— Естественно, тебя, — заделавшаяся «Наталь Палной» Ида бросила на меня исполненный суровости взгляд. — Сейчас мы всё-превсё о тебе узнаем, Вадимка.
— Валяй, — кивнул я, нарочито лениво откидываясь на спинку стула. — Что там было первым? Ну, давайте цвет.
— Tabula rasa[5], - Фэй отозвалась первой и, заметив полнейшее непонимание в моих глазах, исправилась: — Белый.
— Вот так бы сразу, без умничанья, — проворчал я. — Это же латынь, верно? Кому вообще сдались мёртвые языки, на которых больше никто не разговаривает? Следующий!
— Салатовый! — объявила Ида и немного смутилась. — Светло-зелёный, то есть. Просто мы во дворе привыкли называть его салатовым, вот и…
— Можешь не оправдываться, — раздосадовано взмахнув рукой, я повернулся к своей последней надежде — Рейджу. — Что там у тебя?
— Серый, — спокойно отозвался тот, вертя между пальцами перо.
— Нет, нет и нет, — разом обломал всех я. — Мой цвет — красный. Ферштейн[6]? Красный — цвет силы, актива, энергии. Во как! Так, с цветом ни хрена не угадали, едем дальше. Животное!
Вновь зашуршали листочки, а мои новые приятели принялись один за другим зачитывать варианты.
— Желтопузик, — уверенно высказалась Ида. — Это такая маленькая миленькая ящерка жёлтого цвета. Нисколечко не ядовитая, хоть и безногая. Обязательно заведу себе такую… когда-нибудь.
— Агнец, — выдал Рейдж и снисходительно обронил: — Агнец на закланье, как в обожаемой человечеством Книге Книг, Библии. Ягнёнок или козлёнок, на твоё усмотрение.
— Хочешь сказать, по-твоему, я — козёл? — офигел от неприкрытого оскорбления я.
— Нет, Рейджин хотел сказать, что ты всего-навсего жертва, Вадим, — ловко потушила назревавший конфликт Фэй. — По мне так ты больше походишь на выброшенную на берег медузу.
— Медуза — это не животное, — возразил я, радуясь, что хоть в чём-то «уел» фею-всезнайку. — Она — рыба!
— Хочешь, поспорим? На желание, — лжеМакима даже не удивилась, лишь её взгляд стал каким-то смирившимся и тоскливым. — Выиграю я — перестанешь затевать со мной ссоры… хм-м, навсегда не получится, но месяц-другой потерпишь?
— Айда! — воодушевившись, я потопал следом за хозяйкой туманного особняка…
…лишь для того, чтобы убедиться в том, что медуза — это всё-таки животное, причём наидревнейшее, уже более 500 миллионов лет обитающее на Земле.
— Проигрыш есть проигрыш, — устыдившись собственных познаний, вернее, отсутствия таковых, проговорил я. — Месяц без ссор. Только вот я себя не вижу ни бараном, ни ящером, ни медузой. Волк, ауф!
Три пары сочувственных взглядов пронзили меня, заставив ощущать себя по-настоящему неуютно. Откашлявшись, я предложил вернуться к игре и назвать подходящую эпоху.
— Современность, — голоса Рейджа с Идой прозвучали почти одновременно.
— Футуристика, — упёрлась Фэй. — Наш новый товарищ любит всё современное, это правда. Так что ему подошло бы далёкое будущее, где абсолютно каждый чих контролируется машинами.
— Антиутопию какую-то вырисовываешь. Ещё бы Большого Брата приплела… Далёкое-предалёкое будущее меня не устраивает, мне и здесь хорошо, — отбрил я. — Современность — верный ответ. Вроде, «предмет» остался, да?
— Кога-шмога, — выдохнула Фэй. — Определённо твоя Кога-шмога.
— Ты хотела сказать «оригинальная коллекционная пластмассовая фигурка героини всемирно известной визуальной новеллы «Puri Puri Night Club!!» и аниме по мотивам, Когитеки-химе»? — невинно поинтересовался я. — Нет, при всей моей любви к вайфушечкам, я себя с ними никак не ассоциирую. Дальше!
— Анимешный бейджик! — выкрикнула Ида, лицо которой сияло уверенностью. — У тебя столько значков… было. Жаль твой рюкзачок, правда. Дорого стоили? Рюкзачок, кстати, тоже сошёл бы за «предмет». Ты такой… такой…
— Основательный? — с надеждой предположил я.
— Нет, лёгкий на подъём, — разрушила мою призрачную надежду Ида. — Что, опять не угадала? Жа-аль.
— Воланчик, — завершил вереницу предположений Рейдж. — Отныне тебя то и дело будет носить туда и сюда ракетками клятых спелльелосов. И не спеши обижаться, ведь главное преимущество воланчика состоит в том, что он лёгкий и не особенно страдающий от многочисленных падений.
— Никто не угадал, — подвёл итог сказанному я. — Будь я предметом… стал бы последней моделью яблокофона. Чтоб за меня все дрались, вырывали из рук и обклеивали защитными плёночками. Ага, я высоко себя ценю! Отлично провели время, но что насчёт вас? Давайте и по вам пробежимся, еда подождёт.
Судя по лицу Фэй, она бы предпочла затолкать мне в рот с десяток омлетов и щедро полить сверху кофе, лишь бы не слышать связанные с собой ассоциации, но было поздно. Так мы узнали, что рясовласка мнит себя обитающей в Средневековье медведицей с сероватой книгой под мышкой, чем, в общем-то, удивила всех присутствующих.
Особенно меня, ведь я старательно выбирал для неё наиболее оскорбительные эпитеты, — не в обход обещания, потому как я дал его уже после начала ассоциативной игрули — но лжеМакиму не взволновала ни «летучая мышь», ни «поносный оттенок», ни тем более первобытность, куда я отправлял всех, кто не шарил за технологии.
По выбранным словам, также влёгкую отслеживалась привязанность Рейджа к лжеМакиме: «танцующая на залитой лунным светом поляне фея с прозрачными крыльями», «все оттенки золотистого», «недавно сорванная с древа оливковая ветвь», «эпоха Ренессанса» — каждое такое определение само по себе тянуло на полноценный комплимент.
Заме-еть меня, сэмпа-ай[7], тьфу.
Рейдж тож нефигово раскрылся за время игры, хоть мы и не во всём угадали. Допустим, узнать, что Рейджин — лёвушка, в принципе, несложно, но мне захотелось выстебать его и я проставил «бабуина», в то время, как фейка-говнейка — «павлина». Верный ответ — «лев», он же «царь зверей», назвала лишь Ида.
С предметом тоже слегка промазали: я-то думал, что ему, как «благородному лыцарю» полагается «меч», но ни хрена — «корона». Видимо, Рейдж в своей Демонляндии был чем-то вроде короля Артура и Фэй прекрасно об этом знала, потому как здесь угадала одна она. Ида вообще пыталась впарить ему «жабо», смех — и только.
Когда подошёл черёд Иды, мы дружно лажали: видишь её «мышкой», а она — херак! — «кошка». Ещё и обиделась, мол, она вовсе не «мышь слепая, крыса тупая», как у её любимого буктьюбера[8]. Причём Ида говорила с таким жаром, что я проставил себе галочку загуглить этого чудо-блогера, хоть и не особенно любил книги.
Олицетворение тоже пролетело фанерой… ах, простите, Фаньере над Иномирском[9] и с таким же смачным звуком впечаталось в туманный особнячок феи-недофеи. Живописнее всего высказалась об Иде наша хозяйка, присудив ей «фарфоровую фигурку» и тотчас пояснив за «хрупкость». Рейдж счёл, что Ида — мерзлячка и предположил «шубу». Ну, а мне она виделась «мятой вчерашней газетёнкой», о чём я честно и сказал.
Ага, сейчас, аж два раза.
Ида мнила себя «кактусом» и жутко расстроилась, когда никто не отгадал её самоощущение. С эпохой тоже вышла осечка, ведь мы наперебой пихали её в «новейшее время», а ей отчего-то приспичило «засесть» в СССР.
— Дурацкая игра, — буркнула вконец расстроенная девочка, переключаясь на полуночный ужин, заботливо приготовленный невидимой Мэри. — Ничего, ничего, сейча-ас как обожру-уся!..
— И помру молодой, — охотно закончил фразу из «Мартынко» я. — Меньше слов, больше дела, Идушка. Объедай фейку, пока есть возможность.
Вышеупомянутая фейка испустила сдавленный смешок и отпила из чашки свой викторианский чаёк. Рейдж тоже чаевал и даже ни разу не покосился — и не покусился! — на наши блюда, доверху забитые яйцами, беконами, тостами и прочим высококалорийным добром.
— Диета, агась? — прозорливо отметил я, сооружая из тостов подобие бутерброда и радостно им запихиваясь. — В тебе ж ни грамма лишнего жирка, а всё туда же. Да и ты, Фэй, не жируха какая-нибудь, нечего себя морить голодом.
Они вразнобой пожали плечами, но от еды воздержались. Мы же с Идой продолжили пировать, нисколько не заботясь о последствиях. Один раз живём всё же, чего мелочиться-то?
