Кровь русанаров тоже решила вставить своё слово. Сангвотарий и его семья, по её мнению, были сильны настолько, что будь их воля, человечество бы уже давным-давно вымерло. Но анугиры по внутренней сути своей не любят быстрой кончины своих жертв. Они сначала травмируют её, затем вы́ходят, а затем снова травмируют, но уже гораздо более жестоко. И так бесчисленное количество раз, пока жертва не сойдёт с ума. Но даже тогда пытки вряд ли остановятся. Быструю смерть анугиры, вроде Сангвотария, никогда не даруют.

Позади Сангвотария высилось величественное, отличающееся от всех остальных здание. Большими анугирскими буквами над входом было выведено: «Великое Хранилище Порока».

Сангвотарий, как раз направлявшийся к нашему транспорту, заговорил с Мефодирием. Несмотря на то, что кровь анугиров быстро вшивала мне чужую память, включая знание жёсткого анугирского языка, на тот момент я мог уловить лишь часть разговора.

– Доброго дня тебе, Мефодирий, – сказал Сангвотарий, приложив правую руку к груди и чуть наклонив голову. – Семья Мефоярос здравствует?

– Так и есть, Сангвотарий, – Мефодирий тоже приложил руку к груди. – Исполнял свой священный долг в Великом Хранилище Порока?

– Да. В последнее время мне доставляет особенное удовольствие причинять жуткие страдания порочным. Я поразмыслил над несколькими способами…

Сангвотарий перечислял страшные пытки, выдуманные своим обширным разумом, с неким благоговением и трепетом, будто говорит о чём-то прекрасном. В его раздумьях ощущался творческий подход, казалось, что он подходит к мучениям других вовсе не как к работе, что ему назначил когда-то давно Анугиразус, а как художник или музыкант подходят к творческому труду. Виду я не подавал, но внутренне мне стало не по себе от изобретательности главы семьи Сангвоморсад.

– Достойные способы, мне даже нечего добавить, – Мефодирий вновь чуть наклонил голову, словно в знак почтения. – Я бы хотел показать нашему новому знакомому, как мы исполняем долг перед нашим отцом.

– Я подозревал, что этот непохожий ни на кого из нас дракон – Виталий Чудов, будущий убийца нашего отца, – Сангвотарий обратил внимание на меня и заговорил по-русски. – Я думал, что вы будете человеком. Иногда ошибаться – примечательный опыт.

– Он и есть человек, – сказал Мефодирий по-анугирски. – Однако он стал способен обращаться в дракона благодаря введённой в его организм крови анугиров и русанаров. Вот что действительно примечательно.

Сангвотарий качнул телом, когда усмехнулся. Его взгляд преисполнился интересом.

– Люди тупеют от нашей крови, – отныне он говорил по-русски. Явно хотел, чтобы я понимал, что он говорит. – Всегда так было. Учитывая, что у вас из пасти не течёт струёй слюна и не вывалены из паха наружу половые органы, в вас ума на порядки больше, чем в тех, над кем мы проводили опыты. Порочность в вас явно минимальна. И это тоже примечательно.

– Выбирать нужно было лучше, – сказал я. – Зачем избирать в качестве объектов для опытов тех, чья порочность слишком высока для того, чтобы получить успешный результат?

– Мы выбирали разных, в том и суть того, что вы называете научным подходом, – Сангвотарий чуть обнажил острые белые зубы. – Людей, что выдержали испытание, мы назвали Сыновьями Человечества и теперь смотрим каждую неделю на их поединки, даже чуточку восхищаемся тому, как люди интересно умеют сражаться. Те, что из-за своей порочности не смогли принять анугирскую кровь, исчезли из вселенной навсегда. Даже энергетического следа не осталось от этого позора пяти миров-измерений.

– А те, что в этом Хранилище? – я показал пальцем на Великое Хранилище Порока. – Зачем они там? Тоже на них опыты ставите?

– В некоторой степени, – Сангвотарий повернулся и взглянул на здание со значением. – Это место пыток и место, где мы проверяем выносливость человеческого разума. Порочный разум быстро ломается, он податлив, им легко манипулировать. Ему легче принести большие страдания.

– В каждом сосуде содержится по сорок тысяч душ, – продолжил Мефодирий. – Каждый сосуд – это маленький мир, где порочные живут так, как живём мы с вами, Виталий. У каждого из них есть тело, у каждого из них есть разум. Тела их смертны, но разум – нет. Каждую свою реинкарнацию они пытаются развиваться, пытаются думать, но отравленный когда-то давно пороком разум ограничен в своих свершениях. Порочные способны творить, но любое творение – зеркало творца. А таких там – тысячи. Окружённый зеркалами человек рано или поздно сойдёт с ума, ибо рано или поздно поймёт свою ущербность, глядя в них.

– И в чём же тогда состоит пытка, если подводить итог? – спросил я. – В том, чтобы показывать людям свою «ущербность» и сводить их с ума?

– Вовсе не только в этом, – ответил уже Сангвотарий. – Порочные люди видят свою ущербность, но они постоянно пытаются преобразовать её в достоинство. Именно так каннибализм превращается в «способ перенять свойства поедаемого человека, например, силу», а мужеложство – в «признак любвеобильности и свободы от предрассудков». Порочные люди ненавидят себя и пытаются научить других пороку, чтобы среди столь же ущербных чувствовать себя хотя бы «своим», а как максимум – управлять толпой. Порочные люди постоянно устраивают войны внутри своих маленьких миров, иногда мы, забавы ради, смешиваем несколько миров и смотрим, что будет происходить.

– И что же обычно происходит?

– Происходит крайне примечательное действо – начинается столкновение порочных идеологий, – Сангвотарий принял выражение лица несколько агрессивное. – Вы, люди, умеете резать друг друга с отменной ненавистью и жестокостью. Нам иногда даже не приходится вмешиваться и подогревать ваш интерес друг к другу, вы и сами готовы обезглавить любого, кто хотя бы на секунду усомнится в положительности порока.

– И я собираюсь показать вам это, Виталий, – сказал Мефодирий, приглашая меня пройти дальше. – Я покажу вам, что такое настоящий, невыдуманный ад.

Мефодирий сказал что-то напоследок Сангвотарию на анугирском языке, тот стукнул кулаком себе по груди, поклонился и вошёл в транспортник, на котором мы прилетели.

Великое Хранилище Порока изнутри представляло из себя невероятный по размерам колумбарий с великим множеством ячеек, внутри которых располагались вычурные сосуды. Совершенно очевидно, что сюда стекались разумы не только людей, но и многих других разумных существ, живущих в Млечном Пути, чьи миры оказались под влиянием детей, внуков и прочих потомков Анугиразуса.

В здании царил идеальный порядок, его явно строил анугир с большой тягой к перфекционизму. Тут, благодаря мощным солнечным лампам, было светло, но из-за преобладания чёрного цвета казалось, что стены поглощают излишнюю яркость, словно не желая, чтобы гости даже случайно ослепли. А ещё здесь было очень-очень тихо. Иногда я будто бы улавливал тончайший шёпот, который доносился из сосудов с десятками тысяч разумов.

Посвященное людям отдельное помещение находилось на другом конце здания, нам пришлось несколько минут идти мимо испещрённых большими и маленькими ячейками стен, посвящённых многочисленным народам Млечного Пути, подавляющее большинство из которых мы ещё не встретили. В каких-то областях название одного и того же народа перечислялось множество раз, в каких-то областях, равных по размеру первым, умещался целый десяток народов. Причина ясна мне была и без объяснений со стороны Мефодирия – некоторые народы Млечного Пути были более порочны, чем другие. Либо же, как вариант, находились на грани окончательного исчезновения по тем или иным причинам, поэтому анугиры и не смогли собрать достойную жатву.

Посвящённое людям помещение не поразило меня размерами, как я того ожидал, ибо некоторые стены, мимо которых мы прошли, по длине даже превышали сумму длин четырёх стен той комнаты, где мы сейчас находились.

– Вот он – персональный ад для порочных людей, – сказал Мефодирий. – Вы нередко представляли себе ад как место, где живут разные злые духи, демоны, а также место, где ты расплачиваешься муками за свои грехи. В чём-то вы были даже правы. В таком суждении ошибка лишь одна – демоны и злые духи это не независимые сущности, что управляются дьяволом, а продукт вашего собственного разума, рождённый пороком.