Я не пошевелился.
В окно гостиной снова заглянуло появившееся из-за облаков солнце.
— Как бы там ни было… — произнесла Котова. — Спасибо, Сергей, что спас меня тогда.
Лена выпрямила спину, расправила плечи.
Я смотрел в её глаза, вдыхал аромат «Иоланты».
— Если бы я тогда осталась в квартире… о таком и подумать страшно. Там обрушился потолок, случился пожар. Пожарный сказал: мне повезло, что я вовремя вышла во двор. Двигатель самолёта упал прямо на мой письменный стол.
Котова покачала головой. Улыбнулась.
Муха устала слушать — вновь закружила вокруг люстры под потолком.
— Я придумала себе хорошего спасителя, — сказала Лена. — Мама всегда говорила, что у меня замечательная фантазия. А ведь она тоже не поверила, что меня в то утро из квартиры на руках вынес парень в военной форме.
«Не на руках, а на плече», — подумал я.
Кивнул и сказал:
— Твоя мама мудрая женщина.
Усмехнулся.
— Папа тоже об этом часто говорит, — заявила Котова. — А ещё он меня учил, чтобы я не отрывалась от коллектива. Так что брось пока свои учебники, Сергей. Выбирайся из-за стола. Вливайся в наш коллектив. Ребята нас ждут.
Улыбка на лице Лены стала шире и ярче.
Котова расправила складки на сарафане. Стояла передо мной с прямой спиной и улыбалась — будто привыкший к выступлениям на сцене артист.
— Сергей, ты ведь не прячешься от меня, правда? — сказала она. — Больше ни слова сегодня не скажу о том случае с самолётом. Или ты всегда стесняешься девчонок? Вылезай из своей ракушки, десантник. Ни я, ни Наташка тебя не укусим. Обещаю!
Лена призывно махнула рукой.
Муха сошла с окололюстровой орбиты и улетела в прихожую.
Я снова отодвинул от себя учебник физики.
— Котова, твой папа тоже мудрый человек, как и мама, — сказал я. — Он правильно тебе говорил: не отрывайся от коллектива. Потому что он знает: вместе с коллективом отрываться всегда лучше и веселее. И в этом я с ним полностью согласен.
Я почесал грудь и попросил:
— Любезная комсомолка, подай мне, пожалуйста, мои штаны и тельняшку.
* * *
Солнце уже перевалило за зенит. Оно разогнало облака — припекало мне голову и намекало: я зря не прихватил отцовскую кепку. Ветви деревьев и кусты малины не шевелились, будто я видел их не вживую, а на фотографии. Доски забора показались мне горячими, будто их только-только вынули из костра. Скрип соседской калитки спугнул с ветвей шелковицы шустрого воробья — тот громко обчирикал меня и умчался в направлении сада моих родителей.
Я посторонился, галантно пропустил вперёд свою спутницу. Та поблагодарила меня улыбкой, блеснула глазами. В соседском дворе меня и Лену Котову встретили любопытные взгляды наших будущих сокурсников, запах табачного дыма (на столе рядом с Артуром дымилась сигарета) и бодрая песня «Вершина» из кинофильма «Вертикаль». Исполнял её Прохоров — он безжалостно терзал струны гитары, подражал хриплому голосу Владимира Высоцкого.
— … Кто здесь не бывал, кто не рисковал…
Наташа Торопова будто нехотя махнула мне рукой. Она не улыбнулась. Смотрела на меня пристально, неприветливо. Без смущения оглядела меня с головы до ног. Задержала взгляд на моих пальцах, торчавших из видавших виды сандалий. Сощурила глаза. Я подмигнул ей — но и этим действием не спровоцировал Наташу на улыбку. Отметил, что Торопова сменила наряд: сегодня она явилась в посёлок в бежевом платье с короткими рукавами и в белых босоножках.
Я подмигнул своему брату (который расположился около стола плечо к плечу с Тороповой). Остановился в тени от летней кухни. Лена Котова уселась рядом с подругой на лавку (в шаге от Прохорова). Табачный дым змеился, уползал вверх: к деревянному навесу. Рядом с Кириллом я сигарету не увидел. Артур повернул лицо к Котовой (сейчас он выглядел суровым и бесстрашным альпинистом), активно молотил кончиками пальцев по струнам.
— … Нет алых роз и траурных лент…
Хрипы в голосе Прохорова то и дело сменялись звонкими нотами. Память подсказала мне: те песни, которые сочинял Артур в будущем, совершенно не походили своей манерой исполнения на песни Высоцкого. Человек, не знакомый с оригинальной версией «Вершины», не догадался бы по стараниям Артура, какому именно певцу тот сейчас подражал. Я хмыкнул, скрестил на груди руки. Посмотрел поверх плеча Прохорова на густой высокий ярко-зелёный куст пиона.
Я вспомнил: убитый директор фабрики (в прошлой моей жизни) оставил своему сыну по наследству дорогую мебель в трёхкомнатной квартире, хрусталь, ковры, светло-голубой автомобиль ГАЗ-21 «Волга» и чуть больше четырёх тысяч рублей на сберкнижке. Артур после папиных похорон отыскал у себя дома несколько хитро устроенных тайников — пустых. А ещё мы с ним часто гадали, что именно воры выкопали за день до смерти Ильи Владимировича Прохорова вот на этом самом месте: под кустом пиона.
— … Но нет, никто не гибнет зря!.. — пел Артур.
Я слушал голос Прохорова и дребезжание гитарных струн.
Посматривал на брата, на Котову и на Торопову.
Наблюдал, как Кирилл украдкой разглядывал колени девчонок.
Следил за тем, как взлетала от полуистлевшей сигареты серая струя дыма. И думал о том, как странно устроена человеческая память: моя, в частности. Ведь я прекрасно помнил, как выглядела на том портрете с надгробия Елена Котова. В моих воспоминаниях сохранились даты её рождения и смерти. Но я так и не отыскал в своей голове те числа, что видел на надгробии Ильи Владимировича Прохорова. Да и его лицо, что неоднократно видел на памятнике, тоже не вспомнил.
Теперь мне это обстоятельство казалось странным: я посещал могилу директора швейной фабрики не реже, чем могилу незнакомой мне тогда большеглазой девчонки. Портрет Ильи Владимировича я бесчисленное количество раз видел в квартире Артура. Вот только сейчас не поручился бы — то ли изображение нанесли на надгробие. Воскресил я и последовательность событий, что предшествовали похоронам Ильи Владимировича. Вычислил временной промежуток, в который они произошли.
— … Ты здесь на везение не уповай… — пел Артур Прохоров.
Артур похоронил своего отца в то самое лето, когда мы сдавали вступительные экзамены: летом тысяча девятьсот семьдесят третьего года, в конце июля.
Для нас тогда всё началось с ямы под кустом пиона…
«Нет, — поправил я сам себя. — Сначала отравили собаку…»
Глава 6
«Пёс был жив, когда мне подарили гитару, — подумал я. — А на первый экзамен Артур пошёл уже после похорон своего отца. Это я точно помню». Тело Ильи Владимировича Прохорова нашли на берегу около Павловской водокачки. Почти неделю его не выдавали родственникам. На похоронах Ильи Владимировича я побывал за три-четыре дня до первого экзамена (который состоялся второго августа). А это значило, что Артур узнал о смерти отца примерно за неделю до конца июля. В милиции ему сказали, что директора швейной фабрики пытали и задушили верёвкой.
Прохоров не сомневался, что его папу убили из-за денег. По той же причине, считал он, Илью Владимировича и пытали: выпытывали местонахождения тайников с ценностями. Артур так решил не в последнюю очередь из-за смерти бабушкиной собаки. И из-за той ямы, которую на следующее утро после отравления пса он обнаружил во дворе бабушкиного дома под кустом пиона. Уже тогда он заподозрил неладное — позвонил отцу, а вечером и съездил домой сам. Но папу в квартире не нашёл. А на фабрике ему сказали: Илья Владимирович два дня не появлялся на работе.
Помню, как мы с Артуром размышляли на тему этого убийства. Прохоров тогда утверждал: о тайниках в квартире и о кладе под пионом воры узнали от его отца. «Папу потому и пытали, — говорил он. — Фиг бы они нашли все те папины заначки… если бы отец им о тех тайниках не рассказал». Что именно неизвестные воры вырыли под пионом, Артур не знал (или не поделился этой информацией со мной и с Кириллом). Но мы с ним пришли к выводу, что Илью Владимировича задушили уже после того, как похитители распотрошили все схроны: и те, что находились в квартире, и тот, что был под пионом.