Даже если б у Лены было хоть малейшее желание отговаривать Кела, оно без толку.

— Поделом ему, — говорит она. — Слишком уж любит он, чтоб все было по-его, субчик этот.

— Ну-ну, — говорит Кел. — Не в этот раз.

Лена жует сэндвич — хорошая горчица, ядреная — и оценивает полученные сведения. Первая ее догадка была верна, а Норин ошибалась. Джонни не просто откочевал домой, потому что его бросила подружка и он не управился сам за собой присматривать. Джонни нужны деньги — жуть как нужны. Раз лезет в такие тяжкие, это не просрочка съема и не долги по кредитке. Он должен кому-то — кому-то опасному.

Лене насрать, чем там прижало Джонни. Знать же она хочет, осталась ли опасность эта в Лондоне, доверчиво ожидая, что Джонни вернется с наличными, или идет за ним по пятам. Лена не ждала б, что Джонни с ее наличными вернется, живи он на одной с ней улице, какое уж там — за морем. Чтоб вернуть себе деньги, она бы двинулась следом за Джонни.

Кел не знает Джонни так, как знает его она, он к таким выводам пока еще, скорее всего, не пришел. Лена прикидывает, не рассказать ли ему, и пока от этой мысли отказывается. Одно дело — снимать с себя ответственность за Келовы настроения и совсем другое — сознательно подхлестывать его страхи и гнев, когда ничего, кроме предположений, у нее нет.

— В следующий раз увижу Трей, — говорит она, — скажу, чтоб пожила у меня сколько-то.

Кел бросает грачам еще кусок корки и меняет положение, чтобы подставить под солнечный натиск другую сторону лица.

— Не нравится мне эта погода, — произносит он. — Когда работал еще, мы в такую жару понимали, что начнется бардак. У людей ума не остается, творят такую дичь, что решишь, будто они в улете на полудюжине всякой дряни разом, пока не вернутся результаты анализов — нет, все трезвые как стеклышко. Просто жара. Как ни встанет жара надолго, я жду начала бардака.

Лена жару любит, пусть и не говорит этого вслух. Ценит, какие перемены жара приносит в округу. Как преображает приглушенные оттенки голубого, кремового и желтого, в которые покрашены деревенские дома, возвышает их до роскошной яркости, какую едва примешь за настоящую, и как встряхивает поля из их привычной тихой дремы к острой щетинистой оживленности. Подобно тому, как видеть Кела в каком-нибудь новом настроении, жара позволяет Лене поближе узнать эти места.

— Тут жара другого класса, ну, — говорит она. — Из того, что я слыхала, лето в Америке расплавляет мозги. А эта жара просто как в отпуске в Испании, только бесплатно.

— Может.

Лена наблюдает за его лицом.

— Допустим, кто-то и делается слегка дерганый, это верно, — говорит она. — На прошлой неделе Шина Макхью вышвырнула Джо из дому, потому что, по ее словам, не могла ни минуты дольше терпеть, как он еду жует. Пришлось ему к мамке податься.

— Ну вот видишь, — говорит Кел, но губы у него подрагивают в улыбке. — Это ж без ума надо остаться, чтобы выпихнуть кого бы то ни было к мисс Макхью. Шина его обратно пустила уже?

— Пустила, ага. Он приехал в городок и купил вентилятор, здоровенный такой, напольный. Приложение у него мобильное есть, все дела. Она б и Ганнибала Лектера впустила, если б он с таким заявился.

Кел лыбится.

— Жара спадет, — говорит Лена. — И все начнем бухтеть из-за дождя.

Двое грачей все еще дерутся за корку от Келова сэндвича. Третий подкрадывается к ним, оказывается футах в двух и разражается лаем. Первые двое порскают вверх, а третий хватает корку и улетает к сопкам. Лена с Келом хохочут.

Поздно вечером родители Трей ссорятся у себя в спальне. Трей выпутывается из пропотевшей свалки простыней, Банджо и Аланны, опять забравшейся спать к Трей, и подходит к двери послушать. Шила говорит тихо, коротко, но жестко, затем — поток слов от Джонни, в голосе ярость, управляемая, но крепнущая.

Трей выходит в гостиную и включает телик, чтоб было чем объяснить, чего она тут сидит, но без звука, чтоб можно было подслушивать. В комнате пахнет едой и застойным дымом. С тех пор, как они с отцом прибрались на днях, кавардак опять начал накапливаться: полковра занято разложенными мелкими глазеющими куклами, на диване валяются «нёрфовские» патроны[40] и грязный носок, набитый конфетными фантиками. Трей отгребает их в угол. По телику две бледные женщины в старомодных нарядах читают с расстроенным видом некое письмо.

На ужин приходил Киллиан Рашборо.

— Не могу я стряпать для какого-то хлыща, — без выражения произнесла Шила, когда Джонни ей об этом сообщил. — Веди его в город.

— Сделай ирландское рагу, — сказал Джонни, ловя жену за талию и оделяя поцелуем. Он весь день был в отличной форме, с Лиамом пинал по двору мяч, а Мэв учила его в кухне движениям ирландского танца. Шила на поцелуй не ответила и не отвернулась — просто и дальше двигалась так, будто Джонни рядом нет. — Картошки чтоб побольше. Ему понравится. Ясно ж, у тебя рагу и миллиардеру в самый раз, какое там миллионеру. Вот как мы его теперь будем называть, а, ребята? Миллионерское рагу!

Мэв запрыгала и захлопала в ладоши — с тех пор, как отец вернулся, она ведет себя как четырехлетка, — а Лиам принялся пинать стул и распевать, что в миллионерское рагу кладут нугу.

— Ну же, Мэвин, — лыбясь, произнес Джонни, — надевай туфли, и мы с тобой пойдем в лавку и добудем лучших припасов. Всем миллионерского рагу!

Малышню отправили питаться в гостиной за теликом, а вот Трей и Мэв позволили ужинать в кухне вместе со взрослыми, и Трей довелось разглядеть Рашборо. Тот расхвалил рагу до небес, сыпал восторгами о том, как гулял весь день по бори́нам[41] («Вы это так произносите? Вот правда, поправляйте меня, не годится мне дураком себя выставлять»), расспрашивал Мэв о ее любимой музыке, а Трей — о столярном деле и поделился смешной историей о том, как убегал от гуся Магуайров. У Трей отвращение к шарму, она такое видела всего несколько раз — главным образом, в отце. Рашборо искуснее. Спросил Шилу о маленьком акварельном пейзаже на кухонной стене и, не получив в ответ почти ничего, кроме нескольких кратких слов, оставил тему мгновенно и изящно и продолжил обсуждать с Мэв Тейлор Свифт. Из-за этой его ловкости Трей настораживается даже крепче, а не наоборот.

Она не предполагала, что Рашборо ей понравится, и не считает это важным. Значение имеет то, что она может с ним поделать. Она предполагала, что он окажется не прям уж тупым, как Лорен у Трей в классе, которая верит всяким глупостям, потому что в голове у себя не утруждается их проверять. Как-то раз Эйдан, приятель Трей, сказал Лорен, что один из Джедвардов[42] — его двоюродный брат, и Лорин целый день всем про это рассказывала, пока кто-то не обозвал ее трехнутой идиёткой и не обратил ее внимание на то, что Джедварды — близнецы. Рашборо-то проверяет. Мэв произносила что-нибудь вроде бы забавное, Рашборо хохотал до упаду и продолжал общаться, однако минуту спустя Трей перехватывала его взгляд, направленный на Мэв, всего секунду, — Рашборо сверял то, что она сказала, с тем, что там у него на уме.

По прикидкам Трей, Рашборо так сильно хочется, чтобы золото оказалось настоящим, что он решил слишком пристально не проверять. Если выяснит, что это липа — или отчасти липа, беситься будет вдвое сильнее, потому что и на себя в том числе. Но он не выяснит — если у него будет выбор. Она могла бы сказать ему прямиком, чтó отец говорил недавним вечером, и Рашборо отмахнулся б от нее, как от подростка, одержимого духом противоречия, кому охота говно баламутить.

Голоса в спальне все напряженней, но не громче. Трей взвешивает, стоит ли ей предпринять что-либо, и тут дверь спальни распахивается довольно резко — так, что ударяет в стену, — и Джонни проходит по коридору в гостиную, застегивая рубашку. По развязности его движений Трей понимает, что он полупьян.