Сегодня мы приехали в институт пораньше: надеялись, что в таком случае сдадим экзамен одними из первых. Потому что Хоттабыч обычно завышал оценки, когда пребывал в хорошем настроении. А настроение профессора напрямую зависело от его самочувствия. Усталость портила преподавателю самочувствие — поэтому, как я помнил, сдававшие в последних рядах студенты недосчитались в прошлый раз баллов. К кабинету мы шли по пустым коридорам. Топали ногами, слушали скрип паркета. Обнаружили: вблизи входа в аудиторию, где пройдёт экзамен, уже собралась компания абитуриентов из трёх десятков человек. Котову и Торопову мы среди них не увидели. Зарегистрировались. И потеснили на подоконнике двух розовощёких девчонок.

Я рассказал с десяток «правдивых» армейских историй собравшимся вокруг нас парням и девчонкам (отвлекал Кирилла и Артура от волнительных мыслей) — до того, как явились Котова и Торопова. Лена нас словно и не заметила — она лишь горделиво вздёрнула нос, отходя от стола регистрации. Прохоров и Наташа обменялись приветствиями: на расстоянии. Я рассказал финал очередной байки — собравшаяся рядом с нашим подоконником толпа отреагировала на мои слова дружным хохотом. Но Кирилл и Артур не смеялись: они посматривали на замерших около стены девчонок: на Лену и Наташу. Я заметил недовольный взгляд женщины, регистрировавшей вновь прибывших. Сообщил своим слушателям, что «концерт окончен». Сказал, что до начала экзамена осталось «несколько минут».

Мои расчеты оправдались: наши фамилии оказались среди четвёртой пятёрки, вызванной в аудиторию для сдачи экзамена. В кабинет я вошёл вместе с Кириллом и Артуром. Каким-то чудом с нами в компанию затесалась и Наташа Торопова. На этот раз я выудил не тот билет, что попался мне в прошлой жизни. Но не расстроился. Потому что прекрасно помнил все затронутые в доставшихся мне вопросах темы. Не заметил я растерянности и на лице Кирилла — мой младший брат уже шевелил губами, словно проговаривал ответы. А Прохоров при виде номера своего вопроса так и вовсе: просиял, как отполированный к празднику самовар. Будто он уже представлял, где именно поставит свою койку в комнате общежития.

Задачу я расписал в два счёта. Неторопливо набросал на три страницы подробный конспект ответов на вопросы. Но к столу, рядом с которым поглаживал бороду профессор, я не спешил. Пропустил вперёд сперва Артура, который оттараторил свой билет чётко и без запинок. Хоттабыч лишь выдохнул: «Ух, молодец!» Он воздержался от дополнительных вопросов. И выпроводил Прохорова из аудитории с вердиктом «отлично». Кирилл решительно занял освободившееся перед преподавателем место. Говорил чётко и уверенно, как я ему вчера и велел. Пару раз правое веко преподавателя дёрнулось, будто слух Хотаббыча царапнули неточности в ответах. Но профессор не прервал моего брата — он спокойно наглаживал бороду, рассматривал решение задачи.

— Нет, так-то вы молодец, Чернов… — едва слышно пробормотал преподаватель. — Ладно. Вы свободны.

Он придвинул к себе ведомость, сделал в ней пометку. Мой младший брат вытянул шею, заглянул в записи профессора. И тут же улыбнулся. Кир распрямил спину, резво вскочил со стула и ринулся к выходу. Но около двери он притормозил. Кирилл обернулся, отыскал меня взглядом. И продемонстрировал мне свою ладонь с пятью оттопыренными пальцами. Я кивнул брату, показал ему поднятый вверх большой палец. Мысленно отметил, что у Кира теперь тот же средний балл, что был у меня в прошлой жизни. Мне этих оценок в тот раз хватило. Велика вероятность, что их будет достаточно для поступления в институт и Киру. Я выдохнул, подхватил со столешницы исписанные моим размашистым почерком страницы, поспешил к преподавательскому столу.

Шагнул в коридор, прикрыл дверь.

— Ну, что? — спросил Кирилл.

— Сколько получил? — сказал Прохоров.

Я заметил взволнованный взгляд стоявшей за спинами парней Котовой.

— Расслабьтесь, пацаны, — ответил я. — Профессор сказал, что я отличный парень. Он так и начиркал в ведомости: «отлично».

Ко мне потянулись сразу несколько рук для поздравительных рукопожатий.

Первым делом я пожал руку своему брату.

Кирилл и Артур предложили, чтобы мы задержались около кабинета, где проводили экзамен. Парни ждали, когда «отстреляется» Наташа Торопова — она уселась к столу перед Хоттабычем после меня. Я лишь пожал плечами и отошёл к окну. Щуплые абитуриенты потеснились, уступили мне место рядом с подоконником. А троица низкорослых, похожих друг на друга девчонок тут же набросилась на меня с вопросами — их голоса дрожали от волнения и испуга. Я не отказал девицам в ответах. С трудом припомнил лицо лишь одной из них (она в моей прошлой жизни училась в группе «лётчиков»).

Появление Тороповой мы ждали почти тридцать минут.

Наташа вышла из кабинета на прямых ногах, с блестящими от слёз глазами. Артурчик и Лена Котова наперегонки кинулись к ней с расспросами. Следом за Прохоровым подошёл к Наташе и Кир.

А через пять минут Артурчик мне сообщил:

— Тройку схлопотала. Не повезло. Как думаешь, Серёга, Наташка поступит?

— Что у неё по другим экзаменам? — спросил я.

— «Отлично» за письменную математику и «хорошо» за устную, — ответил Прохоров.

«Ровно четвёрка средний балл, — подумал я. — Меньше, чем у Кирилла. Это замечательно».

Пожал плечами и сказал:

— Скорее всего, пройдёт. Но точно мы узнаем это в следующий вторник. Когда обнародуют списки зачисленных на первый курс.

«Интересно, — подумал я, — если Торопова сейчас не поступит в МехМашИн, спасёт ли это её от гибели в тысяча девятьсот семьдесят пятом году?»

После экзамена по физике мы возвращались домой в приподнятом настроении. Почти как тогда, в прошлой жизни. Наташа Торопова осталась в институте в окружении утешавших её девчонок. Прохоров (как и мы) о её неудаче позабыл уже в вестибюле главного корпуса МехМашИна. Артурчик после экзамена поспешил к таксофону, позвонил отцу. Сообщил родителю об очередной пятёрке. Из кабинки телефона-автомата он вышел будто повзрослевшим. Заявил, что вернётся в отцовскую квартиру, когда захочет. Сказал: сейчас он поедет с нами в посёлок… пить водку. Мы с Киром поддержали его решение. И вскоре уже шагали втроём (плечо к плечу) по освещённой редкими фонарями Речной улице — в точности, как и в той реальности, что существовала теперь лишь в моих воспоминаниях.

Мы приняли поздравления от родителей. Наспех поужинали — Прохоров поучаствовал в нашем застолье. «Дёрнули» с папой по «соточке» за будущих экономистов. После второй «соточки» («за взрослых сыновей») мама напомнила отцу, что ему завтра на работу — папа разочарованно вздохнул, но перевернул свою рюмку донышком вверх. Прохоров по-хозяйски разлил остатки водки в три рюмки и убрал пустую бутылку под стол. Продолжили мы гулянку во дворе его бабушки. Припрятанная Артуром бутылка «Столичной» опустела неожиданно быстро. Артурчик заявил, что у бабушки наверняка «есть ещё». Он ушёл в дом и вскоре вернулся с бутылкой «Московской особой» и с гитарой. Я отобрал у Прохорова музыкальный инструмент. Засучил рукава тельняшки.

Ночную тишину разорвало дребезжание струн.

— Когда мы выйдем за ворота с дипломатами в руках, — запел я. — И встречать нас будут мамы со слезами на глазах…

Поначалу парни молча слушали.

А я терзал струны и голосил на луну.

Но вскоре мне уже подпевали два звонких мужских голоса:

— … Домой, домой, домой, часто снится дом родной. Домой, домой, домой, пусть послужит молодой…

Во вторник на утренний кросс я отправился ещё… не совсем трезвый. Брата пожалел, не сбросил его утром с кровати — позволил Киру встретить похмелье в постели. Тем более что Кирилл моих попыток разбудить его и не заметил бы: я едва ли не на руках занёс младшего брата в спальню за пару часов до рассвета. Сообразил, пока бежал, что сегодня мой пот содержал необычайно высокий процент спирта — даже насекомые облетали меня по широкой дуге. Только на спортплощадке я заметил, что бегал не в кедах, а в старых сандалиях. Тут же убедился, что прочие атрибуты спортивной формы всё же прихватил — не рванул вокруг посёлка в одних лишь трусах.