— Куда такую толстую ветку суешь⁈ А котел мы чем топить будем? — возмутился проходящий мимо костра Сэлби.

— Виноват, сэр. Подсушить хотел, — оправдался я, убирая из огня хворостину с палец толщиной.

— Нужны настоящие дрова, а лучше уголь, — напомнил с борта катера Док — он упихивал в угольный бункер жалкие связки нарубленных веток. — Остров уже как коленка, а нам топлива на пару дней хватит.

— Да какой в этих травинках толк? — откликнулся шкипер. — Жара не дадут, хоть как их высушивай. Мусор, а не топливо.

— Срубим деревья на соседних островах, — провозгласил крайне внезапную и оригинальную идею Сэлби. — Там главное на грибы не наткнуться. Но если вы будете осторожны…

— Строго говоря, деревьев там тоже нет, — кротко напомнил Док нашему сэру-дураку.

— Там есть лужи со смолой. Или чем-то вроде нефти, — внезапно для себя сказал я и вздрогнул. Честное слово, мгновение назад у меня и мысли не было вспоминать о тех густых пахучих лужах.

— Нефть? Откуда здесь нефть? — удивился шкипер. — Да она нам катер сожжет, весь котел загадит, а толку…

Они заспорили о нефти, а я никак не мог прийти в себя. Кто дергал меня за язык⁈ Нет, в моих словах не содержалось ничего дурного или лишнего. Но, черт возьми, я привык следить за своим языком! Сейчас сболтнул о тех лужах, а в следующий раз… Игра-жизнь не терпит щенячьей суеты, удар должен быть подготовлен, осмыслен…

Меня спросили, где я видел те лужи. «Видел» — слово, которому до поры до времени не придаешь значения. Я объяснил местоположение смоляных источников и наш мудрый предводитель приказал Магнусу собираться в рискованную экспедицию. С того несчастного дня, когда я лишился зрения, никто не рисковал высаживаться на Грибной остров — незачем было. Сейчас у меня то и дело уточняли детали очертания берега и подходов к зловещей грибной поляны. Сэр-Сэлби подошел к делу со всей серьезностью — у него имелся унаследованный от лейтенанта офицерский шлем, и герой собирался непременно напялить сие защитное снаряжение, дабы уберечь глаза, уши и залысины. За сохранность своего мозга наш адмирал справедливо не опасался.

— Пойду, подниму гребца, — решил командир. — Пусть рубит кусты, пока мы будем исследовать нефтяную смолу.

— Он едва жив, — напомнил доктор.

— Ну и что с того⁈ Он должен выполнять приказы, для того его и наняли. Нам необходимо топливо!

— Сэр, осмелюсь заметить, что если дать волонтеру денек отлежаться, с него будет куда больше проку, — вставил я, бессмысленно ощупывая тростью груду веток у костра. — Заготавливать топливо необходимо при любой возможности, а людей осталось немного. Увы, я мало на что годен. Каждые руки на счету. Если гребец околеет сегодня, в будущем экспедиция порядком потеряет в рабочей силе…

— Что за сопливые разговоры⁈ Я словно среди приютских девчонок оказался! — возмутился славный солдат. — Нерешительность вас погубит! Ладно, пусть полудохлый гиббон валяется в лодке, сейчас мне некогда его воспитывать…

Наконец, они отчалили. Доку было наказано готовить микроскоп и прочие штуковины для изучения нефтяного масла, мне — сушить хворост и не зевать с огнем, гребцу — побыстрее сдохнуть и не вонять. Захлюпали весла…

Я услышал, как Док подсаживается ко мне.

— Энди, могу я спросить, что происходит?

— Сушу ветки. Док, — пробормотал я. — Вот эта кривулина весьма сырая.

— Мы одни, Энди. Гребцу, если он еще дышит, нас не услышать. Можешь сказать, что с тобой творится?

— Не могу. Честное слово. Сам ничего не понимаю, — я помолчал. — Слушайте, Док, у вас ведь есть догадки и как их… гипотезы? Если кратко — что со мной? Буду весьма признателен, если хотя бы намекнете.

Судя по звуку. Док скреб лысеющее темя. Потом он сказал:

— Полагаю, ты меняешься. Это если кратко. Допустим, основной виновник этих изменений — те самые злосчастные грибы. И есть еще… что-то. Но остальное я еще не понял. Можешь поверить, я говорю искренне. Ты готов ответить тем же?

— Попытаюсь. А что грибы, Док? Истинная дьяволова приманка?

— Я закоренелый грешник и атеист, Энди. Грибы странноватые, но в целом ничего особенного. Хотя повадки и способ размножения у них уникальные, это верно.

— И что у них с размножением? — поинтересовался я, холодея.

— Судя по всему, они интенсивно перерабатывают биологические остатки. Удивительно быстрый и необычный процесс, гм… Далее они дожидаются э-э… нового переносчика, поражают его, и все начинается заново.

— Что такое «биологические остатки»?

— Падаль. Разложение ее весьма обогащает почву, вот грибы и научились добывать себе питание, подстреливая своими спорами любопытствующую дичь.

— Я вроде бы еще жив. Док.

— Верно. Судя по всему, ты оказался слишком крупной добычей и твой организм переборол и усвоил грибные споры, — доктор тактично кашлянул. — Видишь ли, Энди, мне трудно не заметить, что твои глаза изменились. Видимо, навсегда. Цвет, форма и размер зрачков…

— И что со мной будет?

— Понятия не имею. Откровенно говоря, мне не приходилось слышать о подобных мутациях. Ты знаешь что такое «мутации»?

— Приблизительно.

— Хм, ты на редкость образованный парень для простого лондонца. Чему и где тебя учили, хотелось бы мне знать.

— Просто я вырос не на улице, а в окружении приличных людей. Многие из них были весьма начитаны и общительны. Я просто внимательно слушал их разговоры.

— Полезный навык, — согласился Док.

— Это точно. Я уж думал, что придется им довольствоваться всю оставшуюся жизнь, но давеча вечером, в драке, выяснилось, что с моим зрением не все так безнадежно. Хотя позже я вновь ослеп и весьма быстро, несколько секунд я вполне различал детали окружающего мира.

— Я знал! — доктор хлопнул себя по колену. — Я догадывался! Организм преодолел вторжение яда и сжился с ним! Теперь у тебя строение глаз, типичное для ночного животного! В смысле, почти типичное…

— И как это выглядит со стороны? — не смог удержать я мучающий меня вопрос.

— Ерунда, ничего страшного. Очень крупный зрачок, отчасти даже красивый. Глазные впадины тоже стали заметно шире. Теперь ты слегка большеглаз, Энди. Боюсь, беда в том, что днем ты будешь неизменно слепнуть. Этакая гемералопия наоборот.

— Полагаете, с этим можно жить?

— Думаю, вполне. Хотя определенных сложностей тебе не избежать, — Док запнулся. — Послушай, если говорить начистоту, ведь зрение не основная проблема, так? С тобой происходят и более странные вещи?

— Вы так считаете? — я понял, что мы затронули ту самую опасную тему.

— Мы здесь одни, — Док понизил голос. — Видишь ли, в ту ночь я не спал…

— Ну да, я учуял ваш табачок. Курили на баке катера, так?

— Нервы, бессонница, дурная привычка отравлять легкие. Я видел, как ты поднимался на борт, но не мог понять, что ты собираешься делать.

— Что ж, отрицать бессмысленно. Я забрался на борт и придушил засранца. Если спросите, как и зачем я это делал, едва ли у меня найдется исчерпывающий ответ.

— Готовь поверить, — прошептал доктор. — Я ведь видел собственными глазами как ты вползал на борт. Еще то зрелище… Тебе не кажется, что тебя вело Нечто?

— Меня вели Болота, — резко сказал я. — И еще, мне самому страшно хотелось, так или иначе, покончить со всем этим. Вышло, что я первым делом покончил с лейтенантом. Нельзя сказать, что таков был мой план, но я об этом не жалею.

Мы молчали. Потом Док вздохнул:

— Единственное о чем жалею я, так это о собственном малодушии. Куда честнее было бы сразу встать лицом к лицу с Келлогом и всадить ему пулю в лоб. Что мне было терять? Почему я ждал, когда с грязным делом управится слепой мальчишка?

— Если бы я был зрячий, у меня бы не хватило духа, — пробурчал я. — Говорю же, меня вели Болота. Милостиво позволили выбрать смерть: лейтенантская или моя.

— Слишком жутко. Не хочу в такое верить, — прошептал доктор. — Да, совершенно иной мир. Он непременно нас убьет, как думаешь?

— Я ослеп, стал убийцей, съел лягушку, и мне расхотелось умирать.