Илья Владимирович заявил, что потребовал для своих обидчиков «самое строгое наказание». Посетовал, что травмированные пальцы на левой руке ему «мешают полноценно жить и работать». Он поинтересовался здоровьем моих родителей; узнал, как продвигается пошив костюма; поздравил меня с «успехами на экзаменах» (сказал, что Артур его «держит в курсе»).

А ещё он сообщил, что заключил со своим сыном пари. Сказал: признает за Артурчиком право на выбор места проживания во время учёбы в институте. Но только если тот сдаст все экзамены на пятёрки. Пока Артур получил только два из трёх «отлично». И готовился к третьему экзамену. Илья Владимирович признался, что не ожидал от своего отпрыска подобных успехов.

Полученная за устный экзамен по математике пятёрка заметно взбодрила моего младшего брата. Тот снова улыбался, демонстрировал ямочки на щеках. И с удвоенной энергией взялся за повторение физики. Мама и папа твердили ему, что за четыре дня он многое не выучит, а лишь устанет. Но я с ними не согласился. Потому что прекрасно помнил: студенты обычно так и поступали. Они доставали учебники и конспекты за два-три дня до экзамена — этого времени обычно хватало, чтобы заполнить царивший в головах студентов-разгильдяев вакуум хотя бы обрывочными знаниями по предмету.

Кирилл неплохо ориентировался в физике. Не зря же в прошлый раз на вступительном экзамене он получил по этому предмету «отлично». Но я решил: будет неплохо, если Кир освежит в памяти полученную в школе информацию.

— Повторение — мать учения, — процитировал я брату чью-то заумную фразу. — Учись, Кир. В твоём случае уж лучше перебдеть, чем недобдеть. Я так считаю.

Однако сам я своим советом в полной мере не воспользовался. В пятницу, после утреннего спарринга с Кириллом, я метнулся на городской рынок за свежим творогом и сливками. К пугавшим мою маму рыночным ценникам особенно не присматривался — больше ориентировался на качество товара. Вдоволь надегустировался молочной продукции. Хотя к моему появлению ряды продавцов уже поредели: рыночная торговля начиналась на рассвете. Я выпил прямо около прилавка пол-литра свежей ряженки, закусил её румяной коркой каравая, пропахшего свежим дымком из дровяной печи. Затарился не только творогом: от жадности нахапал гору разных вкусностей — на обратном пути едва уберёг их в заполненном людьми салоне трамвая.

Дома я не мелочился: испёк стазу два творожных чизкейка. Украсил торты шоколадной глазурью: сыновья Варвары Сергеевны обожали вкус шоколада. Возня около плиты поняла мне настроение. Я не поленился и не пожадничал: растопил дорогущую по нынешним временам плитку шоколада («Дорожный» — цена: один рубль и восемьдесят копеек). Соорудил из треугольного пакета из-под молока воронку, заполнил её шоколадом. При помощи пакета нарисовал на клеёнке шесть шоколадных бабочек. Остудил их и рассадил на шоколадной глазури тортов. Маму за ужином это нехитрое украшение впечатлило. Она долго с детским восхищением во взгляде рассматривала доставшуюся ей на куске чизкейка бабочку. Восторгалась моей находчивостью и моим кулинарным талантом.

Бабочки, да и сам торт понравились и Павловым. Парни вечером честно поделили шоколадных бабочек. Каждый из мальчишек взял себе по одной, а третью они отдали маме. Но та не приняла подношение — оторвала шоколадному насекомому крылья и раздала их своим сыновьям. За один присест парни чизкейк не осилили. Они похвастались мне надутыми от переедания животами — Варя спрятала остатки творожного торта «на утро». Мальчишки убежали в свою комнату. Но вскоре вернулись с небольшими картонными коробками в руках — похвастались передо мной «ценными» новинками в своих коллекциях конфетных фантиков. Они радостно сообщили мне, что в среду к ним в гости приходил «дядя Илья» Прохоров и принёс «целую кучу» «вкуснющих» конфет.

В воскресенье, накануне экзамена, в посёлок наведался Артур Прохоров. Он привёз от отца гостинцы для моих родителей: две палки копчёной колбасы, изготовленной на нашем новосоветском колбасном заводе (мы его продукцию на городских прилавках встречали очень редко). Чем моих папу и маму немало удивил: директор швейной фабрики раньше не баловал соседей презентами. Артурчик продемонстрировал нам бутылку «Столичной» — водку он припрятал в доме у бабушки «на завтра». Пристал ко мне с вопросом о том, как будем сдавать физику. Он интересовался, что рассказывали об этом экзамене мои «знакомые студенты», которые перед «устной математикой» помогли нам «грамотными» подсказками о привычках и пристрастиях профессора Баранова.

К своему стыду, я не вспомнил фамилию профессора, принимавшего у меня в прошлой жизни вступительный экзамен по физике. Извлёк из памяти лишь прозвище, которое тот получил от студентов: Хоттабыч. Преподаватель во время занятий говорил тихо (будто бормотал заклинания) и часто поглаживал свою жидкую чёрную с проседью бороду. Я вспомнил многое о том интересном товарище… но так и не припомнил его фамилию, имя и отчество. Зато подробно описал брату и Прохорову разработанную «под Хоттабыча» манеру сдачи экзаменов и зачётов. Выдал свои откровения за «инсайдерскую информацию» от тех самых «знакомых студентов» (я вскользь упомянул, что два моих бывших одноклассника перешли на четвёртый курс МехМашИна).

Вечером Прохоров уехал домой. А я усадил младшего брата за стол в гостиной и устроил для него «эмоциональную накачку». Убеждал Кира, чтобы тот не зацикливался на безусловной важности завтрашнего экзамена. Просил, чтобы завтра он сосредоточил внимание именно на физике; и чтобы сегодня ночью Кир хорошо выспался — не рылся в конспектах. В очередной раз я перечислил и объяснил брату, как быстро успокоить нервы (без применения препаратов). Настаивал, чтобы он вновь испробовал мои способы перед сном и во время экзамена (в особенности: дыхательную гимнастику). Мои наставления выслушали и родители. Мама вновь заявила, что армия сделала из меня «настоящего мужчину». А папа вслух усомнился в утверждениях Кирилла о том, что в ВДВ я числился поваром.

В понедельник, когда мы с Киром вышли из салона трамвая, Прохоров уже стоял в условленном месте. Он выглядел взволнованным, сутулился, судорожно затягивался табачным дымом. Он напомнил мне себя же, но шестидесятилетнего: с возрастом Артурчик стал нервным и раздражительным, ещё и приобрёл несвойственные ему в молодости замашки прожженного циника. На этот раз Артур не сразу расстался с сигаретой — он курил её и по пути к зданию МехМашИна. У ступеней к главному входу в институт мы встретили большую компанию так же нервно куривших абитуриентов. Кирилл напомнил приятелю, что у того нет причин для волнения: Артур уже «почти поступил». Прохоров с невесёлой ухмылкой на лице рассказал нам о своём договоре с отцом.

— Если оплошаю сегодня, — произнёс Артурчик, — то из дома он меня фиг отпустит!

Мы посочувствовали ему, пожелали ему удачи. Я отметил, что переживал сегодня за брата, за Артура… но только не за себя. Понимал, что физику не провалю — хоть на тройку, но сдам. А среднюю оценку выше четырёх баллов я рассматривал, как проходную. В пятёрке я сегодня не нуждался. Оценка «хорошо» практически гарантировала мне зачисление в институт. А вот Кирилл и его приятель сегодня целили только на высший балл. Только он гарантировал Киру статус студента МехМашИна, а Прохорову — проживание отдельно от родителя. Четвёрка по физике в прошлой жизни тоже обеспечила бы моему брату зачисление на первый курс. Однако теперь (с появлением Котовой в списке наших конкурентов) я уже не был уверен, что проходной балл останется прежним.

Артур уже выяснил, что Лена Котова будет «трудовиком»: она нацелилась на учёбу в группе «Организация и нормирование труда» («ОиНТ»), где в прошлой жизни числился и я, и мой брат, и Прохоров, и её подруга Наташа Торопова. Кирилла это известие порадовало. А вот меня — не очень. Потому что решение Котовой гарантированно лишало места в группе «ОиНТ-73» одного из тех людей, кто числился «трудовиком» в реальности, которую я помнил. За успехами Тороповой я не следил. Да не помнил, как сдала Наташа экзамены в прошлый раз. Но предчувствовал, что её средний балл в этой реальности скорее вырос (как у Артура), а не уменьшился (как у Кирилла) — потому что на этот раз она не переживала из-за гибели подруги.