— Твоя правда, — соглашается Март. — Если по-честному, удивительно, что никто этого не сделал давным-давно. Но кто ж его ведает, где повезет, может, оно еще впереди. А не ребенок ли?

— Нет, — говорит Кел. — Даже не начинай в ту сторону.

— Признаюсь, не вижу никаких причин, с чего б ей тужиться, — с приятностью говорит Март, не обращая внимания на тон Кела, — но с людьми поди знай. Поверю тебе на слово.

— Надо б задать тебе тот же вопрос, — говорит Кел. — Ты упоминал, что целил что-то предпринять насчет Рашборо, Джонни и их разводки. И как?

Март качает головой.

— Пора б тебе уже знать меня достаточно, чтоб такое спрашивать, — говорит он. — Не мой стиль и близко. Я человек дипломатии, ей-ей. Общения. Если есть у тебя дар доносить до других что-то, нужда предпринимать что-либо крайнее возникает редко.

— Надо тебе в политики было, — говорит Кел. Это все просто в порядке встречного довода — Марта он на самом деле не подозревает. Представить себе, как Март кого-то убивает, Кел может, но не прежде, чем опробованы все более экономичные варианты.

— Знаешь что, — говорит довольный Март, — я о том и сам частенько думал. Если б не ферма, я бы давно подался в Лейнстер-хаус[53] да потягался соображалкой с той оравой. Враз поспорил бы я с тем идиётом из зеленых[54], башка жеманная, как у матери-настоятельницы. Никакого соображения у мудака того.

Март нагибается постепенно, оберегая то бедро, которое больнее, чтоб покопаться в ведре.

— Порадовался бы я, окажись то Джонни, — говорит он. — Славно да опрятно вышло б, а? Избавились бы от этих двух прохиндеев одним махом. Без вопросов: кабы выбор был за мной, я бы выбрал Джонни. — Он выпрямляется с полной горстью моркови. — В конечном счете, — говорит Март, — что там я себе думаю или что ты думаешь, разницы нисколько и никакой. Имеет значение только то, что там гордость Дублина-града себе думает, и этого нам предстоит подождать да поглядеть, куда его ветром снесет. — Машет Келу морковками. — А я пока полакомлюсь вот. Если попадутся тебе на глаза марокканцы, шли их ко мне ужинать.

Поварив эту новость в уме целый день, Лена по-прежнему не уверена, что и думать об убийстве Рашборо. Надеется, что Кел с его опытом в таких делах поможет ей разобраться. Приехав к нему, она застает Кела у кухонного стола за переработкой моркови: Кел чистит, режет и пакует ее в пакеты для морозилки. Лена, зная Келовы повадки, за добрый знак это не принимает. Он похож на того, кто готовится к долгой зиме — или к осаде.

С собой она прихватила непочатую бутылку бурбона. Пока Кел рассказывает ей про свое утро, она наливает им обоим выпить, щедро добавляя льда, устраивается напротив Кела за столом и берет на себя нарезку. Кел чистит морковь так, будто она угрожала его семье.

— Могу ручаться, парняга хорош, — говорит он. — Нилон, следователь. Все делает ненапряжно, стелет мягко, умеет не спешить, но видно, что, если понадобится, может и жестко. Будь он у меня в напарниках в те времена, я б не жаловался.

— Считаешь, он найдет кого надо, — говорит Лена, отрезая себе кусочек морковки пожевать.

Кел пожимает плечами.

— Слишком рано пока. Он того сорта, какие находят. Только это и хочу сказать.

— Ну, — говорит Лена, прощупывая почву, — чем скорее найдет, тем быстрее от нас отстанет.

Кел кивает. Молчание; лишь мерное чирканье овощечистки и ножа, да собаки вздыхают во сне, а где-то вдали тарахтит трактор.

Лена знает, что Кел ждет, когда она спросит, не он ли убил Рашборо, и задавать этот вопрос не собирается. Вместо этого отхлебывает из стакана и уведомляет Кела:

— Я мужика того пальцем не трогала. Просто на всякий случай, чтоб ты знал.

От вида Келова ошарашенного лица Лена смеется, а через секунду улыбается и Кел.

— Ну, с моей стороны было б неучтиво такое спрашивать, — говорит он, — но знать, наверное, полезно.

— Не хотела тебя пугать перед сном, — поясняет Лена. — Ни к чему мне, чтоб ты ворочался в постели да прикидывал, не спутался ли с маньячкой-убийцей.

— Да и ты, — говорит Кел. — Я по нему не скорблю, но тоже его не трогал.

Лена в любом случае так и думала. Кела не способным на убийство она не считает, но если б он и убил, она не верит, что убил бы именно этого человека и именно так. Он нужен Трей, и это связывает ему руки.

— И на кого тогда ставишь? — спрашивает она.

Кел, вновь занявшись морковкой, неопределенно клонит голову.

— Нилон мне тот же вопрос задал. Я назвал Джонни. Не знаю, верю ли в это сам, но осмысленней всего тут он.

— Он вчера ко мне заявился, — говорит Лена.

Кел вскидывается.

— Джонни?

— Он самый.

— И чего хотел?

— Спастись от собственного идиётства, вот чего. После того, как выяснилось, что золото его — херня сплошная.

— Ага, — говорит Кел. — Я Марту так и сказал.

С того мига, как она уехала, а Март махал ей вслед у Келовых ворот, Лена подозревала, что так оно и случится. Слышит подтверждение тому, и все равно плечи у нее напрягаются. Саму Лену много раз обзывали холодной, и она согласна видеть в этом некую правду; и вот Лена, увидев, распознаёт: под всей этой болтовней и озорством — они вполне настоящие — Март холоден, как камень. Она понимает, зачем Кел сделал то, что сделал. Просто надеется, что все обернется к добру.

— Что ж, — говорит она, — Март прислушался. Джонни получил предупреждение, с его слов. Не был уверен, от кого именно, однако предупредили ясно: убирайся — или мы тебя спалим.

— Что за нахер? — произносит Кел, откладывая что там у него оказалось в руках.

— А чего ты ожидал?

— Что Март сообщит Джонни, что его большая затея провалилась и оставаться тут смысла нету. Может, сколько-то их наваляли бы ему, не знаю. Я просто пытался малую из этой мутоты вытащить. А не подставить ее под поджог.

Он готов рвануть в горы и выхватить Трей из того дома — хоть бы и силой, если понадобится.

— Не пожгут их, — говорит Лена. — Пока они все дома, в любом случае. Ребята на этот счет будут осторожны.

— Иисусе Христе, — произносит Кел. — Какого хера я в этом долбаном месте делаю?

— Джонни вчера вечером паниковал, — говорит Лена. — Только и всего. Не продумал хорошенько, влез глубже, чем предполагал, и потерял голову. Он справляется, только если все идет по-его.

— Ясно, — говорит Кел. Стряхивает приступ страха и заставляет себя вновь заняться морковкой. — И чего он от тебя хотел?

— Чтоб я потолковала с народом. С тобой. С Норин. Чтоб отвяли от него.

— Какого беса, — произносит Кел. — Почему ты?

Лена вскидывает брови.

— Не считаешь, что мне дипломатических навыков хватит?

Улыбку в ответ она не получает.

— Ты в местные дела не лезешь. Джонни не чурбан, это ему должно быть известно. Чего он к тебе пристал?

Лена пожимает плечами.

— Я бы сказала, как раз поэтому. Он счел, что мне плевать будет на то, что он тут решил устроить. Начал с того, что сослался на былые времена, — «ты ж понимаешь, я такого не заслуживаю, я не ангел, но ты же знаешь, не такой уж я паршивый, как меня малюют, ты тут одна, кто меня со счетов не списывает», вся вот эта музыка. Он жуть какой обаятельный, когда хочет, Джонни-то, а вчера вечером он хотел. Напуган был точно.

— Елки, — говорит Кел, — и впрямь обаятельно. «Эй, я тут вляпался, потому что говнюк и даже не выделываюсь на этот счет, будь пупсиком, вытащи меня».

— Это я ему более-менее и сказала: его бедная недопонятая персона — не моя печаль. Тогда он сменил тактику: если ради него я ему помогать не хочу, должна помочь ради Трей.

— Сюрприз, — произносит Кел. Знай его Лена похуже, вспышку гнева она б в этом не уловила.

— Ага. Сказал, он Рашборо денег задолжал, — ты про это знал?

— Ага.

— И ему надо это дело дожать, а не то Трей либо отлупят, либо спалят, а я ж разве хочу до такого доводить. К тому времени я им уже сыта была по горло. Сказала, если ему хоть чуток на Трей не насрать, пусть съебывает в Лондон и мутоту свою забирает с собой. Расстались не в лучших отношениях.