– Вот только вы противоречите сами себе, – сказал я. – Вы говорите, что народ не достоин существования, если посягает на жизнь другого. И подспудно намекаете на то, что большинство граждан КЧС можно со спокойной душой уничтожить, ведь они враждебны нам.

Евгений вдруг прищурился и чуть наклонил голову, словно что-то заметил. Я почувствовал что-то неладное и смутился. Через секунду мне показалось странным, что я вообще сказал эти слова. Их словно бы мне кто-то подсунул в голову.

– В некоторой степени ты прав, – сказал Евгений. – Они хотят уничтожить вас, а вы имеете право уничтожить их в ответ. Это право сильного. И в галактических масштабах оно будет работать гораздо лучше, чем на Земле. Однако я и не собираюсь вам приказывать идти неисчислимыми ордами на редуты врага. Мы пока что должны сделать хотя бы минимальное – убить ровно одну фигуру. Короля. А затем сломать их идеологию. Разоблачить, осмеять, вырубить с корнем из умов следующих поколений. Это значительно упростит все последующие шаги, – взгляд Евгения преисполнился некой мыслью, которую дракон вскоре поспешил со мною поделиться. – Кстати, по поводу твоих слов о противоречии. Не мы это всё начали. Хочется задать тебе вопрос – а чем были тогда в своё время лучше революционеры, которые пытались уничтожить класс угнетателей? Они желали освобождения народам Земли от устаревшей модели и хотели перевести их жизнь на новую, более совершенную. Да, отнюдь не каждая революция была обоснована. Но неужели те немногие справедливые революционеры должны были сжалиться над дармоедами, которые закабалили сотни миллионов людей и имели такие богатства, какие за сотню жизней не истратишь? Разве должны они были продолжить добровольно отдавать свою кровь ненасытным кровопийцам? – Евгений явно почувствовал внутри меня сомнения, смерил высокомерным взглядом и продолжил. – Ты, Виталий, очень смахиваешь на раба, что защищает своего рабовладельца, утверждающий при этом, что повесить его на столбе и освободить тысячу рабов, это отвратительно, потому что рабовладелец – тоже, оказывается, человек. Хотя тебя самого он за настоящего человека никогда не посчитает. Даже если ты сам станешь рабовладельцем. Ты для него навсегда останешься человеком второго сорта. Если не третьего.

– Это совершенно другое, Евгений, – сказал я сначала. А затем внезапно для себя добавил. – Это не оправдание для убийства.

А! Вот и оно! Мне мгновенно стало ясно, что это не мои слова, что это не я сказал, а кто-то другой сказал это моими устами. Я нахмурился и непонимающим взглядом уставился в невидимую точку впереди, примерно на уровне живота Евгения. Неужели меня кто-то контролирует, а я это понял только сейчас? Евгений тоже нахмурился, а затем вздохнул, посмотрев куда-то в сторону. В его глазах повисла злоба и непонимание одновременно.

– Если это другое, Виталий, то я не понимаю, почему вы упорно сражаетесь с силами Упадка? – спросил Евгений, повернув ко мне голову. – Они ведь тоже люди, говорят на вполне человеческих языках. Некоторые даже русский знают. Почему вы не щадите пленных, не отдаёте их со смиренными улыбками, не забывая извиниться за предоставленные неудобства? Ну же, Виталий, пойди на линию соприкосновения, выбрось своё оружие и попробуй договориться с ними по-человечески, «цивилизованно», как они часто любили тогда говорить, – глаза Евгения налились кровью, отчего цвет его фиолетовых глаз стал темнее. – Да они с тебя кожу сдерут, на твою же собственную камеру это снимут, а твоё тело затем по частям выстрелят из пушки в сторону позиций твоих соотечественников. Думаешь, я это всё из головы беру? Отнюдь, я слишком многое видел. И я повторяю свой вопрос – ты этих существ хочешь перевоспитать?

Я не на шутку испугался исходящей от дракона злобы. Он вдруг стал казаться мне не цивилизованным, каким я его увидел сразу, а жутким и диким, казалось, что он сейчас набросится на меня и тут же убьёт за то, что я посмел с ним спорить.

– Евгений, я… – я смотрел в его глаза с нескрываемым ужасом. – Постойте! Я не говорил этого…

А ведь так и было. Хотелось объясниться, но вдруг я заметил, что образы перед глазами сильно изменились. Изменился Евгений – его одежда превратилась из красивой в какие-то обноски нищего, из его пасти закапала вязкая слюна, на когтях появилась спёкшаяся кровь, чешую поразили уродливые миазмы, а глаза зажглись зелёным огнём; изменилась свеча – в огне я увидел лица, те самые посмертные маски погибших немецких солдат в администрации Сталевара; изменилось всё остальное – оно невидимыми глазу, но видимыми сознанием образами навевало чувство, что окружение болеет чем-то страшным, неизлечимым. В нос ударил запах смерти, крови и разложения. Во всём этом фонтане ощущений я всеми силами пытался убедить себя, что всё это неправда, ненастоящее. Но это безумие выглядело чересчур реалистично, чтобы я мог разубедить себя в этом.

– Убийство – есть добродетель… – повторял Евгений или же то, что было похоже на него и стояло сейчас передо мной. – Казнь – есть добродетель… Смерть – есть добродетель…

Мне почему-то хотелось повторять за ним эти слова, как мантру, как молитву. Под тяжестью обезумевшего взгляда разлагающегося прямо на моих глазах дракона мне хотелось сжаться до размера атома, провалиться под землю, проснуться, в конце концов. Мне казалось, что на меня смотрит не один лишь Евгений. И тот второй смотрит на меня со страшной ненавистью, желанием выпотрошить. Словно садист, смотрящий на беззащитную жертву. Словно фашист, заживо сжигающий мирных граждан…

Кажется, я ещё тогда разгадал посыл всего происходящего, кто бы его ни пытался до меня донести. Всё выглядело как жуткий кошмар, побуждало бежать, прятаться, бояться, плакать и кричать о помощи. Все движения вокруг меня стали необычайно быстрыми: пламя свечи запрыгало, Евгений задёргался, словно в падучей, нечто незримое вокруг меня затряслось, словно от смеха. От этого незримого присутствия я стал чувствовать себя так, будто с меня постепенно сдирают кожу…

И вдруг всё остановилось.

На мгновение по моему телу пробежало странное тепло. Спустя ещё одно мгновение мои глаза сами собой закрылись. Спустя ещё одно мгновение я вдруг увидел перед собой очертания лица Евгения, смотрящего на меня почти в упор.

Он был абсолютно нормальным, в его глазах я увидел страх и волнение, какие обычно испытывает отец, когда с его любимым ребёнком случается что-то нехорошее. Не сразу я осознал, что лежу на ладони дракона.

– Виталий, с тобой всё хорошо? – спросил он, заметив, что я пришёл в сознание, а затем воскликнул. – Господи, какое счастье-то, что хорошо!

Внешне со мной, может, и было всё в порядке, но в голове бушевал шторм. Я совершенно не понимал, что это было, и незамедлительно спросил об этом у Евгения.

– Игры с твоим разумом, – поспешил ответить мне дракон. – Это явно был бог Упадка, Анугиразус. Я почувствовал нечто дурное, но не успел оградить тебя. Прости меня.

– Я видел нечто странное, Евгений, – сказал я, поднимаясь на ноги. – Это словно был кошмар. Ох, это трудно описать.

– Не утруждайся, я уже вижу то, что ты видел… Да, это Анугиразус. Это его особенность – пугать смертью и болезнями.

Я посмотрел на свечу, словно надеялся найти в ней успокоение. В моей голове всё ещё бушевал ураган мыслей. Как бы я ни пытался убедить себя в обратном, я до сих пор ощущал взгляд ещё одной пары глаз. Крайне хищных глаз.

– Ты привлёк его внимание, – сказал Евгений. – Он чувствует, что ты с моей помощью можешь помешать ему в свершении ужасных планов. И он хочет навредить твоему разуму. В том числе и такими вот кошмарными образами.

– И так будет всегда? – спросил я не без страха в голосе.

– Да, но сейчас ты под моей защитой. Я какое-то время не дам Анугиразусу поработить твой разум. Тебе придётся научиться управлять энергией, чтобы быть способным защититься самому.

– Но я не хочу, – выбросил я автоматически, словно защищаясь. – У меня нет на это времени. У меня работа вообще-то есть, да и вообще…