— Точно, — говорит Нилон. — То есть теперь у нас примерно шесть утра, когда вы отсюда выехали. Сколько вы пробыли здесь?

— Типа минуту. Я сказала Келу, и мы поехали.

— Все еще шесть утра, значит. Сколько тебе нужно, чтобы сюда оттуда прийти?

— Полчаса где-то. Может, немножко побольше. Я шла быстро. Стартанула, значит, чуть раньше полшестого.

Потребность Кела в том, чтобы понимать, что именно Трей делает, усилилась. В обычных обстоятельствах малая выдать легавому по доброй воле хоть одно лишнее слово готова была б не больше, чем отгрызть самой себе пальцы.

— Блеск дело пошло, — одобрительно говорит Нилон. — Как долго ты пробыла рядом с телом, прежде чем двинулась сюда?

Трей пожимает плечами, берется за чашку. Впервые в ее ритме наметилась осечка.

— Не знаю. Сколько-то.

— Сколько-то — долго?

— Минут пятнадцать, может. Или двадцать. Часов у меня нету.

— Не беда, — легко соглашается Нилон.

Кел знает, что следователь засек неохоту и вернется в эту точку, когда решит, что Трей уже о ней забыла. Кел разыгрывал эту сцену столько раз, что сейчас ему кажется, будто она у него двоится: одна точка восприятия — с привычного места Нилона, где по мере того, как оценка событий становится все более детализированной, постоянно выверяется равновесие между дружелюбием и настойчивостью; другая — с его настоящей точки зрения, из совершенно другого места, где равновесие оборонительное и ставки внезапно запредельно высоки и осязаемы. Ни та ни другая точка ему не нравится нисколечко.

— Итак, — говорит Нилон, — который у нас сейчас час? Когда ты его обнаружила?

Трей задумывается. Она опять в своей колее — стоило им оставить тот промежуток, возле трупа.

— Где-то чуть после пяти, наверно.

— Вот-вот, — произносит довольный Нилон. — Добрались. Я ж говорил тебе?

— Ага. Добрались.

— Чуть после пяти, — говорит Нилон, дружелюбно креня голову, словно лохматая собака. — Жуть какая ранища же из дома выходить. У тебя были какие-то планы?

— Не. Просто… — Чуть дергает одним плечом. — Услышала шум ночью. Хотела глянуть, что за дела, не случилось ли чего.

Тут Нилон должен навострить уши, но он этого не показывает. Мужик свое дело знает.

— Да? И что за шум?

— Разговоры. И машина.

— Прямо перед тем, как ты встала? Или раньше, ночью?

— Раньше. Я не спала толком — слишком жарко. Проснулась и услышала что-то там, снаружи.

— В какое время, не прикинешь?

Трей качает головой.

— Достаточно поздно, мамка с отцом уже уснули.

— Ты их будила?

— Не. Я знала, что это не на нашем участке, слишком далеко, я типа и не волновалась. Вышла к воротам все ж — глянуть, что там. Ниже по дороге был свет, типа фары. И мужики разговаривали.

Нилон по-прежнему расслаблен на стуле, попивает чай, но Кел улавливает, как следователь излучает внимание.

— Ниже по дороге где именно?

— Ближе к тому месту, где этот лежал. Может, прямо там, а может, чуток поближе.

— Ты не пошла посмотреть, не?

— Немножко прошла по дороге, но остановилась. Решила, может, они не хотят, чтоб их кто-то видел.

Вполне убедительно. В горах что только не происходит: самогоноварение, люди сбрасывают всякое, возят контрабандой дизель через границу, а может, и что покруче. Любому мальцу с горы хватает ума не лезть. Но Трей ни о чем из этого при Келе не заикалась.

— Может, ты и права, судя по всему, — говорит Нилон. — Ты их видела?

— Вроде как. Типа люди какие-то ходили. Мне фары светили в лицо, а люди были в темноте. Не разобрать, что они там делали.

— Сколько их было?

— Несколько. Не толпа вроде как — может, четверо или пятеро.

— Узнала кого-то?

Трей задумывается.

— Не. По-моему, нет.

— Логично, — запросто говорит Нилон, но Кел различает в этом непроизнесенное «пока что»; если Нилон найдет себе подозреваемого, он к этому вернется. — А что говорили, слышала?

Трей пожимает плечами.

— По мелочи что-то. Типа, один говорит: «Вон туда», а другой: «Иисусе, не гоношись». А кто-то сказал еще: «Да блядь, ну», простите за мат.

— Я и похуже слыхал, — улыбаясь, говорит Нилон. — Что-то еще?

— Отдельные слова просто. Ничего по смыслу. Они там топтались, типа, трудно услышать.

— Ты какие-нибудь голоса распознала? — спрашивает Нилон. — Не спеши давай, вспомни.

Трей задумывается — или добротно это изображает, хмурясь в чашку.

— Не, — говорит наконец. — Извините. Но одни мужики. Типа, не моего возраста. Взрослые.

— А выговоры какие? Можешь сказать, они ирландцы были, местные, — хоть что-то?

— Ирландцы, — отвечает Трей не задумываясь. — Отсюда.

Кел вскидывает голову от ее тона — прозрачного и окончательного, как стрела, летящая в самую сердцевину мишени, — и все понимает.

Нилон говорит:

— Отсюда — это как? Из этого графства, из этой округи, с запада?

— Из Арднакелти. Даже на той стороне горы или через реку по-другому разговаривают. Те отсюда были.

— Ты, то есть, уверена, а?

— Точно.

Все сказанное — херня. Кел наконец понимает, что Трей у своего отца во всем этом приспешником не была нисколько, она вела свою одинокую игру — всю дорогу. Когда ей выпала возможность, направила Арднакелти по призрачному пути воображаемого золота. А теперь, когда расклад поменялся, наводит Нилона — кропотливо, как снайпер, — на людей, убивших ее брата.

Она дала Келу слово никогда ничего по поводу Брендана не предпринимать, но происходящее ровно в той мере удалено от Брендана, чтобы Трей смогла убедить себя, что оно не считается. Она ясно увидела, что такого случая ей больше не выпадет никогда, и за него схватилась. Сердце Кела — неумолимая тяжелая сила у него в груди, трудно дышать. Тревожась за то, что детство Трей оставило в ней трещины, он ошибался. Это не трещины — это разломы.

Выражение лица у Нилона не меняется.

— Сколько времени, говоришь, ты там пробыла?

Трей осмысляет вопрос.

— Пару минут, может. А потом машина завелась, и я вернулась в дом. Не хотела, чтоб они меня заметили, если бы в нашу сторону поехали.

— И как, поехали?

— Вряд ли. Когда они укатились, я уже у себя в комнате была, она сзади, я б тогда заметила свет от фар. Но, судя по звуку, машина ушла в другую сторону. Хотя не поклянусь. Там, наверху, звук отдается чуднó.

— Это верно, — соглашается Нилон. — А потом что делала?

— Легла обратно. К нам оно отношения не имело, чем уж они там занимались. Да и стихло все.

— Но когда ты проснулась рано, решила сходить и глянуть.

— Ну. Уснуть не могла, слишком жарко, и сестра храпела, у нас спальня общая. И я решила посмотреть, что они там затевали.

Теперь Кел понимает, почему Трей пришла со своей находкой к нему, а не к Джонни. Ничего сентиментального: это не ее доверие к нему в трудную минуту и не потрясение. Ей нужна была возможность рассказать вот это все. Джонни сбросил бы Рашборо в овраг и приглядел бы, чтоб Трей ничего не видела, ничего не слышала и даже близко к следователю не подошла. Кел ведет себя лучше.

— И тут ты его и нашла, — говорит Нилон.

— Первым пес мой его нашел. — Трей показывает на Банджо, тот валяется с Драчом в самом тенистом углу возле очага, бок вздымается: пес пыхтит от жары. — Вон тот здоровяк. Впереди бежал — и завыл. А следом я туда дошла и увидела.

— Жуть какая, — говорит Нилон в достаточной мере участливо и вместе с тем не чересчур участливо. Ай да парняга. — Ты к нему близко подошла?

— Ну. Прям впритык. Чтоб понять, кто это, что тут за дела.

— Ты его трогала? Двигала? Проверяла, мертв он или нет?

Трей мотает головой.

— Незачем было. По нему и так видно.

— Ты пробыла там около двадцати минут, по твоим словам, — напоминает ей Нилон без всякого особого нажима. Глазки его смотрят мягко и заинтересованно. — Что ты все это время делала?

— Просто сидела на коленках на земле. Тошнило. Надо было переждать чуток.