— Все вроде вполне довольны, — говорит Кел. Это-то его и ошарашило: непроизвольный взрыв радостных воплей, когда Рашборо показал в лотке первые блестящие крошки, этот тон искреннего неукротимого изумления и восторга, будто все они, затаив дыхание, ждали, пока выяснится, есть ли тут что-то. Золото обрело бытие вне их самих и их действий. Как верующие, упоенные священной истиной, какая осеняет реликвию, хоть и понимают, что сама реликвия — лишь осколок куриной кости.

— Я на это не закладывался, — поясняет Март. — Когда имеешь дело с Джонни Редди, всегда допускаешь, что все пойдет чуток через задницу. Но надо отдать пацану должное: тут без сучка-задоринки. Как по маслу.

— Покамест, — говорит Кел.

— Покамест, — признаёт Март. — Я тебе скажу одно, что меня поразило все же. Весь день на это я класть не собирался. — Выгибает спину, она трещит, Март кривится. — Думал, всего-то и надо, что тряхануть лоток, глину смыть и двигать на следующее место. На всю эту возню и колготню я не записывался. Тебе-то и остальным желторотым шик столько стоять неподвижно, а для таких, как я, — совсем другой коленкор.

— Надо было тебе домой идти, — говорит Кел. — Оставил бы все на меня и остальных желторотых.

— Я б мог, — соглашается Март, — да у нас тут событий не столько, чтоб я хоть какое-то пропустил. А кроме того, всяк, кто глаза отведет от Джонни Редди, заслуживает всего, что получит. — Опять похрустывает спиной и старается не кривиться. — Шикарно со мной все будет. Ты праздновать собираешься? Такое пропускать нельзя, ну. Пусть не думает Падди Англичанин, что тут что-то не то.

— Сомневаюсь, что он мое отсутствие заметит, — говорит Кел. — Вряд ли я этому парняге нравлюсь. — Рашборо держался с ним учтиво — с той учтивостью при поджатых губах и опущенных веках, какую бриты приберегают для тех, кто им неприятен, — и старался смотреть на Кела как можно реже. Кел заметил, что Джонни по этому поводу дергается. Келу нравится, чтобы Джонни дергался.

— Если честно, я б не сказал, что он заметит хоть так, хоть эдак, — говорит Март. — У него другое на уме. Ты заметил его лицо? Как у ребенка, который Санту увидал только что.

— Ага, — говорит Кел. Вспоминает Рашборо по бедра в реке, лоток вскинул над головой, как трофей, скалит зубы в торжествующей ухмылке, солнце осыпает все вокруг искрами, вода сбегает по рукам. Ребенком он Келу не показался. — Перехвачу чего-нибудь, ополоснусь в душе — и приду. Я потел, как грешник в церкви.

— Тебе и с тем и с другим найдется кому помочь, — говорит Март, лыбясь и показывая на двор Кела клюкой, когда он появляется из-за поворота дороги. — Но в итоге потный будешь не меньше небось, ну.

Во дворе стоит Ленина машина. Кел невольно ускоряет шаг. Обычно вид синей Лениной «шкоды» у Кела из любимейших, но в эти дни у всего неожиданного есть тошнотворный отблеск скверных вестей.

— Боже святый, ну ты и торопишься, — говорит Март, ухмыляясь еще шире. Кел притормаживает.

Последние несколько дней он все нервозней и нервозней. Слишком много всяких мелочей ему не нравится. Например, не нравится, что Джонни явился вчера к реке, чтоб помочь заложить золото. У Кела вроде все сходилось, что Джонни держится от всей этой операции подальше, но Джонни заявился на реку вместе со всеми, и Кел не вполне понимает зачем. Не нравится ему и собственное сознательное бездействие: в нормальные времена он рад направить свой позыв исправлять что бы то ни было на старые стулья, но сейчас времена ненормальные, и обстоятельства требуют куда большего, чем стоять в речной глине и наблюдать за тем, как тупоголовый брит играет в охотника за сокровищами. Ему не нравится, что Джонни отрезает от него Трей, — с той же ловкостью, с какой Мартов пес отсекает от стада овцу, которая нужна Марту, — а еще ему не по нутру, что он не понимает, к какому делу Джонни мог пристроить малую. Однако крепче всего ему не нравится, что Трей от него что-то скрывает, пусть он и понимает, что малая не обязана перед ним отчитываться.

— Заходить здороваться не буду, — говорит Март. — Твоя хозяйка не без ума от меня, ты приметил? Я ей вроде ничего такого не сделал, а она не поклонница все равно.

— Вкусы — дело неисповедимое, — говорит Кел.

— Когда будем кататься в золоте, я, может, куплю ей корзинищу всякого вкусного для собак ейных, поглядим, сменит ли гнев на милость. А пока ты давай сам.

— До скорого в «Шоне», — говорит Кел. Вот еще что ему не нравится: это ощущение союзничества с Мартом, которое ему вроде как навязано. Границу между собой и Мартом Кел прокладывал тщательно и внятно, и два года она держалась, хотя Март из озорства иногда проверял ее на прочность. Теперь же она утратила свою крепость. Сам Джонни, может, всего-навсего болтливый мелкий говнец, однако сил на то, чтобы всю округу с панталыку сбить, ему хватило.

— Не спеши, — говорит Март. — Я скажу ребяткам, что у тебя уважительная причина опаздывать. — Вскидывает клюку, прощаясь, и бредет дальше, и от жара с дороги ноги у Марта колышутся, будто он того и гляди растворится в раскаленном воздухе. Кел двигает по выжженной лужайке в обход дома к заднему крыльцу.

Лена сидит в своем кресле-качалке на заднем крыльце, где Кел и рассчитывал ее застать. У нее есть ключ от дома, но заходить внутрь в отсутствие Кела — та черта, которую Лена пока не готова переступать. Келу иногда хочется, чтобы Лена ее пересекла. Ему нравится представлять, как он приходит домой, а она свернулась калачиком у него на диване с кружкой чая в руке, читает книгу.

Лена застала Кела врасплох. Когда от него ушла жена, он собирался завязать с женщинами насовсем. С Донной они прожили вместе с его двадцати лет, она была единственной ему желанной, и меньше всего намеревался он желать какую бы то ни было другую. Собирался примкнуть к таким, кто рад добродушному флирту в баре, может, ночи-другой, но не более. От Лены он знает, что ей было чуть иначе, — возможно, потому, что муж ее умер, а не ушел от нее. Не то чтоб она настроилась решительно против того, чтоб заводить себе мужчину, — просто вообразить себе это не могла. И все же вот они где, пожалуйста, где б то «вот» ни было. Кела это до сих пор иногда ошарашивает. Ему кажется, будто он не имеет права на такое, раз уж до сих пор он так непреклонно от всякого подобного отказывался.

— Эй, — говорит он. — Все путем?

— Шик, — отвечает Лена, и Кел переводит дух. — Я выпустила Драча на улицу, пока дверь не выел. Он на выгоне, с моими. И я на все готова ради чашки того чаю, если у тебя еще остался в холодильнике.

Этим летом Кел наконец обратил Лену в поклонницу сладкого чая, к какому Лена с Трей прежде относились с чрезвычайным подозрением. Сейчас Кел наливает себе и ей по высокому стакану — со льдом и долькой лимона, срывает несколько стебельков мяты в горшке на крыльце.

— Я слыхала, большой день был сегодня, — говорит Лена, благодарно вознося стакан. — Вы там все на реке ловили золото, какое туда вчера сложили. Круг жизни.

— Вся деревня знает, что ли? — спрашивает Кел, плюхаясь в кресло.

— Норин узнала от Десси, мы с ней опять разговариваем, я узнала от нее. Не сказала б, что она всему миру разболтала, однако, сказала только мне, потому что решила, что я от тебя и так знаю. Как все прошло?

— Прошло по плану, сдается мне. Тот кент Рашборо, у него всякое оборудование с собой было — и лоток, и сетчатая штука такая, чтоб лоток накрывать, и магнит, и штука, которая воздухом дует, и еще всякое-разное. Он болтал без умолку. Шлиховое золото, расслаивание, аллювиальные русла. Такое ощущение было, что в конце планируется викторина.

Кел вливает в себя полстакана и жалеет, что не плеснул туда бурбона. Март прав: день получился длиннее, чем Кел закладывался. Солнце било от воды под ошарашивающими углами, и приходилось щуриться и отворачиваться, чтоб понимать, что вообще происходит. Он вдруг чувствует, что его мутит от жары, или от солнца, или еще от чего.

— Всю дорогу, — говорит он, — я думал: может, мы что-то сделали не так. Типа заложили золото на неправильной глубине, или не в той части реки, или еще что. И Рашборо просечет и отступится, закроет всю эту тему и свалит в Лондон. Если б так, Джонни б тоже свалил — до того, как ребята его отметелят за то, что он их развел на деньги. — Кел прижимает холодный стакан к виску и чувствует, как стучит в него кровь. — Но Март, видимо, дело знает, поскольку Рашборо вел себя так, будто все прекрасно. Лепетал, до чего гордилась бы им его бабушка. Счастлив был, как свинья в говне.