– А спорим, что смог бы? – спросил Ветер с азартом в голосе.

Буран поставил руки на пояс и усмехнулся.

– Ты посмотри на него! Хочешь возродить дух соревнования? Я думал, что после освобождения Думского и хорошей такой травмы головы ты успокоишься.

– Ну уж нет. Давай так – чей отряд завтра уничтожит больше врагов во время вылазки, тому и достаётся наш новый друг – товарищ военкор. Договорились?

– А меня-то спросили для начала, спорщики? – воспротивился было я. Поучаствовать в споре я всегда горазд, но ведь не в качестве приза!

– Отставить возмущения. Тебе всё равно кино про батальон наш снимать. Почему бы не снять его про самый боеспособный отряд?

Ай да Ветер, ай да сукин сын! Голос его так и звенел самолюбием и превосходством. Таких людей я, буду честен, не очень любил, но обаяние Ветра пробудило тогда во мне азарт.

– Это про твой-то, что ли? – спросил Буран. В его голосе не звучало ни злости, ни подвоха, ни даже удивления. Либо он сам по себе не испытывал ничего подобного, либо это вина звуковой аппаратуры, встроенной в шлем. – Хорош загонять, щегол, на тебя вся страна смотрит.

– Пока не смотрит, – сказал Ветер и протянул руку. – Ну что, спорим?

– А давай! – быстро ответил Буран и сжал руку Ветра. – Разнимай, товарищ военкор.

Вот так я стал частью спора. А ведь я в батальоне от силы полчаса!

Спор начинался со следующего утра. Я пока не стал присоединяться ни к отряду Бурана, ни к отряду Ветра, а пошёл в расположение бронегруппы, где стояли танки и бронемашины. Поговорил с экипажами, снял перегруппировку, а когда начало темнеть, отправился составлять материал. Фото и видео у меня пока было не очень много, так что я по большей части строчил абзацы текста.

«…Отличительной особенностью батальона является особая любовь к различным надписям, вроде «Защитник», «Стрелец», «Студент» и многим подобным. Таким образом технику делали уникальной, привязанной к определённому экипажу. Например, танком с надписью «Студент» управляли местные добровольцы, бывшие студенты одного из многочисленных аграрных училищ на Полевой-17. Ограничений не было предусмотрено, главное, чтобы надпись случайно не раскрыла тебя на поле боя…»

Я решил в точности соблюдать режим дня, предписанный мне уставом. Вот только заснуть было тяжеловато, постоянно что–то взрывалось, стреляло, хлопало, вокруг постоянно кто-то говорил, шумели двигатели. Во время службы на восточной границе такого отродясь не бывало. Мало того, ещё и акклиматизация мешает.

«…Война – явление, к которому надо привыкнуть. Так говорят наши уставы, так говорят и бойцы…»

Поняв, что ворочаться в спальном мешке бесполезно, я решил чуток пройтись, в тылу мне вряд ли что-то угрожало. Над головой, свистя, пролетела невидимая из–за темноты крылатая ракета, а вслед за ней, судя по словам солдат, несколько беспилотников со взрывчаткой внутри. Где-то поодаль, за городом, послышалась череда взрывов, сквозь деревья еле-еле виднелось зарево – что-то загорелось. Затем пролетело ещё две, результат долго ждать себя не заставил. Понятно стало, что ещё долго придётся привыкать к шуму, чтобы постоянно не дёргаться. Он был не столько постоянен, сколько резок, чем и раздражал. Кроме того, почему–то не покидало ощущение, что разрывы постепенно приближаются и скоро боеголовка упадёт мне на голову. Благо это оказалось лишь бреднями уставшего от долгой дороги разума.

Было по-летнему тепло, сквозь шум войны слышалось стрекотание сверчков. Как я узнал, они здесь покрупнее среднестатистических и стрекотали громко, совсем не боясь громких разрывов. Не будь здесь войны, я бы с большим удовольствием приехал сюда насладиться природой, нетронутой неостановимой машиной прогресса. Это и для души, и для тела полезно. Быть может, когда война закончится, я ещё прилечу сюда. Вот только логика намерений, как известно…

Бойцы продолжали выполнять поставленные задачи и глубокой ночью. Бронетехнику, конечно, уже никто не ремонтировал, но вперёд постоянно уходили небольшие группы бронированных машин, по две-три единицы, на их место возвращались другие. Так уж вышло, что за ночь мы потеряли двух ранеными и одного убитым – один танк враги всё-таки подбили.

«…Однако эта смерть не была напрасной. Грамотные действия экипажа и особенно выучка погибшего в конце стычки наводчика не позволили противнику прорваться в наш фланг. Тело геройски погибшего бойца утром отправили в тыл. Такова традиция, что тела нельзя оставлять гнить на земле или в бронетехнике, а нужно по возможности вытаскивать, чтобы прах нашёл покой на родине…»

Однако ночь эта запомнилась мне вовсе не постоянным шумом и движением, а интересным знакомством. Дело было так: я смотрел на работу военнослужащих, изредка делал фотографии. Камеры для видеосъёмки я не взял, поскольку ещё не настроил их на ночной режим. Общаться с военными не стал – вряд ли я что-то у них сейчас узнал бы интересное. Однако один человек вскоре подошёл ко мне сам. Мой глаз зацепился за него сразу – он был одет не в бронекостюм, а в обычную полевую форму, на груди он носил некрупный медальон с неким зелёным драконом.

Думать долго не пришлось. Я сразу понял, что это последователь Культа Дракона. Религии в России не ушли в прошлое, но их последователей было не так уж много на фоне неверующих. Несколько лет назад возник вышеназванный Культ, прославляющий некоего Дракона, как существо и как символ, и захватил умы многих сотен миллионов людей.

Я относился к нему абсолютно нейтрально, понимая первопричину. Несмотря на то, что Владимир дал нам возможность подготовиться к грядущей войне, он уже много лет совсем не давал о себе знать. Он словно и был где-то рядом, но его одновременно и не было с нами. Он в своё время стал для многих символом силы России, её крепнущего величия, неугасаемой надежды на то, что неизбежная война станет победоносной, но постепенно вера в то, что Владимир будет помогать нам дальше, иссякла. Культ родился именно из-за этого – из-за отсутствия контактов с Покровителем. К сожалению, все Посвящённые – люди, способные часто видеться и общаться с Владимиром, способные оказываться в третьем мире-измерении, – уже давно ушли в мир иной. Государство с подачи представителей Культа хотело возродить программу их подготовки (а подготовить здорового, долго живущего Посвящённого – дело затратное, поскольку быстрые, но болезненные способы отбрасывались), но Стена Владимира пала, и на нашу страну устремились враждебные орды. Стало не до этого.

Культ Дракона не являлся радикальной террористической ячейкой, не сопротивлялся государству, а активно поддерживал его, прославлял героизм в тылу и на фронте и готовил неплохих солдат. Первое время они были фанатичны, готовы были гибнуть в любых количествах, лишь бы выполнить задачу. Эту тактику Ставка Главнокомандования отвергла сразу, поскольку каждый солдат в эти нелёгкие времена для неё на вес золота, да и сама доктрина предполагала высокую живучесть солдата и его прагматичность, а не фанатизм. Поэтому последователи Культа и обученные ими солдаты сменили тактику и либо действовали отдельно, больше как партизаны или военизированная милиция, либо внедрялись в регулярные части, пытаясь идеологической обработкой усилить и так мощные в большинстве своём подразделения.

Сейчас, наверное, этот последователь занимался именно этим. Он не выглядел фанатиком, как я себе представлял, скорее наоборот, был крайне спокоен, его улыбка виднелась даже сквозь ночную тьму. Его голову не скрывал капюшон, его лицо я разглядел сразу – светлое, уверенное и буквально пышущее целеустремлённостью, оно бы отлично подошло солдату с обложки журнала про героев страны. Я бы дал ему на глаз лет сорок. Он был коротко пострижен, ухожен и подозрительно, не по годам, седовлас. Меня, однако, больше смутила не седина, а то, что он носил толстые перчатки. Я знал, что это нехарактерная деталь для последователя Культа – руки, равно как и лицо, должны быть всегда видны, чтобы человек тебе больше верил. В конце концов, разве не лучше, когда руки банально не потеют? Тем не менее, я не придал тогда этой детали такого уж особого значения.