Желанного ответа всё не было.

Разочаровавшись в «беседах», я праздно завертела головой в поисках откровений, но взгляд натыкался лишь на неизменных спутников Сына Божьего — его мать, Пресвятую Деву, неизменно пребывающего в образе белого голубя Святого Духа и гигантскую размытую фигуру, чья голова прочно затерялась в облаках — Господа Бога. Вокруг всех этих чуждых фигур словно бы вели хоровод малознакомые святые с апостолами. И все, как один, непреклонные, суровые, готовые сечь за малейшее неповиновение.

«Ха, гляньте», незаметно подкравшийся со спины Иоанн толкнул меня так, что я ударилась об ступеньку, раскроив себе лоб. «Ишь чего удумала, молиться! Слышь голова-трава, молитвы Господу нашему — они для людей, не для нехристей».

«Настоятель говорил, что Сын Божий умер за грехи наши», заученно ответила я, стыдливо вытирая платком кровь и переживая как бы мне не влетело за порчу церковного имущества. Без Его помощи никто не смог бы постичь Царствие Божье и человечество так бы и осталось во грехе. Жертва его есть искупление…»

«За грехи человечества», безжалостно подчеркнул Иоанн, нависая надо мной. «За грехи людей, то есть. А ты — чёртов подмёныш, нет в тебе ничего человеческого и никогда не будет. Вон отсюда!»

Ради людей, значит… Надо же, какое избирательное божество.

— Фэй… Фэй, ты там уснула? — забеспокоившись, Вадим щёлкнул пальцами перед моим лицом, отчего я вздрогнула. — Ух, живая! Зависла, понимаешь, древним Виндоусом и ни туда, ни сюда. Вопрос с подвохом, знаю, но только ты и можешь на него ответить.

— Почему? — безрадостно спросила я. — У меня нет теологического образования и в силу своих… особенностей мы с церковью едва ли не в конфликте. Не лучше ли отправиться в ближайший храм и побеседовать с батюшкой?

— Именно потому что ты — НЁХ твоё мнение и важно, — объявил Вадим. — Дурить голову всякой околорелигиозной хренотенью точно не станешь, заманивать в секты — тоже. В сухом остатке — честное, непредвзятое мнение чело… э-э-э… сверхъестественного создания, успевшего повидать всякое. Тебе даже необязательно распинаться насчёт того-то и сего-то, просто скажи, есть ли по-твоему Бог или нет?

«Вознёс грехи наши Сам, телом Своим заместивши. И живём ноне для правды, ранами Его исцелившись».

— Да, есть, — немного поколебавшись, ответила я, понадеявшись, что этим вопросом всё и ограничится. — Почему бы нам не выпить ча…

— Тогда существует и Рай?! — обрушил новый вопрос мальчишка, стукнув кулаком по столу. — Раз есть Бог, есть и место, куда попадают души, верно?! Моя мама… она тоже там, среди этих райских кущ, вечнозелёной травы и щебечущих пташек, да?

Виатторум Милосердная, суть всего и вся воплощающая, опять?!

— Сложно сказать, — придерживаться нейтральной позиции становилось всё сложнее и я, ощутив знакомый зуд, нервно поскребла ногтями шею. — Наше… ох-х, НЁХовское видение вещей отличается от человеческого, вряд ли я смогу осчастливить тебя большим.

— Просто… просто… — голос моего неугомонного подопечного задрожал, и я невольно прониклась: — Мама… она… она покончила с собой и все эти тупорылые святоши, как один… как один! Заладили про Ад, вечные муки, геенну огненную и котлы. А я… я… не хочу верить в то, что мама до скончания веков будет жарится на сковородке!

Ох и тяжко с ним.

— Многое зависит от интерпретации, — осторожно заметила я. — Допустим, существует около двенадцати вариантов Евангелия, не признаваемого официально Церковью. Общепризнанными считаются четыре: от Матфея, Марка, Луки и Иоанна. Аналогично и с теми, кто добровольно ушёл из жизни. Принимая во внимание всё то, что мне известно о Сакраменто, рискну предположить о возвращении измученной души к истокам, Кругу Перерождений, находящемся в ведении многоуважаемой Иггрины Люсатор.

В какой момент наш разговор свернул не туда?

— Иггрина Люсатор — богинька? — уточнил Вадим и его глаза заблестели нездоровым, лихорадочным блеском, верный спутник любого, кто решился ступить на тернистый путь сектанства. — С ней можно как-то связаться? Нет, я догадываюсь, что у неё нет канала в телеге и ВотсАпп так просто не напишешь, но… но она же подаёт хоть какие-то признаки жизни, а?

— Нет, Иггрина — хтоническое создание, стоящее превыше любого божества. И она крайне редко показывается людям. Почти никогда, если быть точной. В её ведении находится не только Круг Перерождений, но и Сумрачный Лес, где отрабатывают карму заблудшие души.

— И мама?! — ухватился за ниточку Вадим.

— Возможно, — неуверенно проговорила я. — Добровольный уход редко остаётся безнаказанным и, хоть в царстве Иггрины Люсатор нет ни котлов, ни чертей с вилами, понятие кармической отработки тоже присутствует. Разве что…

Хватит, хватит, просто не думай об этом, Фэй. Навряд ли мать Вадима осела в пограничье и ныне бесприютным призраком скитается по просторам Сквези. И уж точно мы не наткнёмся на неё неупокоенный дух в одном из ближайших злоключений.

Неудобные вопросы закончились также резко, как и начались. Успешно переварив новые знания и проставив в уме галочку напротив двух свежих тезисов: «Смерть — далеко не конец» и «Самоубийство — не равно вечные муки», Вадим заметно расслабился и повеселел. Очевидно, смерть матери тяготила его гораздо больше, чем он демонстрировал, иначе не набрасывался бы с экзистенциальными вопросами на фактически постороннюю.

— Давай-ка продолжим разговор о Сакраменто, — предложила я, готовясь вновь занять место у магнитной доски. — Набросанная мной впопыхах схема груба и заключает в себе основы мироздания, но каждый город Великой Пентаграммы России сам по себе интересен. Скажем, наш ближайший сосед, Новоархейск является вотчиной вампиров и оборот… Ох-х-х!

Ослепительная вспышка и последовавший за ней раскат грома вынудил нас с Вадимом какое-то время яростно тереть глаза и долго-предолго моргать, тщетно пытаясь рассмотреть возникшую ниоткуда коробочку, перевязанную жёлтой лентой. На коробочке в лучших традициях поту- и посю- сторонних шутников значилось огромными, кривыми буквами: «С ДНЁМ РОЖДЕНИЯ!»

Что само по себе ужасало, ведь мой день рождения — весной, а сейчас — глубокая осень.

Больше всего же настораживала маленькая приписка разряда «как курица лапой», гласившая нечто совсем невразумительное: «Йя, йя, йЯ, ЙЙЙЯЯЯ!» Никаких следов проклятия или членовредительства, однако не содержалось и я, тихонько выдохнув, развязала ленту.

Внутри оказалась небольшого размера металлическая заколка, по форме напоминающая бабочку. Тускло блеснув в свете электрической лампе, она словно бы ненадолго заточила в себе моё отражение и тёплой жижицей перетекла в ладонь. Содержащиеся в ней эмоции тотчас подчинили мой бедный разум, заполонив его смутно знакомыми образами и передавая отголоски эмоций создателя.

Невыносимо глубоко сожаление, чернейший оттенок скорби, хрупкое подобие надежды, расцветающая внутри любовь, непоколебимая твердь истинной веры и несокрушимое желание защищать.

Таинственный отправитель всерьёз старался меня порадовать, щедро наделяя заколку всей гаммой чувств и задавая бесценному артефакту хоть и ограниченную, но всё-таки волю. Без воли любое творение выходило пустышкой, лишь имитирующей серьёзность. Этот же металл содержал в себе неугасимое «желание», способное при необходимости корректировать законы бытия.

«Защищать».

— Нихуяшеньки, — преисполнившись, Вадим невоспитанно потыкал вернувший себе форму заколки-бабочки артефакт. — Ололосские хари подгон совершили, чи да[2]? Зря ты его нацепила, конечно… откусит половину бедовой башки — и останусь я без куратора.

— Ниш… ништяк, — понадеявшись, что верно использовала сленг, я упросила Мэри принести зеркальце. — Раз оно способно менять форму… да, лавровый венок[3] вполне подойдёт.

— Захуярим супец? — ненавязчиво поинтересовался стремительно потерявший интерес к неожиданному «подгону» Вадим. — Лавр ток для жральни и пользуют, кмк[4]. А! Мы ж НЁХовскую сеть собрались взламывать. Или у нас, как в мемесах, «Фэй, отмена»[5]?