Обычно по понедельникам вечером в «Шоне Оге» едва ли не безлюдно. Бармен Барти, облокотившись о стойку, смотрит скачки по ТВ, поддерживая обрывки беседы с одиночными завсегдатаями, старыми холостяками в линялых рубашках, приезжающими из дальних углов района повидать еще хоть чье-нибудь лицо. Кто-то, сгрудившись, может, возьмется за «пятьдесят пять» — карточную игру, которой Арднакелти привержена так же люто, как американцы футболу, — но это предел бурления жизни. Кел заявляется в «Шон Ог» в понедельник, исключительно если желает выпить свою пинту в тишине.

Сегодня здесь не протолкнуться. Молва уже покатилась, и все на мили вокруг желают глянуть на Падди Англичанина. Тут люди, каких Кел видит впервые, и они либо не того пола, либо на десятки лет моложе обычной здешней клиентуры. Все разговаривают одновременно, кое-кто обряжен в выходные одежды. От тел и взбудораженности воздух до того парной, что Келу кажется, что он не дышит. Высматривает Лену, но ее тут нет. Кел другого и не ожидал.

— Пинту «Смитика»[30], — обращается он к Барти, пробравшись к стойке. — Во у тебя торговля-то сегодня.

— Есусе, и не говори вообще, — отзывается Барти. Лицо у него в поту. — Аж с похорон Лопуха тут такой давки не бывало. Мне-то зашибись как на руку, но. Половина тут бабки или подростки, они себе заказывают один, блин, херес или пинту сидра, а место занимают на весь вечер. Если увидишь, что кто-то из этих прохиндеев прольет хоть каплю, скажи мне, я их за ухо выведу отсюда.

Пару месяцев назад Барти заменил растрескавшиеся барные табуреты и диванчики новыми — блестящими, бутылочно-зелеными. И с тех пор, по словам Марта, Барти стал как баба с новой кухней — чуть ли не веничком от пыли тебя обтряхивает, прежде чем пускает сесть. Ни с вытертым красным линолеумом на полу, ни с бугристыми покрашенными обоями, ни с выгоревшими газетными вырезками в рамках по стенам, ни с драной рыбацкой сетью, натянутой под потолком и заваленной всякой случайной дребеденью, какую люди в нее закидывают, Барти ничего не сделал, а потому паб смотрится примерно так же, как и прежде, вот только Барти видит это иначе.

— Пригляжу за тем, чтобы все следили за собой, — говорит Кел, забирая пинту. — Спасибо.

Где Падди Англичанин, Келу ясно — в дальней нише, где обычно устраиваются Март и его дружки, поскольку именно на этот угол все старательно не обращают внимания. Кел продирается сквозь толпу, оберегая свою пинту и кивая знакомым. Из угла, втиснутая между двумя своими громадными братьями, Келу машет Норин, он машет в ответ и двигается дальше. Вокруг скачет какая-то девица в неоново-розовом платьишке не обширней купальника — видимо, в надежде на то, что Падди Англичанин ее заметит и умыкнет на вечеринку на своей яхте.

Немалая доля завсегдатаев «Шона Ога» набилась в нишу. Все они чуть краснее лицами, чем обычно, но Кел прикидывает, что это от жары, а не от выпитого. Сегодня у них тут есть цель, они не позволят выпивке отупить их, покуда цель эта не достигнута. В сердцевине ниши, плечом к Келу, хохочет над какой-то байкой в исполнении Сонни Макхью сушеный блондин в заметно дорогой рубашке.

Мужики неукоснительно и последовательно обеспечивают Рашборо нормальным вечерним разгулом. Десси Дугган громко вваливает Кону Макхью из-за чего-то, связанного со стрижкой овец, а Бобби объясняет результаты последних анализов крови своей матери Франси, который, судя по всему, не замечает даже присутствия Бобби. Никто не наряжался. Бобби намылся так, что теперь розовее и глянцевитее обыкновенного, а Кон прилизал свои буйные темные патлы, или жена ему помогла, однако все остались в рабочей одежде, за исключением Марта — тот дал волю своему художественному чутью и облачен в твидовую кепку, ветхую дедову рубашку[31] и косматый бурый жилет, о наличии коего у Марта Кел не догадывался. Глиняную бы трубку ему, но в остальном он мечта любого министерства по туризму.

Март с Сенаном сидят рядком — для удобства ведения спора.

— Та шляпа, — говорит Марту Сенан тоном человека, повторяющего в последний раз, — ни тебе, ни другим не потеря. Бога благодари, что она подевалась. Появись тут репортер из новостей и поймай тебя в той хрени на камеру…

— Какого беса тут делать репортеру из новостей? — требует ответа Март.

— Чтоб сообщить… — Сенан самую малость понижает голос и кренит голову в сторону белокурого. — Вот про это, ну. И вот отправит он тебя в телик, а ты в этой хрени. Городок на всю страну посмешищем станет. А то на весь мир. На ютьюбе будет вирусное видео.

— Потому что вы все тут орава образцовых модников, а? Линда Евангелиста вон в той рубашонке поло на подиум выходила? В шляпе моей той было столько куража, что никто из вас и близко с таким не стоял и не лежал. Если репортер из новостей тут когда-нибудь появится, уж я-то знаю, в чем ты будешь его встречать.

— Я это блядское оскорбление природе не надену и за…

— Оба вы красавцы, — говорит Кел. — Как дела?

— А, явился! — воодушевленно говорит Март, высоко поднимая пинту за Кела. — Подвинься-ка, Бобби, дай здоровяку сесть. Пусть Сенан тебе спасибо скажет, Миляга Джим, я его обрабатывал, чтоб он мне шляпу отдал, но это теперь пусть подождет. Мистер Рашборо!

Рашборо отвлекается от потехи с Сонни, и Кел впервые хорошенько всматривается в этого человека. Ему, вероятно, за сорок, и лицо у него из тех худых, гладких и бледных, какое невозможно определить точнее. Все в нем гладко: уши прижаты к черепу, волосы опрятно зачесаны назад, рубашка ниспадает чисто, без бугров, а светлые глаза сидят на лице плоско.

— Позвольте представить вас мистеру Келу Хуперу, — говорит Март, — моему соседу. Кел живет между мной и вот Пи-Джеем.

Джонни Редди размещается в паре мест подальше от Рашборо, беседует с Пи-Джеем. Видеть, как Кел пристраивает свой зад рядом с ними всеми, нисколько Джонни не в радость. Кел одаряет его широкой приветливой улыбкой.

— Приятно познакомиться, — говорит Рашборо, тянясь через стол, чтобы пожать Келу руку. Даже голос у него гладкий и плоский; выговор Кел счел бы пижонским английским. Среди щедрых волн и рокота окружающего арднакелтского говора эта манера режет ухо, звуча едва ли не как намеренный вызов.

— Взаимно, — говорит Кел. — Слыхал, кто-то из ваших родом отсюда.

— Так и есть, да. В некотором смысле я эти места всегда считал своим настоящим домом, но все никак времени не находил заехать.

— Что ж, лучше поздно, чем никогда, — говорит Кел. — И как оно тут вам, по приезде?

— Пока не было возможности как следует осмотреться, но то, что успел повидать, действительно потрясающе. И ребята меня чудесно принимают. — У него улыбка богача, легкая и скромная, улыбка человека, которому незачем пыжиться. — Честно, я о таком возвращении на родину и не мечтал.

— Приятно слышать, — говорит Кел. — Как долго планируете пробыть?

— О, по крайней мере несколько недель. Вполноги не годится. Может, и дольше, поживем — увидим. — Склоняет голову. Блеклые глаза оценивают Кела, работают быстро и сноровисто. — Вы американец, да? У вас тут тоже наследие?

— Не-а, — отвечает Кел. — Просто место понравилось.

— Явно человек с отменным вкусом, — смеясь, говорит Рашборо. — Не сомневаюсь, мы еще пообщаемся. — С этим кивает Келу и возвращается к разговору с Сонни. Взгляд его остается на Келе на секунду дольше необходимого, и лишь после этого Рашборо отворачивается.

— Он мой четвероюродный брат, — говорит Бобби, округляя глаза и показывая на Рашборо. — Ты знал?

— Слыхал, бабка его была Фини, — говорит Кел. — Прикинул, что вы какие-то родичи.

— Ни за что не подумаешь, если на нас посмотреть, — с легкой тоской произносит Бобби. — Он смазливей меня. Я б решил, у него с женщинами отлично получается. — В попытке соответствовать новому образцу одергивает рубашку спереди. — Я бы никогда не подумал, что у меня есть богатый родич. Все мои двоюродные — фермеры, а то.