Лена помалкивает. Вертит стакан в руках, наблюдает, как в нем кружат ледяные кубики. Кел чувствует, что она оценивает, под каким соусом ему что-то подать. Мышцы у него опять напрягаются. Как и большинство известных ему мужиков, мало что нервирует Кела сильнее, чем женщина, у которой что-то на уме. Он заглатывает еще чаю, надеясь, что холод соберет и подготовит ему мозги для всего, что назревает.

— Я повидала миссис Дугган, — говорит Лена. — Знаешь ее? Свекровь Норин. Крупная женщина такая, сидит у окна и весь день наблюдает за улицей.

— Видел, — говорит Кел. — Не знаком.

— Она мало выходит — тяжелая. Ишиас у ней. Но еще лет пятнадцать назад лавку держала она. Все, что тут происходит, знала. Даже больше, чем Норин. Учиняешь проказу, о какой никто, кроме твоей лучшей подружки, ни сном ни духом, и вы никому ни слова, а миссис Дугган назавтра уже в курсе.

Лена раскачивается в кресле как ни в чем не бывало, и голос у нее ровный, но Кел слышит в нем заряд. Поход к миссис Дугган чего-то Лене стоил.

— Была такая, где у меня дедушка жил, — говорит он. — Оно обычно лучше, когда таких вот нету.

— Я, в общем, тоже так считаю, — говорит Лена. — Но сегодня — не уверена. Миссис Дугган говорит, что никогда ни слова не слыхала ни о каком золоте в этой округе. Ей восемьдесят, и Бриди Фини, которая бабка Рашборо, миссис Дугган не застала, зато знала ее братьев и сестер. А Майкл Дугган, который, по словам Рашборо, нашел вместе с его бабкой чуток золота, — он миссис Дугган приходился свояком. Если она ни о каком золоте сроду не слышала, значит, не слышал и никто из них.

Кел сидит неподвижно, пытается пристроить услышанное ко всему тому, что знает, подозревает или чего опасается. Туман тошноты выгорел, как не бывало, Кел ясен дальше некуда.

— Считаешь, она правду говорит? — спрашивает он.

— Ой да. Хуже всего в миссис Дугган то, что она всегда права. Нет смысла быть тем, кто все знает, если люди не доверяют тому, что ты им говоришь.

— Тогда откуда, к бесу… — Келу неймется. Он вскакивает и принимается наматывать круги по крыльцу. — Откуда, к бесу, вся эта херня возникла? Рашборо вытащил золото из жопы у себя, добавил всякого, что ему там бабка понарассказывала об этих местах, и использовал тупого козлину Джонни, чтоб помог ему сюда влезть? — Кел готов себя пнуть за то, что сам об этом не догадался днями раньше. Рашборо совсем не похож на простофилю — с первого же взгляда на него было ясно, что он как раз тот, кто обувает простофиль на все, что у них найдется. У кого другого могли быть причины этого не заметить. У Кела таких причин ни одной.

— Нет, — говорит Лена. — Я прикидываю, они в этом деле оба. И другое тебе скажу: когда Джонни сюда вернулся, он был нестриженый. Это мелочь, но на него не похоже. Ему всегда нравилось заявляться с шиком. Я тогда подумала, что он в бегах. Потому как влип во что-то.

Кел говорит:

— Ты мне не сказала.

— Нет, — говорит Лена. — Не сказала. Могло оказаться пустяком.

— То есть Джонни и этот кент Рашборо… — говорит Кел. Заставляет себя усесться, чтобы загнать мысли в место поспокойней. — Они попали в какую-то заваруху, в Англии еще. Состряпали небылицу и явились сюда, чтоб намутить себе чуток деньжат и выбраться из неприятностей.

Масштабы неприятностей, в которые Джонни мог вляпаться, Кел не недооценивает. По натуре своей Джонни явно мелкая сошка, в нем нет ничего, кроме херовой тучи болтовни и полезной улыбочки; Джонни — легковес. Если его зацепило чьей-то силой, от тех раскладов, какие для Джонни естественны, он способен укатиться далеко.

— Да как, ну? — спрашивает Лена. — Сколько они там того золота из реки сегодня выудили, тыщу-две? Оно того не стоит, чтоб такое разводить.

— Не-а, — говорит Кел. Вспоминает Марта в пабе и его треп о психологии. — Это лишь начало. Мужиков они накрутили и теперь найдут предлог, почему им надо еще денег. Лицензия на добычу, или оборудование, или еще что. У местных-то — у Марта, Пи-Джея и остальных — есть столько наличных, чтоб стоило их разводить?

Ленино кресло-качалка замирает.

— Малость отложена у них, это да, — говорит Лена. — Может, не у Кона Макхью, он молодой еще, — у остальных. И у них земля есть. По шестьдесят-семьдесят акров у каждого, у Сенана — сто. Это семейные земли, в полном чистом владении. Любой может зайти хоть завтра в банк и заложить чуток тех акров, под пять тыщ каждый, или предложить как обеспечение к займу.

— Мужики во всем этом уже по колено, — говорит Кел. По мошенничеству он никогда не работал, однако были у него приятели, кому доводилось; Кел соображает, как оно устроено. — Если Джонни втюхает им что-нибудь достаточно убедительно, они сочтут, что не зайти на шаг глубже будет промашкой.

Лена опять принимается качаться в кресле, медленно, задумчиво.

— Так и сделают, — говорит она. — Большинство, во всяком случае. Если решат, что именно на их земле золото есть или даже что оно там может быть, отвернуться от этого просто не смогут. Будь оно где-то на горе, они б рисковать не стали и, может, плюнули бы. Но не на их земле.

Кел вдруг замечает, что до странного глубоко разозлен за этих людей, с кем был сегодня на реке. У него к ним свои предъявы — ну или к некоторым, — однако вспоминает их лица в пабе, когда Рашборо показал свое кольцо, как замерли они от видéния собственной земли, преображенной и озаренной, сияющей свежими созвездьями и давним потаенным зовом их же крови. По сравнению с тем, что учиняют Рашборо с Джонни, закладка в реку кажется детской шалостью — как стырить в магазине пиво, сбрить брови пьянице. Кел прожил в Арднакелти достаточно, чтоб осознать: связь этих людей с их землей он постичь не в силах, она на клеточном уровне, ей не придашь голоса. На то, чтоб не играться с этим в херовые игры, уж у Джонни-то мозгов могло хватить, — и мозгов тех могло быть куда как побольше, чтоб не втягивать в подобные херовые игры какого-то кента с английским выговором.

— Если они обнаружат, — говорит он, — быть беде.

Лена наблюдает за ним.

— Считаешь, обнаружат?

— Ага, — говорит Кел. Внутри у него поднимается громадная волна облегчения. Наконец-то можно что-то предпринять. — И, по-моему, чем скорее, тем лучше. В «Шоне» собираемся праздновать. Узнать смогут все разом.

Лена вскидывает брови.

— Неприятно выйдет.

— Чем дольше я тяну, тем неприятнее все будет.

— Ты мог бы сказать это Джонни лично. Проводить его домой после паба, сказать, что завтра сообщишь ребятам и у него есть время до утра, чтоб собрать манатки. Тогда из берегов не выйдет.

— Не, — говорит Кел.

— Скажи ему, другие тоже в курсе. На случай, если Рашборо что-нибудь себе удумает.

— Здешние, — говорит Кел, — считают малую наполовину моей. — Слова эти даются ему с трудом, поскольку он их прежде никогда не произносил, а также потому, что вообще не разумеет, долго ль оно будет правдой: он мучительно сознаёт, что Трей не видал уже несколько дней. Но во всяком случае, пока оно чего-то для Трей стоит. — Если я выведу Джонни на чистую воду перед Богом и людьми, чтобы вся округа знала, что это я ему затею испортил, никто не подумает, что Трей в этой херне была замешана. И когда Джонни уберется, она сможет жить здесь дальше и никто ее не будет доставать.

Воцаряется недолгое молчание. С огорода слышно, как собаки привели в действие пугало-зомби и сходят теперь с ума, с безопасного расстояния грозя всевозможным несусветным уничтожением. Помидоры благоденствуют — даже отсюда Келу видны среди зелени всплески красного.

— Этот Рашборо, — говорит Лена. — Я с ним видалась тут на днях утром. Гуляла с собаками, а он подошел потрепаться.

— О чем?

— Ни о чем. До чего хороши горы, до чего неожиданная для Ирландии погодка. Что б ты там ни задумал, остерегайся этого парня.

— Не собираюсь я ничего рассказывать при Рашборо, — говорит Кел. — Он умнее Джонни, может, ему удастся выкрутиться. Но ставлю сотку, что Рашборо после пары стаканов свалит, чтобы Джонни с мужиками могли позлорадствовать, как здорово они его надурили. И тут мой выход.