— Ну что, орлы, гульнём? — спросил смотревший на нас из зеркала заднего вида Илья Владимирович.

Сегодня он уже не походил ни на бомжа, ни на пациента стационара — выглядел преуспевающим советским человеком средних лет.

Артур и Кирилл переглянулись и улыбнулись, будто маленькие детишки перед поездкой в парк развлечений.

Я ответил (и за себя, и за парней):

— Гульнём, дядя Илья. Почему бы и не гульнуть?

Расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке — порадовался, что не надел галстук.

К «Московскому» мы подъехали ещё засветло. Выбрались из машины — Илья Владимирович попрощался со своим водителем «до вечера». ГАЗ-21 поехал в направлении центра города, уступил место автомобилю той же модели, но светло-серого цвета. Директор фабрики будто и не заметил табличку «мест нет». Здоровой рукой он решительно потянул за массивную деревянную ручку, распахнул дверь ресторана и уверенно перешагнул порог. Я пропустил вперёд взволнованных парней. В хвосте нашей процессии вошёл в «Московский», полной грудью вдохнул смесь из запахов общепита и ароматов женских духов.

Илья Владимирович жестом поздоровался с дежурившим у входа швейцаром — тот ответил директору фабрики улыбкой и повёл нашу компанию через заполненный посетителями зал. Я шагал за спиной Кирилла, рассматривал собравшийся в ресторане пока ещё относительно трезвый контингент. Замечал пошитые на заказ костюмы мужчин и блеск дорогих камней на золотых женских украшениях. Рассматривал не самые привлекательные (на мой избалованный вкус) блюда с салатами и закусками на столах, графины с водкой и коньяком, бокалы с вином, бутылки с минеральной водой и с лимонадом.

Звучавшая в зале музыка заглушала пока негромкие разговоры. Я огляделся. Заметил, что сцена пустовала. Хотя Артур рассказывал, что по выходным здесь выступали артисты: не только местные. Иногда, говорил он, к нам в Новосоветск наведывались на «подработку» и гости из Краснодара, бывали даже столичные певцы и музыканты. В этих словах Прохорова, помню, мы с сокурсниками усомнились: нам слабо верилось, что мелькавшие по телевизору лица снисходили до пения в «Московском». Хотя Артурчик с пеной у рта доказывал, что своими глазами видел на сцене в ресторане музыкантов известного ВИА: «тех самых».

По пути к столику Илья Владимирович то и дело пожимал руки мужчинам, раскланивался и любезничал с дамами, здоровался с персоналом ресторана. Я отметил, что среди собравшихся в зале людей он выглядел «своим». В отличие от шагавших следом за ним парней, на которых не обращали внимания ни гости ресторана, ни официанты: Илья и Артур будто брели в шапках невидимках. А вот на мою улыбку многие дамы реагировали (разных возрастов). Они без стеснения осматривали меня с ног до головы (будто оценщики). Как и их спутники, которые провожали меня хмурыми и (как мне показалось) завистливыми взглядами.

Важный швейцар подвёл нас к столику у стены с хорошим видом на сцену и на барную стойку. Взял из руки Прохорова красноватую купюру, поблагодарил директора фабрики едва заметным поклоном. Смахнул с белоснежной скатерти лишь ему заметную пылинку, махнул рукой официанту — будто запустил для нас «механизм ресторана». Илья Владимирович уселся лицом к сцене, усадил по правую руку от себя сына — Кирилл занял место рядом с приятелем. Швейцар снова улыбнулся: персонально директору швейной фабрики. Пожелал нам приятного аппетита и откланялся. Я не смотрел, куда он пошёл: не обернулся.

— Как вам здесь? — спросил Илья Владимирович.

Он махнул здоровой рукой, ухмыльнулся.

Лишь сейчас я сообразил, что его прижатая под пиджаком к груди левая рука не просто забинтована, а в гипсовой повязке.

— Клёво! — за всех ответил Артур.

Он оглядывался по сторонам — в его карих глазах отражался свет ламп и блеск хрустальных люстр. Вертел головой и мой младший брат. Я сообразил, что Кириллу «Московский» виделся сейчас едва ли не раем на земле. Родители лишь дважды водили нас с братом в рестораны. Но те заведения были попроще, чем украшенный зеркалами, красными ковровыми дорожками и хрусталём «Московский». А я восторг комсомольцев не разделял: бывал в местах и получше, чем этот ресторан. Из памяти ещё не выветрились воспоминания о будущем. Поэтому нынешняя советская роскошь не произвела на меня должного впечатления.

К нашему столику подошла официантка. Молодая: лет двадцати восьми. Наряженная в блузу из лёгкой ткани с яркими белыми манжетами и воротником. Манжеты и воротник придавали униформе работницы элитного общепита строгий и аккуратный вид. Хотя блуза плотно прилегала к телу и делала образ официантки женственным. Подол чёрной классической юбки не дотягивался до колен. Белый фартук удачно вписывался в композицию: не просто защищал одежду, а хорошо дополнял образ советской разносчицы. Официантка скользнула по нашим лицам взглядом — быстро сориентировалась «кто есть кто».

— Здравствуйте, Илья Владимирович! — сказала она. — Ждали вас в среду. Я держала для вас столик.

— Спасибо, Светочка, — произнёс Прохоров. — Запиши его в мой сегодняшний счёт.

Он пошевелил левой рукой.

— В среду у меня был трудный вечер, Светочка, — сказал Илья Владимирович. — Уж лучше бы я его провёл у вас.

Прохоров усмехнулся и потребовал:

— Принеси-ка, Света, нам по салатику. «Столичный» отлично сгодится. Грамм по четыреста шашлычка из барашка. Сыр, колбасу на тарелочке. По бутылке минеральной воды. Морса мне клюквенного кувшин принеси: того, что я пил в прошлый раз. И две бутылки хорошего красного вина для юношей: под мясо барашка оно прекрасно сгодится.

Артур и Кирилл переглянулись — будто мысленно обменялись комментариями к заказу.

— Что-нибудь ещё, Илья Владимирович? — спросил официантка.

Она ничего не записала. Сложила ухоженные руки на фартуке. Улыбалась.

— Обязательно будет «ещё», Светочка, — сказал Прохоров. — Обязательно! Но чуть позже. Когда распробуем шашлык.

— Сейчас всё принесу, Илья Владимирович! — пообещала официантка.

Она будто случайно взглянула на меня.

Я заглянул в её зелёные глаза. Отметил, что никогда раньше их не видел. Но вспомнил очень похожий насмешливый и слегка высокомерный взгляд. Отыскал в памяти и имя его владелицы: Женя Рукавичкина. Женя училась со мной на первом курсе в МехМашИне. Но «залетела»; и взяла в академку после летней сессии. Именно вместо Рукавичкиной в комнату к Наташе Тороповой поселили на втором курсе Ларису Широву, которая перевелась в наш институт из Ростова-на-Дону. У Рукавичкиной, сообразил я, в ресторане «Московский» работала старшая сестра Светлана — об этом мне в прошлой жизни говорил Артур.

«Это была сестра нашей Женьки Рукавичкиной, — сказал тогда Прохоров, — Светлана, кажется. Она там работает… работала. Официанткой. Её эти гады подстрелили второй. Выстрелили из обреза ей в живот. В упор! Дробью. Дядя Саша сказал, что у той официантки на пузе дырень была: больше пяти сантиметров в диаметре! Представляете?»

Официантка распрямила спину, горделиво приподняла подбородок, зашагала в направлении барной стойки и кухни. Она не торопилась. Будто уже передала наш заказ бармену и поварам при помощи мыслеречи. Кирилл и Артур внимательно наблюдали за тем, как покачивались при ходьбе её бёдра. Я тоже взглянул на это зрелище. Признал, что оно стоило нашего внимания. Хотя и думал сейчас вовсе не о ногах официантки. Я вспоминал рассказа Прохорова о нападении на ресторан «Московский», что произошло в ноябре тысяча девятьсот семьдесят третьего года. «Произойдёт, — поправил я сам себя. — В конце осени».

«Сначала застрелили мужика, — рассказывал Артурчик. — Тот работал водителем директора продовольственной базы. Ему пальнули в грудак. Прямо в сердце. А потом уже шмальнули в официантку…» О нападении на «Московский» тогда судачил весь институт. Но подробности нам сообщил только Прохоров. По словам Артура, «четверо придурков» позарились на субботнюю выручку ресторана. Вломились в «Московский» после полуночи, когда ресторан обычно уже не работал. И обнаружили в зале банкет в честь дня рождения супруги директора продовольственной базы. Подвыпившие посетители попытались разоружить грабителей…