Артур привёз с собой две бутылки «Столичной» — вечером мы присоединились на «главной площади» к компании молодёжи. Орали песни под гитару. Но струны терзали только я и Артурчик. Кирилл не забыл мои слова о том, что «конкуренцию за внимание женщин никто не отменял» — он приберёг полученные от меня песни на другой случай. Потому что я объяснил младшему брату: Артурчик запросто сопрёт у него новый репертуар и сам похвастается этими бесспорными шлягерами перед девицами. «В любви и на войне все способы хороши», — сказал я брату фразу, которую много раз в прошлой жизни слышал от Артура Прохорова. Заявил: «А бить из-за „каких-то песен“ друга по печени — это не по-товарищески». И тут же добавил: «Хотя, иногда очень хочется».

Костюм я забрал у портного ещё в четверг двадцать третьего августа.

Не ожидал, что он мне так скоро пригодится.

В субботу днём, за два часа до похода в ресторан, я влез в обновку и посмотрел на своё отражение. Поправил полосатый венгерский галстук, стряхнул с плеча пылинку. Отметил, что рекомендованный директором швейной фабрики портной не оплошал и полностью отработал полученные от меня немалые по нынешним временам деньги: «костюмчик сидел».

Я прицелился в зеркало указательным пальцем. Ухмыльнулся. Признал, что я «вполне себе Джеймс Бонд».

Мой младший брат пару минут понаблюдал за тем, как я вертелся в новом костюме около маминого трюмо. И тоже вынул из шкафа свой наряд, купленный ему родителями для похода на выпускной вечер (и для учёбы в институте): пиджак и тёмно-синий блестящий галстук. Вскоре он тоже стоял перед зеркалом (по правую руку от меня) — нарядный и счастливый.

Машину Прохорова мы с Киром встретили, стоя на обочине дороги около шелковицы. Светло-голубой ГАЗ-21 «Волга» подъехал к нам точно в оговоренное время. За рулём автомобиля я увидел того же водителя, что возил нас к «Московскому» в прошлый раз. Рядом с ним на пассажирском кресле сидел Илья Владимирович. На заднем сидении машины в одиночку восседал Артурчик, наряженный в те самые голубые джинсы «Levi Strauss» и в синюю джинсовую рубашку, в которых он сдавал вступительные экзамены в моей прошлой жизни. Директор швейной фабрики рассмотрел меня и Кира с ног до головы, одобрительно кивнул и обернулся.

— Вот как одеваются настоящие мужчины, сын, — произнёс он. — Бери пример со своих друзей. Брюки со стрелками, начищенные туфли, пиджак и галстук. Только в таком виде мужчины появляются в общественных местах.

Илья Владимирович покачал головой.

— А что ты надел? — сказал он. — Какое-то заграничное тряпьё. Даже стрелки на штанах не отутюжил! А ещё взрослым себя считаешь. Позорище. Ты бы в ресторан ещё шорты нацепил. Как в пивнушку или в эту вашу стекляшку.

Первым в машину забрался Кирилл. Он потеснил нервно потиравшего усы Артурчика, пожал приятелю руку. Артур рассматривал нас исподлобья, будто мы уже испортили ему вечер. Я уселся за спиной директора швейной фабрики — громко поприветствовал и Прохоровых, и водителя. Артур неразборчиво буркнул мне в ответ. Сидевший за рулём мужчина кивнул. Илья Владимирович встретил меня ворохом комплиментов в адрес моего нового костюма. Он заявил, что двубортный пиджак смотрелся бы на мне лучше — «чётче» подчеркнул бы мою фигуру. Выразил сожаления, что такие костюмы вышли из моды ещё в годы его юности.

На этот раз в «Московском» нас встретила «живая» музыка: квартет музыкантов оккупировал сцену ещё до нашего появления. Под ритмичную мелодию мы вслед за швейцаром проследовали к тому же столу, где ужинали и в прошлый раз. Прохоров по пути пожимал руки знакомым мужчинам и отпускал комплименты их спутницам, которые сегодня улыбались и мне, и Артуру Прохорову. Вот только улыбки нам дамочки дарили разные. Мне они улыбались хищно, будто голодные тигрицы при виде молодого оленя. А на Артурчика женщины посматривали насмешливо: модные сейчас за стенами этого ресторана рубашка и штаны из джинсовой ткани (на фоне строгих мужских костюмов и украшенных драгоценностями женских вечерних платьев) в «Московском» смотрелись странно и нелепо.

Швейцар вновь получил от директора швейной фабрики красноватую купюру, спрятал её в кулаке и сообщил, что «премного благодарен». Он просигналил официантам и откланялся. Мы не успели расположиться за столиком, как рядом с нами уже возникла улыбчивая официантка Светочка. При виде её улыбки я невольно вспомнил, что сестра этой официантки (Женя Руковичкина) в этом году не прошла по конкурсу в МехМашИн — по моей вине в том числе. Но Светочка не набросилась на меня с обвинениями. Она рассказала Илье Владимировичу, как рада его сегодняшнему визиту. Приняла у Прохорова заказ, куда тот добавил «бутылочку хорошего армянского коньячку». И лишь тогда одарила меня персональной улыбкой: вовсе не дежурной — обворожительной, игривой.

Светочкина улыбка произвела на меня приятное впечатление — я невольно замечтался и не проводил официантку взглядом, как это сделали Кирилл и Артурчик. Я запоздало сообразил, что пропустил интересное зрелище. Но не обернулся. Потому что Илья Владимирович облокотился о столешницу, посмотрел на наши лица и улыбнулся. Он постучал костяшками пальцев по столу — привлёк себе внимание Кирилла и Артура. Парни переглянулись, будто мысленно прокомментировали друг другу Светочкины прелести. Взглянули на директора швейной фабрики. Прохоров подмигнул сыну, вдохнул полной грудью, будто перед долгой торжественной речью. Но вдруг застыл. Илья Владимирович нахмурился, пристально посмотрел мне за спину.

Я ощутил лёгкие прикосновения к своим плечам. Заметил опустившиеся мне на пиджак руки (с унизанными золотыми кольцами тонкими длинными пальцами и с накрашенными в ярко-красный цвет ногтями). Вдохнул незнакомый, но приятный аромат духов. Почувствовал на своей шее тепло чужого дыхания.

Заметил, как приоткрыл от удивления рот мой младший брат.

Услышал тихий женский голос (от звуков которого по моей коже побежали мурашки):

— Пригласи меня потанцевать, красавчик.

Сообразил, что ещё минуту назад звучавшая в зале ритмичная мелодия сменилась песней для медленного танца.

«Там где клён шумит над речной волной, — пели лохматые музыканты на сцене ресторана „Московский“, — говорили мы о любви с тобой…» Женские руки погладили пиджак на моих плечах. Я повернул голову и уткнулся носом в прядь волос: блестящую, медово-русого цвета. Сквозь неё увидел броский макияж на лице незнакомки и блеск серо-голубых глаз.

— Рада видеть вас, Илья Владимирович, — произнесла женщина.

Говорила она, склонившись к моей голове — я вдыхал цветочный (с оттенком ванили) запах её духов, смешавшийся в воздухе со спиртным душком. Ощущал, как лёгкий ветерок её дыхания при каждом звуке щекотал мне кожу. Женщина помахала красными ноготками директору швейной фабрики — Прохоров выдохнул и кивнул… но промолчал, плотно сжал губы.

— Я украду на один танец вашего спутника, — сказала незнакомка.

Она провела рукой по моему затылку, по шее. Я вынул свой нос из её волос, взглянул на замершего с приоткрытым ртом Кирилла. Подмигнул ему — мой младший брат подобрал челюсть. «…А любовь, как сон, — пели на сцене, — а любовь, как сон…» Женщина снова потормошила мои плечи, поднесла напомаженные губы к моему уху.

— Ну же, красавчик, очнись! — шепнула она. — Женщина хочет танцевать.

— Конечно, мадам, — ответил я. — Всегда готов.

Встал — музыка заглушила скрежет ножек моего стула по паркетному полу. Женщина схватила меня за локоть; левой рукой отбросила со своего лба прядь волос, взглянула на меня снизу вверх (её чётко очерченные подкрашенные брови замерли на пару сантиметров ниже моего подбородка). «Ей около тридцати лет, — подумал я. — Фигуристая, холёная».

— Поторопись, красавчик.

Незнакомка дёрнула меня за руку и потянула в направлении танцплощадки, где уже переваливались с ноги на ногу несколько танцевальных пар. «…Сердцу очень жаль, — пели хором артисты, — что случилось так…» Они заметили нас и словно взбодрились: улыбнулись, добавили в свои голоса эмоций. Мы сошли с ковровой дорожки на паркет — остановились.