Кирилл ухмыльнулся.

— Так ты же на Москву тогда замахнулся, — сказал он. — Не сравнивай тот универ с нашим МехМашИном. Зато ты в Москве тогда неплохо погулял. Я до сих пор не забыл твои рассказы.

— Что было, то было.

Я улыбнулся, пригладил ладонью мокрые волосы на своей голове.

— Так что стряслось-то, малой? — спросил я. — С девчонками не ладится? Или с Артуром поссорился? А может, ты мандражируешь перед экзаменами? Боишься, что, как и я тогда, оплошаешь на вступительных?

Кирилл хмыкнул.

— Чего там бояться-то? — сказал он. — Ночью меня разбуди, и я тебе школьную программу по физике и по математике наизусть перескажу. У меня по этим предметам пятёрки в аттестате, а не… как у некоторых.

Кир снова вздохнул.

— Неплохая идея, — сказал я.

— Что?

— Разбужу тебя сегодня под утро — объяснишь мне законы Ньютона.

— Да ну тебя!.. Только попробуй. Я к утру только засыпаю.

— Значит, с бабами проблемы, — сказал я.

Кирилл повёл плечами.

— Да не то, чтобы проблемы… — произнёс он. — Ленка сказала, что до экзаменов мы с ней больше не увидимся. А Артур с Наташкой завтра в кино пойдут. Меня тоже звали. Но я… ну, ты сам понимаешь. Отказался.

— Разве тебе не Наташа Торопова нравится? — спросил я.

Кир тряхнул головой.

— Нет, — сказал он. — Ленка Котова красивее. Это Артур на Наташку запал. Да и она ему глазки строит.

— Как интересно, — пробормотал я.

— Что тебе интересно, Серый?

— Жизнь интересно складывается, — ответил я.

Несильно ударил брата по плечу.

Кирилл насупился.

— Расслабься, малой, — сказал я. — Никуда от тебя эта Ленка не денется. Если она не дура, конечно. Поступите в институт. Будет она у тебя едва ли не каждый день перед глазами мелькать. И ты у неё.

Я помахал перед своим лицом рукой и заявил:

— За пять лет ты не то что Котовой — египетскому сфинксу голову задуришь. Если захочешь, разумеется. И если не подыщешь на место своей подружки кандидатуру поинтереснее. Так что расслабься, Кир, и готовься к экзаменам.

После обеда я взял в летней кухне старый табурет — вынес его со двора и установил на обочине дороги: под кроной шелковицы, в десятке метров от калитки Прохоровых. Уселся на него, забросил ногу на ногу. Громко зевнул — спугнул с ветвей стаю воробьёв. Опёрся спиной о древесный ствол и раскрыл учебник физики за девятый класс.

Не прошло и получаса, как ко мне подошла мама. Она заверила меня, что папа сегодня днём больше не включит телевизор: она отправила мужа работать на огород. Сказала, что обеспечит мне в доме тишину и покой для учёбы. Но я объяснил: не привык с утра до вечера торчать в казарме — заявил, что в доме мне не хватало воздуха и солнечных лучей.

— Свежий воздух и синее небо, — сказал я, — что ещё нужно советскому десантнику?

И тут же добавил:

— Ну, кроме сытного обеда, Родины и улыбки матери, разумеется.

Под шелковицей я просидел до вечера. Стряхивал падавших на страницы книги гусениц, глотал пыль, когда по дороге проезжали автомобили. Слушал лай пса, что доносился со двора Прохоровых. Обменивался приветствиями с проходившими мимо меня людьми. Захлопнул учебник, когда край солнца коснулся крыши дома.

Занёс ненавистный табурет в родительский двор.

А в понедельник после полудня снова установил его под шелковицей.

В понедельник и вторник я пообщался под шелковицей с поселковыми школьниками — детишки расспрашивали меня об армии и о прыжках с парашютом. С подачи Кирилла я устроил во вторник небольшой концерт: в очередной раз спел «Синеву» и песню из кинофильма «В зоне особого внимания», повторил для собравшихся под шелковицей старшеклассниц песню погранцов, сыграл «С неба привет».

В среду я просидел под деревом почти четыре часа. Слушал пение Артура Прохорова — тот в компании с моим младшим братом устроил в своём дворе очередные посиделки. Читал учебник физики. Ветви шелковицы прятали меня от прямых солнечных лучей, но не спасали от жары. Я то и дело смахивал со лба капли пота. Но не покинул свой пост…

…До того, как услышал хриплый мужской голос:

— Эй, хозяева! Есть кто-нибудь в доме?

Звуки гитары стихли.

Во дворе Прохоровых задребезжали звенья цепи, и залаял пёс.

Я поднял голову, посмотрел на мужчину, замершего около калитки Прохоровых. Тот вцепился руками в доски забора, заглядывал во двор моих соседей. Невысокий, щуплый, темноволосый — гость Прохоровых напомнил мне о том дне из прошлой жизни, когда я в компании Артура и Кирилла восседал за столом около соседской летней кухни и дуэтом с Прохоровым горланил песни. Сегодня на гитаре играл только Артур. Ему изредка подпевал мой младший брат.

Я не спускал глаз с застывшего около забора мужчины. Лишь мельком увидел его лицо. Прикинул, что гостю Прохоровых от тридцати до сорока лет. Отметил: мужик нарядился в видавшую виды рубашку с неуместными в жару длинными рукавами и в мешковатые светло-серые брюки. Я задел взглядом торчавшие из коричневых босоножек на ногах мужчины чёрные носки. Взглянул на загорелые руки мужика — рассмотрел на них неприкрытые манжетами рубашки синие рисунки татуировок.

— Хозяева!.. — снова крикнул мужик.

Он приоткрыл калитку и шагнул во двор. Собачий лай усилился. Я закрыл учебник: почти беззвучно. Не без труда оторвал свой зад от табуретки, размял ноги. Увидел, что навстречу гостю вышли Артур и Кирилл. Они смотрели на мужика сверху вниз — тот оказался почти на полголовы ниже моего брата. На лицах комсомольцев я не увидел настороженности — лишь удивление и вежливый интерес. Парни затеяли с гостем беседу. Говорили негромко — я не расслышал их слова.

Но я хорошо помнил, о чём говорил этот самый низкорослый гость в моей прошлой жизни. Он попросил тогда, чтобы его пропустили к телефону. Сообщил, что у поворота к Верхнему кладбищу случилась авария: разбился мотоциклист. Мужчина заявил, что его направили к этому дому: сказали, что отсюда он вызовет скорую помощь. В прошлый раз к телефону его пропустили. Провели его в дом и теперь — Артур вручил моему брату гитару и повёл гостя к крыльцу дома.

Я бросил учебник на табурет и зашагал к соседям. Отметил, что не волнуюсь — напротив, чувствую радостное возбуждение: как перед дембелем. Следил за низкорослым мужиком до того момента, когда тот скрылся в прихожей Прохоровых. Вспомнил, что бабушки Артура не было в доме и в прошлый раз (сегодня она отправилась на огород). Прикрыл за собой калитку, улыбнулся своему младшему брату. Тот смотрел на меня с тревогой, крепко сжимал в руке гриф гитары.

— Серёга, около кладбища какой-то парень разбился, — сообщил он мне. — Мотоциклист.

— Да, — сказал я. — Мне уже рассказали.

— Думаешь, это кто-то из поселковых? — спросил Кир.

Я покачал головой.

— Вряд ли. Мимо меня сегодня ни один мотоциклист не проехал.

Мы подошли к ступеням крыльца.

Из дома доносился хрипловатый голос.

Я взглянул за забор — увидел дорогу, шелковицу и свой табурет. Не заметил ни пенсионеров, что проживали в домах через дорогу от дома Прохоровых. Не разглядел и посторонних пешеходов. Отметил, что спрятаться около наших домов чужакам было бы сложно: около заборов не росли кусты. Разве что люди притаились бы в кроне шелковицы. Но в таком случае со своего наблюдательного пункта я непременно обнаружил бы их передвижения: не подошли бы они к моему табурету незамеченными.

Хриплый голос стих — в гостиной Прохоровых громыхнула о рычаги телефонная трубка. Я услышал, как в доме Артур задал гостю несколько вопросов и получил на них уклончивые ответы. В точности, как это происходило и в прошлый раз, который я вспоминал всё отчётливее: будто стряхнул с этих воспоминаний пыль забвения. Я поднялся на крыльцо — услышал скрип половых досок. Шагнул в прихожую и увидел в дверном проёме на другом её конце коренастую фигуру гостя. Посмотрел мужчине в глаза.

— Дозвонились? — спросил я.