— приплывут бравые вояки из лагеря, там еще два катера и полно смельчаков, готовых нас выручить. Мне дадут сухое одеяло, скажут мужественные, почти искренние слова сочувствия и повезут в лагерь. Оттуда переправят на родину. Маловероятно, что Ее Величество даст мне пенсию — в контракте значилось, что все риски экспедиции — мои собственные риски. Но королева Виктория добра и заботлива — об этом знают все. Мне повезет — шиллинг с четвертью в неделю, никак не меньше! Этого хватит чтобы снимать угол, иметь хлеб, воду, иной раз и стаканчик дрянного виски. Мир не без добрых людей, слепцам недурно подают. Знавал я одного слепого с Хайбери-Филдс — его звали Пьюс. Весельчак был, каких поискать. Правда, чувство юмора не слишком-то ему помогло, когда бедняга угодил под паровой омнибус. Говорят, Пьюса отшвырнуло на тротуар, вмяло хребтом в фонарный столб, да еще прихлопнуло сорвавшейся рекламной вывеской шампуня «Адмирал Бим-Боу». Да, шампунь добил живучего старину Пьюса.
Я тоже живучий. И с этим нужно что-то делать. У меня нет ни малейшего желания трепать языком в пабах, бахвалиться о своих подвигах, дожидаясь бесплатной выпивки или сорвавшейся рекламной вывески.
Утопиться у меня вряд ли получится. Я недурно умею плавать, да и не возьмет меня густая жижа Болот. Не склонны здешние воды к благодеяниям. Удавиться? Самый простецкий и доступный способ оборвать загноившуюся нить жизни. Но не для слепого. Веревку я, бесспорно, найду, вот с деревом будет посложнее. Говорят, можно удавиться стоя на коленях, но цеплять веревку определенно за что-нибудь да нужно. Гибкие ветви кустов вряд ли тут подойдут. Годится корма «Ноль-Двенадцатого», но там свои трудности — шкипер мигом учует…
Нож, винтовка или пистолет? Вот тут любой из этих шаров станет немыслимым успехом. Но взять оружие и успеть им распорядиться мне будет трудновато. Остров невелик, но по странному стечению обстоятельств, все еще набит живыми и зрячими людьми.
Мне нужен инструмент. Хотя бы ножовка. Полагаю, процесс выдастся не из приятных, но я справлюсь. Вены на руках или горло… Долото или топор тоже подойдут, шкипер Магнус недурно правит заточку. А вдруг мне посчастливится, и они оставили под кормой рабочий нож⁈
…Оказалось, я уже ползу к катеру. Надо бы поумерить прыть. Часовой вряд ли отвернется в нужный мне момент, да и вообще пора просчитать маршрут и не спутать последовательность шаров. Мне нужен надежный кросс-дабл[1].
…Тропинка натоптана, я чувствую ее ладонями — пальцы почти не вязнут в грязи. До кормы катера футов тридцать, кострище на половине пути, я чувствую дымок. Зола еще тлеет, обоняние меня не подводит и я помню расположение лагеря. «Ноль-Двенадцатый» стоит ко мне под углом, левее сложены припасы и жестянки с пулеметными пулями. Я все помню! Часовым сейчас Сэлби, он боится больше воды, чем кустов. Впрочем, воды здесь все боятся. Ха, кроме меня…
…Я заранее просчитывал каждое движение. Это было схоже с игрой: сложнейшая партия, полное преимущество соперника, но у меня есть шанс. Прямой удар не идет, остается решиться на плант[2]. Я всегда старался играть осторожно, но когда рисковать, если не сейчас?
…Замерев на четвереньках, я слушал, нюхал и прикидывал комбинации с данной мне расстановкой шаров. Болота затихли, словно ожидая моего рискованного удара. Мне казалось, зрители, перемигиваясь, наблюдают, как я примеряюсь к кию. Чтоб вы вымерли, жабье королевство!
Вот! Донесся кашель и звук сплевывания. Это Сэлби, и он определенно харкнул именно в воду. Теперь я точно знал его позицию.
Начинаю…
…Первое же движение едва не поломало все мои планы. Я качнулся с места с неуклюжим звучным чваком: колени и ладони крепко увязли в грязи. Проклятье!
Я замер, ожидая оклика… Тишина. Солдат увлечен лицезрением ночных вод и ничего не слышал? Или с любопытством пялится на слепыша-инвалида, завязшего в грязи?
Пошли они к черту! Чего мне бояться?
Я обтер ладони о рубаху на животе и продолжил путь. Толстый корень, похожий на петлю якорного троса, дальше должна быть большая лужа… Понятия не имею, отчего я помнил все эти мелочи. Должно быть, последний день зрячей жизни запомнился мне до последней мелочи. Вот и не верь в первородное человеческое предчувствие…
Лужа оказалась на месте, обоняние мне подсказало, что в нее мочились, и не иначе, чем всей экспедицией. Живые люди есть живые люди: испражняться прямо в болото опасаются, ведь неизвестно что выпрыгнет навстречу струе. Хотя Док объяснял, что здешние рыбешки почему-то падки на сероводород, а не на аммиак, воинство не слишком-то верит открытиям нашего ученого. Да и всякие химические словечки, кроме доктора, разве что мы со шкипером частично понимаем. Может, еще лейтенант что-то такое знает, хотя тщательно скрывает.
При воспоминании о нашем герое-командире меня затошнило. На этот раз от ненависти. «Молитесь, мистер Дженкинс, — громко молвил он, не собираясь приближаться к „ложу“ больного. — Боюсь, вы заразны и вряд ли продолжите путь. Могу пообещать, что ваших родственников, если они у вас имеются, известят, что вы полностью искупили свою вину перед Ее Величеством и умерли как настоящий британец. В смысле, без громогласных жалоб и никого не заразив. Вам понятно?»
Вот же ублюдок.
Я замер. Недалеко от меня было кострище, оттуда тянуло теплом и остывающей золой. Навстречу слышались чмокающие шаги. Сэлби. Не иначе как солдат истомился в одиночестве и тащится к катеру. Если бы я был жив и мог видеть, мне следовало бы шмыгнуть в укрытие. Но я во тьме. Куда спрятаться⁈
Я запрыгал на четвереньках с грацией полоумного ошпаренного крота, надеясь, что я точно знаю свое месторасположение. Болезненный удар коленом о бочку, подсказал что я почти не ошибался. Давя стон, я замер в складках парусины, накрывающей припасы.
Донеслось гмыканье Сэлби, настороженного легким шумом. Наверняка солдат замер со вскинутой винтовкой и размышляет: годный патрон у него в стволе или уже тронутый зловонным духом Болот?
Ах, если бы я был уверен в его оружии и метком глазе… Стоило бы вскочить, напугать идиота, он наверняка бы пальнул. Вот только Сэлби еще тот снайпер. Отстреленное ухо или раздробленное колено меня не устроят — такие ранения только затянут пытку…
Мгновения тишины, потом Сэлби принялся закуривать.
…Мои ноздри втягивали табачный дым и мне вдруг отчаянно захотелось курить. Курить, сквернословить, пьянствовать, проводить время в компании беспутных вульгарных дам. Словом, делать все то, чего я был лишен в промелькнувшей жизни. Черт меня дери, завидовать хитрецу и недоумку Сэлби⁈ Его дешевому табаку, неразборчивости в женщинах, его нежеланию уставно стоять на часах…
Глазам я его завидовал, что верно, то верно…
…Счастливчик солдат потащился обратно к воде, а я выкарабкался из припасов…
Катер было легко отыскать по запаху — я привык к «Ноль-Двенадцатому» как к своей куртке. Судно: металл и дерево, угольная пыль и прокаленность котла, узкие закутки грузового трюма, все еще хранящие тысячи былых запахов. Кофе и солонина, порох и керосин, воск и грубое сукно, апельсины и касторовое масло… В свое время наш катер немало потрудился во славу флота Ее Величества в грузовых портах и иных флотских местах.
Сейчас «Ноль-Двенадцатый» крепко спал с заглушенным котлом. Доносились столь знакомы мне рулады храпов и сопений. Этих симфоний стало куда меньше, это верно. Но катер спал и жил. А некто полумертвый ползал под кормой, шаря руками по истоптанной грязи…
…Ничего там не нашлось, в той грязи. Только острые как кремень мелкие осколки срезанной с винта трир-лианы. Инструмента мне не оставили. Все убрали, ублюдки этакие. Когда моя скользкая ладонь нашарила нечто массивное, сердце дрогнуло от радости. Но… Я не представлял, как можно лишить себя жизни лопатой. Кирка или заступ, еще куда ни шло, но лопата…
Опираясь на найденный инструмент, я поднялся на ноги. Голову предусмотрительно пригнул, памятуя, что корма катера не так уж высока…
Осязание подсказало что все на месте: корма, винт… Налипший ком водорослей на винте слегка поубавился — еще бы, парни трудились не покладая рук. Наверняка их посещала мысль удавиться на этом самом винте — предмете многодневных тщетных усилий. По иронии судьбы здесь повешусь я. Немного подогнуть ноги и все будет в порядке. Нужна всего лишь веревка.
