На стену легли сумерки, а потом спустилась благословенная ночь. Я надел почти высохшую, жутко неудобную чужую куртку и спустился к тропинке под стеной.

В сумерках улицы города, особенно этой небогатой его части, быстро опустели. Кое-где виднелись огни, за стенами и заборами смеялись и разговаривали, порой звучали окрики и стук колотушки ночного сторожа, но в остальном улочки были пусты и мне никто не мешал.

Я брел вдоль оплывшего старинного вала и удивлялся темноте. Ночь в городе имела совершено иной цвет: древняя темная бронза, в жестких узорах которой проступали следы бесчисленных судеб. Как много жизней промелькнуло и сгинуло. Я чувствовал позеленевшие от окислов пятна кладбищ за городскими стенами — чьи-то жизни ушли туда, кого-то из существовавших утащили порт и бухта, но большинство мгновений бытия, чьи имена и лица город уже не помнил, просто растворились в бронзовом сплаве темных глорских ночей. Следы призрачных ног, отпечатки ладоней, застывшие маски лиц роились во тьме. К счастью, мое зрение различало лишь намек на этот печальный калейдоскоп вечности…

Разумнее было обойти гущу чужих воспоминаний — мир Города слишком насыщен, чтобы быть безопасным. Но где тут обойдешь, если на каждом шагу витает дымка патины чьей-то судьбы или ядовито зеленеет тень могильника древнего сражения? Я напомнил себе, что все это сгинуло слишком давно, да и не встретить в мирах городов, лишенных угрюмых теней истории. Следовало сосредоточиться на собственном, пока еще живом, существовании и просчитать последовательность шагов-ударов маршрута.

Центральную часть города, бесспорно, благоразумнее обогнуть. Там много постов, возможно, шныряют смелые, даже ночью, шпики, соглядатаи, и прочие королевские ловчие. Нет, я двинусь вдоль северо-восточной внутренней стены, осмотрительно преодолею каналы, и выберусь к порту со стороны той верфи, что именуют Старой. Стены и ворота порта наверняка охраняются, но меня пока больше волновала преграждающая мои маршрут Цитадель. Резиденция малыша-принца, арсенал, сокровищница и что там еще есть стратегического, едва ли оставлены без бдительной стражи. Беда в том, что я весьма условно знаком с планом города и могу выбрести прямиком к постам и заставам…

От попытки представить общие очертания городского игрового стола и луз-проходов пришлось отказаться — в тени крепостной стены что-то кралось. Рассмотреть этот сгусток бурой тьмы я не мог, было понятно, что там не человек, да и вообще едва ли подобные повадки приличествуют безобидно любопытствующему существу. Я вынул нож. Страх накатывал густой смрадной волной, нехорошая слабость ощутилась в коленях. Нет уж, столь дурно я буду чувствовать себя в глубокой старости. До которой, наверняка, не доживу. Разозлившись — в большей степени на свое малодушие — я отступил к крутому валу, перехватил нож испанским хватом, подпрыгнул и в мгновение ока оказался на вершине насыпи. Склон был скользок, но взбираться, втыкая клинок в дерн было не так уж трудно. Неизвестный хищник явно удивился моей прыткости, поскольку уселся под стеной и принялся глазеть вверх. Меня подмывало плюнуть ему на макушку, но я воздержался. У каждого места мироздания свои законы, и не стоит походя оскорблять его обитателей. К тому же я не был уверен, что у него вообще есть голова и морда. Хвост, вроде бы был, а вот морда… Впрочем, что толку квалифицировать неизвестное существо, спирт у нас все равно закончился, да и едва ли этакая хищная тень цвета нездорового дерьма, позволит себя умертвить во славу науки.

По тропке, ведущей по насыпи, я дошел до земляной лестницы: внизу угадывалась тропинка пошире, покосившийся забор и начало улочки. Пахнуло дымом и жильем. Не без облегчения я спустился со старинного вала…

Квартал оказался небогатым, запущенным и просторным. Дома за полуразвалившимися каменными заборами, фонарь на крошечной площади, заросли колючек… Ярче фонаря горели звезды на небе, бронзовая тьма расползалась по углам дворов и проходам на задворки. Где-то застучала колотушка сторожа, тут же смолкла, чувствуя свою полную неуместность…

Улочка расширилась, я учуял запах табачного дыма — на редкость хорошего — и увидел сидящую на ступенях неказистой лавки фигуру. Довольно странно — в Глоре мне курящие не попадались, похоже, аборигены вообще не были знакомы с табаком, что весьма огорчало наших курильщиков, чьи запасы зелья были на исходе. На мгновение мне показалось, что на крыльце дымит ребенок: фигура была низкоросла. Уж не подловил ли меня хитроумный карлик-приказчик? Хотя эта фигура скромнее в плечах…

Курильщик взглянул в мою сторону, и я вздрогнул — его глаза горели нехорошим красным огнем — точь в точь два угля. Что за адский недомерок⁈ Впрочем, мы же в Глоре, пути отсюда ведут в рай и ад совсем иных декораций.

Красноглазый незнакомец почесал шею, пыхнул дымом и кивнул мне, приглашая сесть рядом. Откровенно говоря, сердце мое колотилось рядом с желудком, причем весьма бешено. Но отказываться от доброжелательного приглашения было не к лицу. Я осторожно присел на тихо скрипнувшую ступеньку.

Красноглазый взглянул на меня с неприкрытым интересом. Я знал, что слегка отличаюсь от нормальных людей, но все равно столь бесцеремонное разглядывание действовало на нервы. Впрочем, слегка брюзгливое и некрасивое лицо карлика не выражало презрения. Он пыхнул папиросой, чей огонек зажегся внизу его лица третьим глазом, обдал меня душистым дымом и ткнул кривым пальцем себе за спину, указывая на дверь лавки. Несомненно, это было предложение зайти. Я понимал что меня зовут не за покупкой, мне предлагали что-то иное… Но…

Нарушать молчание стало бы дурным тоном по отношению к хозяину и этой бронзовой ночи. Я приложил руку к груди, показывая, что весьма благодарен приглашению, но, увы, должен идти. Хозяин понимающе усмехнулся и пожал плечами. Я вздохнул, демонстрируя, что обстоятельства бывают выше нас и встал, собираясь откланяться. Карлик еще раз кивнул — даже более благосклонно — и открыл передо мной узкий портсигар. Поколебавшись, я взял папиросу и поблагодарил хозяина полупоклоном. Вряд ли я стану курить, но угощение редкостное — порадую Дока и шкипера. Да и вообще в этой странной ночи любой добрый жест воистину ценен. Красноглазый хозяин сделал милостивый знак, показывающий, что он меня более не задерживает.

Удаляясь, я не выдержал и оглянулся. Карлик смотрел мне вслед. Я отдал честь, красноглазый ухмыльнулся и махнул рукой, показывая, что если надумаю, я могу вернуться когда-нибудь потом. Я кивнул, понимая, что едва ли воспользуюсь столь любезным предложением — если удастся выскользнуть из Глора, только окончательно спятив, я вернусь в город со столь негостеприимной полицией. Карлик ухмыльнулся еще ехиднее и указал пальцем в какой проулок мне следует направить свои стопы.

Не знаю с какой стати, но я послушно свернул в узкий проход вдоль заборов из хвороста…

Тихий ветер играл листвой — зеленые плоды, (о, абрикосы! именно они!) выглядящие во тьме крошечными каплями бронзы, казалось, должны издавать мелодичный звон. Но стояла полнейшая тишина, если не считать тихого шороха моих сапог. Внезапно на меня нахлынуло сожаление — нужно было зайти в ту лавку. У меня не имелось абсолютно никаких догадок насчет того, что мне предлагалось радушным хозяином. Отчего же я так уверен, что его подарок изменил бы мою жизнь разом и навсегда? Проклятье! Откуда такая доверчивость? У карлика рожа как из страшной сказки, такие же ухватки. С какой стати ему верить? Навел на меня морок. Может, из таких доверчивых лопоухих гостей здесь и делают начинку для пирожков?

Ни в какие красноглазые злодейства, я, конечно, не верил. Не о том мне шептала бронзовая ночь, не тот человек курил на ступеньках. Тьфу, да я совсем ошалел — ну какой он человек⁈ Он — то, что здесь ругают «дарком-страхолюдом». Вообще-то, стыдно сказать, даже во мне самом человеческого осталось куда побольше.

Сунутая за ухо папироса нежно пахла, воспоминание о пирожках (не важно с какой начинкой) заставило желудок урчать, а сожаление о несовершенном жило в моей душе. Наверное, позже сожаление окрепнет, но сейчас прочь сомнения! С какой стати я вообще двинулся в ненужную сторону?