Брови у Кела смыкаются.

— Он тебя прессовал?

Лена презрительно фыркает.

— Господи, нет. Закатил вроде как истерику, но подробностей я не знаю, потому что дверь захлопнула у него перед носом. В итоге он свалил.

Кел умолкает, Лена наблюдает за его лицом, пока он думает. Узел между бровями расслабляется, лицо у Кела делается сосредоточенным и закрытым.

— Во сколько он был у тебя?

— Где-то в восемь. Может, чуток попозже.

— Долго?

— Полчаса типа. Какое-то время ему понадобилось, чтоб подобраться к тому, зачем пришел; сперва надо было про пейзаж и про то, какую милую парочку ягняток он видал по дороге. Этот паря прямиком ничего не умеет.

Лена прикидывала, отреагирует ли Кел вот так — как легавый. В конце концов так и вышло, но в последнюю очередь.

— Истерика, — говорит Кел. — Какого сорта? Типа рыдать и умолять или типа орать и долбить в дверь?

— Промежуточное. Я ушла на кухню и врубила себе музычки, поэтому целиком не уловила, но там была драма. Прорва воплей насчет того, что это будет моя вина, если их там всех спалят до смерти, а мне с собой потом жить. Я никакого внимания на него не обратила.

— Видела, куда он пошел?

— В окно не смотрела. А ну как там мудачка этого лицо появилось бы, я его видеть не желала.

— К кому-то еще он пойти мог? Попросить, чтоб отвяли?

Лена обдумывает вопрос и качает головой.

— Никто на ум не приходит. До него раньше почти никому дела не было. И все жуть как завелись на эту тему с золотом: если б обнаружили, что это сплошная херня, решили бы, что поджог ему поделом. Может, есть где-то женщина, у которой осталась к нему слабость, но кабы она была, он бы к ней сперва пошел, а не ко мне.

— Рашборо мог убить он сам, — говорит Кел. — Ты сказала, он паниковал. Когда понял, что ты не собираешься его из этой заварухи вытаскивать, мог отчаяться. Выпил пайку-другую себе в утешение, может, — так, чтоб отупеть. Потом позвонил Рашборо, выдал ему какой-нибудь повод встретиться.

Лена смотрит на него, видит, как все еще работает в нем следователь, перебирает сценарии, крутит их так и эдак, разглядывает, пробует на прочность, проверяет, выдержат ли.

— Поступил бы он так? — спрашивает он ее. — Как по-твоему?

Лена задумывается о Джонни. Помнит она его аж тем нахальным ребенком с ангельским личиком, с которым делила ворованные сласти. Воспоминания ложатся на этого человека запросто, он не изменился — не изменился так, как должен был. На миг она видит полную странность того, где она сейчас — за столом с иностранцем, обдумывает, получился бы из Джонни подходящий убийца.

— Пьяным и отчаянным, — говорит она, — мог бы. Нет в нем ничего такого, что его б удержало. Именно такой жестокости я за ним не замечала, но и таким загнанным в угол никогда не видела. У него всегда выход был, раньше-то.

— Это вот я и прикидываю, — говорит Кел. — На этот раз он мог никакого выхода не увидеть. Я б навскидку решил, что это Джонни, если не учитывать одного: тело Рашборо после того, как он погиб, кто-то переместил. Оставить могли где угодно, но бросили прямо посреди дороги, где его обнаружили б уже через несколько часов. Не вижу никаких причин, зачем это Джонни. Он бы просто бросил труп в болото, рассказал всем, что Рашборо уехал в Лондон, а ему надо вернуть его, после чего — поминай как звали.

— Он бы так и сделал, — соглашается Лена. — Джонни совсем не из тех, кто ищет напрягов, если их можно избежать.

— Я бы счастлив был, окажись это Джонни, — говорит Кел, — но вот такого никак не объехать. — Передает Лене через стол очередную почищенную морковку.

Лена засекает признаки того, что Кел недоговаривает. Плечи слишком нахохлены, взгляд упирается в нее слишком ненадолго. Что-то за пределами очевидного не дает ему покоя.

— А ты Нилону про золото рассказывал? — спрашивает она.

— Не, — отвечает Кел. — И Трей велел помалкивать.

Свое удивление Лена прячет, отхлебывая из стакана. Она знала, что работу свою он хотел забросить совсем, но сомневается, что, когда понадобилось прикрыть Трей, он об этом помнил. О том, что это для него значит, Кел своим лицом не сообщает Лене ничего.

— Ну, — говорит она, — это-то она умеет.

— Со слов Марта, — говорит Кел, — вся округа собирается поступить так же.

— Возможно, он прав, — говорит Лена. — А без такого Нилону этому поживиться будет не особо чем. Придется подождать и посмотреть, куда ветер дунет.

— Мне он не расскажет.

— Я не про Нилона, — говорит Лена. — Я про округу.

Удивление на лице Кела, когда он поднимает голову, сообщает ей, что его эта мысль не посещала вообще. Просто потому, что видел более чем достаточно всякого, на что эта округа готова, он решил, что знает ее пределы. Лену накрывает страхом за Кела, таким всепоглощающим, что миг она не в силах пошевельнуться. Прожив два года в Арднакелти, он все еще невинен — как невинны туристы, наезжающие сюда в поисках лепреконов и рыжевласых колин[55] в шалях; как невинен был Рашборо, заявившийся обобрать доверчивых дикарей, — и вы гляньте, чем это для него кончилось.

— И что они говорят? — спрашивает он.

— Я сюда приехала сразу после работы, — отвечает Лена, — если ты этого вдруг не унюхал. Ничего не слыхала ни от кого, кроме тебя. Завтра заеду к Норин и выясню. — Ее тянет встать и отправиться в лавку сейчас же, но смысла в этом нет. Вся Арднакелти наверняка подалась в лавку сегодня к вечеру, чтобы скормить сведения и пересуды устрашающей машине — Норин, и посмотреть, что она выдаст взамен. К завтрему у Норин будет достаточно времени, чтобы перебрать урожай, а Лена улучит возможность застать ее одну.

Кел говорит:

— Трей сдает Нилону всю округу.

Лена прекращает резать — скорее от тона, нежели от смысла слов.

— Это как?

— Она сказала ему, что слышала, как прошлой ночью рядом разговаривали и топтались мужики, аккурат где труп был. Мужики с местным выговором.

Лена вновь замирает, усваивая сказанное.

— Правда слышала?

— Не.

Лена чувствует, как у нее перехватывает дух от прилива чего-то такого, что наполовину гордость, а наполовину оторопь. В ту пору, когда сама она была подростком и ненавидела Арднакелти до самых потрохов, в голову ей приходило только убежать как можно скорее и дальше. О том, чтобы отстаивать себя и взорвать это место до небес, она и не помышляла.

— И этот-то ей верит?

— Пока да. Нет повода не верить. Она была вполне убедительная.

— И что он с этим будет делать?

— Задавать прорву вопросов. Смотреть, что накопается. И грести дальше.

Лена вновь дышит ровно. Трей, может, и великолепна, однако зашла на опасную территорию. Она-то не невинна и не залетная пташка, но, как и Лена, намеренно держится отдельно от остальной округи. Лена только начинает понимать, в какой мере это иллюзия, что подобное поведение способно защитить.

— Такое чувство, будто мне такого стоило бы ожидать.

— Как?

— Не знаю. Как-то. — Думает о том, как Трей спрашивала ее, кто сделал это с Бренданом. Радуется, что не поделилась никакими догадками.

— Ага, — говорит Кел. Бросает свою чистку и проводит ладонью по лицу. — Может, и мне бы стоило. Оно мне и в голову не приходило, поскольку девчонка дала мне слово, что насчет Брендана ничего предпринимать не будет, — но, видимо, решила, что ей повезло и нашлась лазейка.

В голосе у него саднит много чего — и гнев, и страх, и обида. Лена этот голос таким ни разу не слышала.

— Как далеко она с этим зайдет?

— Кто знает. Нилон мог бы выстроить половину местных мужиков и привлечь Трей для голосового опознания, и я ума не приложу, что она вытворит. Опознает кого-то или как. Эта ее голова, я последнее время без понятия, что в ней происходит. Как ни покажется мне, что вроде сообразил, так она что-нибудь новенькое отчебучивает, и выясняется, что я все жопой наперед понял.

Лена ему: