Взглянул на часы и подумал: «Осталось примерно десять минут. Успеваю».

Одёрнул китель, поправил берет.

Трамвай поехал дальше по маршруту. Я проводил его взглядом и торопливо зашагал к ближайшей пятиэтажке: к дому по адресу улица Лесная шестнадцать, пока ещё не ставшему «тем самым».

Не заметил во дворе дома детишек. Лишь разглядел, что под ветвями тополя возился рядом с горбатым «Запорожцем» краснощёкий лысый мужчина. Мужчина скользнул по мне любопытным взглядом (задержал его на аксельбантах), хмыкнул. Я приветливо кивнул ему и через поросшую травой детскую площадку беспрепятственно пересёк безлюдный двор. Удостоверился, что на лавках пока ещё не дежурили бдительные пенсионеры (отметил, что сегодня они очень удачно устроили себе «выходной»). Пробежался глазами по окнам. Бросил настороженный взгляд через плечо (на небо). Сверился с наручными часами и дёрнул за дверную ручку — убедился, что в тысяча девятьсот семьдесят третьем году в Новосоветске не ставили на двери подъездов замки: ни обычные, ни электромагнитные. Шагнул в тамбур.

По ступеням я бежал. И с каждым шагом всё отчётливее ощущал, как под кителем на спине пропитывалась потом тельняшка (хотя в подъезде царила прохлада). «Даром минуты одной не теряя, — мысленно повторял я строки из стихотворения Самуила Маршака, — бросился парень с площадки трамвая автомобилю наперерез и по трубе водосточной полез…» Сообразил, что не знаю номер искомой квартиры — логика подсказала, что её дверь должна быть слева (если смотреть на неё со ступеней). Потому что вспомнил: нужная мне квартира на четвёртом этаже — её окна выходили во двор. А ещё я выудил из памяти имя и фамилию жившей там девицы, на встречу с которой сейчас спешил: «Елена Котова». Подумал: «Интересно, её глазища такие же большие, какими были на той фотографии?»

На четвёртом этаже я снова взглянул на часы. Качнул головой, решительно вдавил кнопку дверного звонка. Глубоко вдохнул — привыкшее к армейским марш-броскам сердце уже успокоилось. Я почувствовал в воздухе аромат жареных семян подсолнечника (живот отреагировал на него жалобным урчанием). А ещё я уловил почти развеявшийся душок дешёвого мужского одеколона. В голове промелькнула мысль: «А не отелло ли с пятого этажа его оставил, когда рванул с утра пораньше на аэродром?» Я нетерпеливо переступил с ноги на ногу. Глазка на двери не обнаружил. Прислушался — различил за дверью бормотание радиоприёмника. Окинул дверь взглядом; признал её не самой прочной, но и далеко не хлипкой преградой. Поспешно снял берет и сунул его за поясной ремень.

Дверь распахнули резко и широко — не скрипнули петли, не звякнул замок. Запах семечек усилился — он полностью заглушил душок одеколона. Я увидел у порога квартиры худую девицу в украшенном мелкими цветочками ситцевом халате — высокую: лишь на десяток сантиметров пониже меня. «Встанет на каблуки, и будет со мной почти вровень, — промелькнула неуместная сейчас мысль. — Волейболистка. Или манекенщица». Я улыбнулся: вспомнил, что в семьдесят третьем году манекенщиц в Новосоветске не было. Девчонка вопросительно вскинула тёмные брови, уставилась на меня широко открытыми карими глазами. «Елена Котова, — подумал я. — Точно: она. Взгляд, как на той фотографии. Причёска только другая».

— Здравствуйте, — сказала девица. — Вы к кому?

Хозяйка квартиры тряхнула каштановыми кудрями, гипнотизировала меня пристальным взглядом. «Ищут пожарные, ищет милиция, — вновь зазвучали у меня в голове слова из стихотворения Маршака, — ищут фотографы в нашей столице, ищут давно, но не могут найти парня какого-то лет двадцати…» Отметил, что у Котовой приятный, но совершенно незнакомый мне голос: в «той» жизни я его ни разу не слышал. Подумал, что в жизни (или при жизни?) девица выглядела ничуть не хуже, чем на том чёрно-белом фото, которое я видел на её надгробии. Шагнул к девчонке, присел и обхватил руками её бёдра. Девица испуганно взвизгнула. Я резко встал и перекинул её через плечо — перед глазами мелькнули женские щиколотки. Почувствовал удар в спину.

— К тебе, Леночка, пришёл, — ответил я, — к тебе.

Девчонка закричала:

— Что ты делаешь⁈ Отпусти меня!

— Некогда объяснять. Расслабься. И потерпи.

Я развернулся и шагнул к ступеням — девичья голова ударилась о дверь: Елена Котова на секунду обмякла. Я пересёк лестничную площадку и загрохотал каблуками по ступеням. Прикидывал, сколько у меня осталось в запасе времени. И осталось ли оно вообще? «Главное — не упасть», — сказал я сам себе. Бросил взгляд за окно: на яркое безоблачное небо. Почувствовал, как снова дёрнулась на моём плече девчонка. Услышал её возмущённый голос. Но не ответил ей: сосредоточил внимание на дыхании и на своих шагах. Мимолётно заметил, что девичье тело лёгкое, да и я теперь не семидесятилетний старикашка. «Многие парни плечисты и крепки, — мысленно декламировал я. — Многие носят футболки и кепки. Много в столице таких же значков. Каждый к труду-обороне готов…»

На выходе из подъезда я затаил дыхание. Выдохнул, когда убедился, что небо по-прежнему безоблачное… а приближавшийся к дому самолёт пока казался маленьким и будто игрушечным. Я услышал стрекотание двигателей. Грубо выругался и рванул во двор: на пока безлюдную детскую площадку. Заметил краем глаза, как возившийся около «Запорожца» мужчина выпрямил спину и замер. Самолёт он пока не разглядел, но заприметил мою ношу и удивлённо вскинул белёсые брови. Девичьи кулаки градом ударялись о мою спину — припечатывали к коже влажную тельняшку. Женские ноги дергались у меня перед глазами. Стрекотание двигателя усилилось. И слышал его теперь не только я. Лысый мужчина так и не шагнул мне наперерез. Он запрокинул голову и замер с приоткрытым ртом.

«…Куда же, откуда и что он за птица парень, которого ищет столица?..» — мысленно тараторил я и не спускал глаз с приближавшегося ко мне самолёта. «Ан-2, — вспомнил я. — Кукурузник…» Подумал вдруг, что едва успел. Сообразил, что не было у меня в запасе десяти минут: ошибся я с расчетом времени. Или же его неверно сообщили в своих статьях осветившие сегодняшние события газеты. Указанное журналистами время врезалось в мою память, потому что походило на возраст погибшей тогда девицы. Семнадцать минут десятого — такое время катастрофы указали журналисты. И полных семнадцать лет исполнилось на момент гибели той симпатичной большеглазой кудрявой девчонке, похороненной на самом краю кладбища, неподалёку от могилы отца Артура Прохорова.

— Поставь меня на землю! — кричала Лена Котова. — Немедленно!..

Она вырывалась из моих рук, размахивала руками и ногами, кричала. Девица не видела самолёт — пока. Я игнорировал её старания. Крепко стиснул зубы и бежал навстречу низко летевшему «кукурузнику». Увидел, как самолёт задел колесом шасси антенну на крыше маячившей перед моими глазами хрущёвки. Почудилось, что он коснулся и края крыши. Девчонка замерла на моём плече, притихла. Она будто почуяла неладное. Хотя смотрела на самолёт филейной частью своего тела. Большая тень скользнула подо мной по земле. Одномоторный АН-2 стремительно пронёсся над моей головой. Я снова затаил дыхание; не остановился. И не обернулся, потому что представлял, что именно сейчас случится. Я всё ещё бежал через двор, перешагивал кочки, сбивал ногами верхушки трав…

…Когда позади меня раздался грохот удара и звон разбитого стекла.

В прошлой жизни о таране самолётом АН-2 квартиры в пятиэтажном доме на улице Лесная мне рассказал мой младший брат Кирилл. Уже во времена перестройки я прочёл в газетах, что таран собственного жилища «совершил командир воздушного судна вследствие психопатической реакции на почве семейных неурядиц». Утром в субботу двадцать третьего июня тысяча девятьсот семьдесят третьего года лётчик, уличивший свою жену в супружеской неверности, направил самолёт АН-2 на окно комнаты, в которой, как он считал, находились его жена и сын. Вот только ревнивый пилот-камикадзе просчитался: его супруги и ребёнка в квартире не оказалось. Та катастрофа унесла только две жизни: разбился сам ревнивый отелло, и под обломками дома погибла проживавшая на четвёртом этаже семнадцатилетняя Лена Котова.