную библиотеку, когда искал информацию в увесистых книгах по своей профессии. Часто он просто вел меня по улице. Мы внимательно следили за реакцией толпы. Как говорил Том, сможем ли мы склонить общественное мнение на свою сторону в предстоящей битве за мой статус в человеческом обществе?

Страх! Он поднимался вокруг меня непреодолимыми волнами. Слепой страх, который заставлял людей бежать прочь, теряя достоинство. Иногда машины в пробках сталкивались друг с другом, когда их водители впервые видели мою блестящую металлическую фигуру, такую человекоподобную и в то же время такую чужую. Я чувствовал себя подавленным. Неужели я вечно буду внушать страх?

Дети, однако, гораздо быстрее адаптировались. У них было больше любопытства. Так, группа уличных шалопаев стала следить за мной, бросая камешки, чтобы услышать, как они звенят о мое металлическое тело. И тогда они начали скандировать: «Ты всего лишь консервная банка! Ты не что иное, как консервная банка!»

Меня это не раздражало, но и не особенно забавляло. Некоторые взрослые, мимо которых мы проходили, хихикали. Люди не могут смеяться и бояться одновременно. Песенка мальчишек обернулась завуалированным благословением. Даже у Тома – хотя он и пытался это скрыть – на губах заиграла затаенная ухмылка. У меня появилась надежда, что страх передо мной в конце концов утихнет.

Но эта надежда была напрасной. Мой первый поход в публичную библиотеку вызвал беспокойство – как у меня, так и у окружающих. Люди торопливо отходили от меня. Сотрудники библиотеки пытались воспрепятствовать моему проходу, но Том спокойно и упрямо доказывал им, что они не могут выгнать меня ни по какому поводу, а только лишь вследствие нарушения гражданских свобод. Библиотекари сдались, но вызвали полицию для обеспечения безопасности. Безусловно, все уже были наслышаны обо мне как об убийце человека. Все были уверены, что в любой момент я захочу убить еще одного. Я это чувствовал, и это меня огорчало.

Но в то же время в этом была и забавная сторона. Я опустился в кресло в читальном зале и принялся читать научные книги, которые Том раздобыл для меня на стойке регистрации. Я сканировал по одной странице за раз. Мои глаза работают по принципу телевизора, а память у меня фотографическая.

Пожилой мужчина напротив читального стола не поднимал глаз. Сосредоточившись на чтении, он не обратил внимания на шум, который я не мог не произвести, когда моя металлическая конструкция соприкоснулась с креслом. Но в наступившей тишине ровное гудение моего внутреннего механизма, должно быть, донеслось до него. Он вдруг поднял голову, бросил на меня раздраженный взгляд и снова опустил глаза. Прошло около десяти секунд, прежде чем он снова поднял голову, осознав увиденное. На этот раз он был ошарашен. Он закрыл глаза и снова открыл их. Посмотрев на меня еще раз, он тихо встал, словно вспоминая о какой-то другой встрече, и ушел. Его лицо выглядело бледным.

Газеты были особенно неблагосклонны ко мне. Ежедневно выходили редакционные статьи, обличающие косность закона. Мол, они позволяют свободно разгуливать опасному орудию разрушения. Я был порождением Франкенштейна, безумного гения, извращенной пародией на человеческую природу. Наконец-то возникла Машина, как и было предсказано в фантастической литературе, угрожающая существованию человечества. Я был предтечей, возможно, шпионом тайной орды металлических демонов, готовых обрушиться на человечество и т. д.

С тех пор я понял, что авторы статей были скорее корыстны, чем глупы. Они наживались на сенсации. Они продавали газеты. То, что это будоражило умы их читателей, имело второстепенное значение. Я ничего не значил для них как жертва. Я даже не был человеком. Я был просто хитроумной машиной. Они распинали меня безжалостно.

Один из редакторов, однако, осудил обличителей. Он встал на мою сторону, настаивая на том, что пока нет ни малейших доказательств того, что удивительный робот доктора Линка представляет собой какую-либо угрозу. Я понял, что это, должно быть, тот самый молодой репортер, которого я видел в суде. У меня появился неожиданный друг, а теперь уже два.

Двое – из пятидесяти тысяч жителей этого города. Или из миллионов других, которые, возможно, прочитали обо мне и сразу же стали моими врагами.

За эти две недели произошло еще одно событие. Пожар. Мы с Томом шли по улице, когда услышали вой сирен. А затем мы увидели перед собой дым, валивший из окон десятиэтажного дома. На фоне этого зрелища даже я стал играть второстепенную роль. Люди толпились у меня под боком, смотрели на пылающее здание, почти не замечая меня.

Это было завораживающе. В спешном порядке были установлены лестницы, по которым карабкались пожарные. В охваченном огнем здании находились десятки людей, которым угрожала опасность. Почему вы, люди, вообще допускаете существование таких ловушек, я не могу понять. Когда уже казалось, что все спасены, на седьмом этаже появились два кричащих человека. Позади них клубился дым.

Толпа разразилась жутким воплем. Они были обречены, эти двое! Лестница оказалась охвачена пламенем, и ее пришлось убрать. Ни один пожарный не осмеливался сунуться в бушующий ад внутри. Были приготовлены спасательные сетки, но два кричащих голоса заглохли, и два лица исчезли из окна. Они задохнулись в дыму и потеряли сознание. Через несколько секунд их судьба была бы предрешена. . . .

Мои реакции мгновенны, как у автомата. Я отошел от Тома в сторону здания. Он ничего не замечал, глядя вверх с выражением какого-то гипнотического ужаса, так же как и вся толпа. Они стояли у меня на пути. Я должен был пройти быстро.

Я повысил голос до хриплого рыка, который был легко слышен над ревом пламени. Толпа, внезапно обратившая на меня свое внимание и так же быстро охваченная паническим страхом, что я схожу с ума, расступилась. Я бросился в дымовую завесу, окутавшую горящее здание.

Вокруг меня полыхало клокочущее пламя. Я мчался сквозь него, мое металлическое тело не знало боли и не имело легких, которые можно было бы сжечь. Но даже для моего острого механического зрения было непростой задачей разглядеть лестницу сквозь клубы черного дыма. К счастью, лестница была из огнеупорного металла. Я помчался по ней со всей скоростью и силой, на которую было способно мое механическое тело. Я достиг седьмого этажа как раз вовремя. Лестница позади меня рухнула, проплавившись насквозь. Я уже не смог бы вернуться тем путем.

Я нашел две неподвижные фигуры, юношу и девушку, на полу в их наполненной дымом комнате. Поскольку времени было мало, я грубо перекинул их по одному через плечо.

Если бы было время!

Единственный путь вел наверх, на крышу. Нужно было преодолеть еще одну завесу пламени. Собрав все свои силы, я бросился сквозь нее, стуча металлическими ногами. Одежда двух обмякших тел, которые я нес, не загорелась. Я надеялся, что их кожа не почувствовала ничего больше, чем кратковременное дуновение. Однако, как мне казалось, они уже были мертвы.