Доктор долго раздумывал над конструкцией моего объяснения, потом спросил:

— Значит, мы попытаемся выбраться? Откровенно говоря, я уже был готов сдаться.

От этого признания мне вновь стало не по себе. Доктор Крафф — человек не робкого десятка, образованный и достаточно отчаянный. Если он спрашивает меня таким странным тоном, уж не я ли в действительности и стал тем Безумным Голосом Болот?

— Сдаться мы всегда успеем, — напомнил я. — Возможно, здешние островки, рыбешки и всё такое прочее готово нас отпустить. Допустим, до гарнизонного лагеря мы доберемся. Вот что дальше? Сдадите меня как экспонат в Британское Географическое общество?

— Во всяком случае, там тебе обеспечат недурную кормежку, — усмехнулся доктор. — Но что-то мне подсказывает, что куда скорее ты сам сдашь меня Болотам, и уж я-то не отделаюсь увеличением зрачков. Забавно, я становлюсь мистиком, кто бы поверил.

— Возможно, я и часть Болот, но едва ли настолько важная часть, что способна принимать решения. Пока партию ведет игрок куда опытнее, и его брейку конца не видно, — признался я. — Но вернемся к мыслям о лагере и нашем возможном возвращении. Недурно было бы вернуться в компании хотя бы одного из гребцов. Выживший представитель волонтеров поуменьшит подозрения полкового командования. Они ведь возникнут, те подозрения?

— Еще бы! Я не слишком близко знаком с полковником Остером, но этот тип — эталонный представитель класса членистоногих-клещеобразных. Он в нас вцепится насмерть, да и другие офицеры не отстанут. Я так и не понял, какую игру ведут эти штабные. Дело там нечисто. Сдается, нас всех используют втемную, — вздохнул доктор.

— Что ж, расскажете о той расстановке шаров попозже. А пока я хотел бы попросить снять с меня повязку. Разумеется, попозже, когда стемнеет.

Меня похлопали по плечу:

— Спокойнее, Энди. Не сегодня, так через неделю зрение к тебе непременно вернется. Я уверен, что Болота тебя не оставят.

Док Краффт был очень и очень неглуп. Одного он не понимал: Болота никому и ничего не обещают. Не потому что они злы или коварны. Просто Болота и есть сама жизнь. Дивно увлекательная игра, в которой человек заведомо обречен проиграть. Но счет — вот что важно!

Шкипер и Сэлби вернулись довольно скоро — надо думать, Грибной островок не показался им особо уютным местом. С собой исследователи прибуксировали два бревна — судя по описанию, вполне приличных и почти сухих — и притащили старое ведро, наполненное «нефтяным маслом». Док немедля взялся за исследования и выяснил, что жидкий трофей действительно относится к маслам, но скорее растительным, чем ископаемым. Жидкость исправно горела, налитая на крышку сковороды, но горела довольно вяло, не давая особого жара и пламени.

— Понятие не имею, что это такое, — оповестил Док, выливая в воду содержимое крышки. — Возможно, здешние запасы болотного сероводорода создают особый режим гниения и из погибшего тростника получается вот эта субстанция. Тут, знаете ли, сероводород в большом почете. Мы-то принюхались и не чувствуем…

— Док, оставьте ваши научные лекции, — оборвал учтивый сэр-солдат. — Раз для топлива оно не годиться, незачем о нем и болтать.

— Да уж, толку от этого масла чуть, — согласился рассудительный Магнус. — Ну, ничего, зато бревна выловили.

— Я всего лишь хотел сказать, что мы торчим в весьма странном месте, — пробурчал доктор. — Здесь все сплошь замешано на сероводороде. Даже ванделлии адаптировались к нему и бросаются к каждому выбросу газа. А вы заметили, что вокруг пузырей кишат этакие мельчайшие рачки?

Остатки экспедиционного отряда принялись дружно плеваться. Про каких-то вонючих рачков, а тем более про зловещую рыбешку, никто и слышать не хотел.

Промелькнул едва ощутимый ужин. Я сидел у костра, проверяя не слишком ли близки угли к доверенным моей сушке драгоценным бревнам. Подсел Док и сунул мне что-то под нос:

— Нюхни-ка, Энди.

Я принюхался — у моего лица был сук, выпачканный жирным и густым — запах узнать было несложно — то самое не-нефтяное масло.

— Если честно, у меня по-прежнему нет догадок что это такое, — с жалобной ноткой поведал пытливый Док. — Насколько я помню, никто из исследователей не описывал ничего подобного. Новая разновидность высокосернистой нефти? Но почему ее так мало? Тростника здесь хватает, сернистого водорода с избытком, а этой жидкости всего несколько луж.

— Грибочки сожрали кого-то особо жирного и истекли этим маслом? — предположил я.

— Возможно, возможно…

— Док, суньте эту ветку в огонь и проверим мои глаза.

— Догадываюсь, что ожидание тебе дается нелегко, — доктор принялся протирать руки тряпицей, пропитанной символическим количеством спирта. — Что ж, приступим…

Он взялся за бинт на моей голове, и я затаил дыхание.

— Спокойнее, Энди. Я уже говорил тебе, что восстановление зрения весьма и весьма затяжной процесс? Наберись терпения. Полагаю, извещать мистера Сэлби о том, что в твоем состоянии наметились некоторые обнадеживающие изменения, преждевременно?

— Наш сэр-предводитель склонен к излишне поспешным выводам. Шкиперу я бы сказал, но старик чересчур разговорчив.

— Ты слегка ошибаешься насчет мистера Магнуса. Полагаю, он догадывается об обстоятельствах безвременного ухода в лучший мир нашего лейтенанта…

По правде говоря, сейчас мне было наплевать, кто и о чем догадывается. Сердце отчаянно колотилось, вот последний виток бинта…

— Отвернись от костра и будь осторожен, — предупредил Док…

— Да, сэр…

С моих глазниц убрали подсохшие тампоны…

… Мир оказался потрясающе просторен. Бесконечные полосы тростника, серебристо-серого, омытого росой и теплеющими водами проток. Кусты с иссиня-черными обсидиановыми каплями спящих птиц, полосы ажурного тумана — точно вуаль молодой вдовы, бездумно парящей над раздольем живой и мертвой воды. Сияющим огромным совереном плыла меж легких облаков Луна — столь чистая и яркая, что на нее было больно смотреть. Сестра-Тень — приглушенное отражение ночной красавицы, похожее, но лишь отдаленно — переглядывалось с блистающей родственницей. Иной узор на скулах из темного янтаря, иной взгляд на мир. Темная, но не менее прекрасная… Как зовут эту небесную чудесную даму? Наверное, так и зовут: Темная Сестра…

…Док меня о чем-то спрашивал, потом ухватил за плечо. Я понимал, что нужно ответить, но не мог оторваться от чуда мира…

…Отражения звезд тонули в густой как мед воде, бронзовые тени рыб скользили среди кисеи животворного ила, ловко ускользая от круговорота хищной ряби, поднимали выпуклые глаза к лунным дорожкам и шелесту тростника. Маленькие зверьки вставали на задние лапки, зорко озирали свой превеликий мир и бесшумно плюхались с прибрежных корней в ласковую воду. Висели на корнях и ветвях лягушки, мечтали о скором нашествии вкуснющих насекомых… Мир жил, и… о, боги! как же он был бесконечен!

— Да, вижу, — пробормотал я, следя за крылатой тенью, парящей между двух лун. Кто это? Ночная скопа? Болотный филин? Нет-нет, нечто иное. Я знал, что именно, но не знал как его нужно называть. Какое слово?

— Черт возьми, Энди, приди же в себя!

— Я в порядке, Док, — заверил я, вполне осознавая, что просто не способен объяснить НАСКОЛЬКО я в порядке.

— Что, оба глаза? И оба полноценны?

Я повернул голову к пытливому доктору и невольно вскрикнул — хотя я был осторожен, огонь костра, даже пойманный лишь боковым зрением, ослепил меня.

— Я же предупреждал — осторожнее! — вознегодовал Док.

— Ничего, я лишь краем, — прошептал я, зажмурившись. Перед глазами вновь плыли столь знакомые радужные пятна, но боль на этот раз оказалась терпимой — мне лишь напоминали, что тьма может вернуться.

— Нужно забинтовать, так сразу напрягать глазные нервы опасно, — озабоченно забубнил доктор.

— Несомненно, я никуда не спешу, — улыбнулся я, не размыкая век. — А вы, сэр, здорово похудели с тех пор, как мне довелось последний раз глянуть на вас.

— На себя бы ты полюбовался…