При всей тупости обоих гавриков вопрос номер один напрашивался сам собой. Интересно, который из двух вылезет с ним первым? Ставлю на Органона. Ну точно, он: вот уже разевает пасть.

– Иван Николаевич, – спросил юный придурок, – а если эти Черкашины не дадут нам произвести выемку? Ну вроде как они окажутся не очень патриоты… С этими слепыми-то что делать?

Говорил же мне Макс, думала я, не в силах даже шевельнутся. Предупреждал же меня. Советовал мне: не спеши, Яночка, успеем, потерпи до завтра. С утра, говорил он, возьмемся вдвоем – и все будет. И я, конечно, кивала, а про себя твердила: нет-нет-нет, я хочу сейчас! Быстрей-быстрей, в одиночку – чтобы и мед мне, и сгущенка мне, и можно без хлеба. Решила сделать по-своему. Ждать не пожелала, а если уж честно, захотелось дуре блеснуть своим талантом. Показать, что и она кое-что умеет. Преподнести этому чекисту наглядный сюрприз. Чтоб он еще только глаза продрал у себя номере, а книга Парацельса – вот-с, пожалте, дело сделано, и Яна Ефимовна Штейн со скромненьким видом шаркает ножкой…

А что в результате? Даже не облом. Хуже: катастрофа.

Самое главное, план мой выглядел безупречным. Разведки уже не требуется, рекогносцировка не нужна, что ж еще? Кому, как не мне, знать на «пятерку» географию духана «Сулико»? Я ведь, пока готовилась к военной акции под кодовым названием «Вареный лук», каждый свой шаг заранее обдумала, рассчитала и проверила. Дверной замок, дверь, кухня, ширина коридора, высота косяков, размер чуланчика – все, что у господина Кочеткова имелось в логове, было и у меня в голове. Я могла ориентироваться на ощупь, на слух, на запах. Одной, правда, детальки в общей мозаике я тогда еще не знала. Не додумалась, что пухлый макулатурный том, обернутый в дряхлую газету и мирно пылящийся в кладовке на пачке старых «Огоньков», когда-нибудь может понадобиться. Оттого-то и приходится мне наступать вторично в туже реку. Ирония судьбы: три дня назад я могла бы захватить книгу с собой без малейших усилий – легким движением большого и указательного пальцев.

Ночную вылазку на территорию врага я предполагала начать в три пополуночи, а завершить не позднее пяти утра. Притом, что немалую часть времени я отводила на неторопливую пешую прогулку по Крымскому мосту и Крымскому валу, от нашего «Хилтона», что на Пречистенской набережной, – вплоть до самой Большой Якиманки.

Поначалу все у меня складывалось наилучшим образом. Из отеля я выпорхнула никем не замеченной. Хотя ментовско-журналистский загул на восьмом все еще по инерции продолжался, в холле первого этажа мне не попалось ни единой физиономии, трезвой или пьяной. На темных пустынных улицах ко мне ни разу не прицепились липучие нимфоманы; проходя мимо круглосуточного ларька у «Октябрьской», я дешево сторговала маленький фонарик и легко отбоярилась от попытки заодно всучить мне – «всего за полцены, девушка! ночные скидки!» – диск с новым патриотическим блокбастером «Русь выходит на тропу». Нет уж, обойдусь: я и сама вышла на тропу.

Духан «Сулико» никуда не сбежал, я обнаружила его на том же месте. Правда, теперешний фасад смотрелся похуже, чем раньше, зато получше, чем на фото в «Свободной милицейской». Осколки с асфальта вымели, сам асфальт подлатали, щербины в кирпичной кладке замазали. Если бы не наглухо заколоченная витрина, здание выглядело почти целым. Росписи в духе Пиросмани на дверях остались неизменными, а металлические баки во дворике за аркой были, как всегда, наполнены мусором до краев. Обычная картинка.

Более всего я опасалась, что за прошедшие дни хозяин догадается сменить замок или навесить сигнализацию. Фигу, ничуть не бывало! Я подсветила дверь фонариком: ни новой проводки, ни свежих шляпок болтов не наблюдалось. Видимо, господин Кочетков решил, что стерва, провокаторша и ядовитая сколопендра Яна просочилась в его владения сквозь канализацию. Так что трюк с перочинным ножиком мне удался сегодня так же легко и непринужденно, как и в предыдущий мой визит вежливости.

Помещение было темным и необитаемым. Пахло чем-то кислым и несъедобным – плиту здесь наверняка не разжигали с тех самых пор. Слегка подсвечивая себе под ноги фонариком, я прошла по коридорчику от кухни, сделала положенное число шагов и ощупала стену: эге, дверь чуланчика на месте, замка как не было, так и нет. От-кры-ва-ем со скрипом. А внутри у нас… внутри у нас…

Я направила фонарик на пол, где лежала стопа журналов.

Вернее сказать, раньше лежала. Поскольку сейчас на этом полу не было ничего. Ничего? Да-да, ничего! Предчувствие тебя, Яночка, обмануло, зато зрение лгать не пожелало. Не было здесь ни «Огоньков», ни кресла-хромоножки, ни – что больше всего скверно! – книги, обернутой в газету. Был один деревянный пол, были четыре голые стены с выцветшими квадратами на драных обоях.

Чертов Кочетков зачистил чуланчик! Он исполнил мою рекомендацию как раз тогда, когда я мысленно заклинала, чтобы ей не следовал.

Неужели все пропало? Не может быть! Не верю! Будь я хотя бы чуть-чуть поменьше настроена на легкую победу, поражение не вывело бы меня из равновесия так сильно. Чувства мои изо всех сил сопротивлялись увиденному. Я до того отчетливо помнила весь, до последней паутины, здешний хлам, что взяла фонарик в зубы, вступила внутрь каморки и ощупала воздух. Ладони обхватили ту же пустоту, которую я видела. Два моих чувства из пяти совпали.

Мне следовало тотчас же выскочить во двор и распотрошить баки: вдруг содержимое кладовки еще здесь? Однако от отчаяния на меня напал приступ невероятной тупости: я ничего не сообразила и никуда не выскочила, а зачем-то принялась лихорадочно шарить по всем закоулкам духана – возможно, надеялась, что хозяин просто перетащил мусор с одного места на другое. Сжимая фонарик в руке, я прочесала банкетный зал, все шкафы в кухне, коридор вдоль и поперек, кабинет хозяина, снова зал, еще раз коридор и дошла уже до полнейшего маразма – полезла проверять кухонные котлы.

За этим идиотским занятием меня и застукал господин Кочетков.

Над ухом громко щелкнуло, стало очень светло и больно глазам. И сейчас же среди кухонной утвари разнеслось удивленно-ликующее:

– Твою мать! Кого я ви-и-и-и-жу! Ты-ы-ы?!

Не успев опомниться, я была выдернута мощным рывком за руку из кухни. Переброшена, словно теннисный воланчик, в банкетный зал. Посажена на ближайший стул. Придавлена к спинке пудовой медвежьей лапой. Ради такого случая хозяин духана «Сулико» временно забыл о природной скаредности и устроил в мою честь настоящую иллюминацию из двух люстр и трех бра.

– Яна Штейн, ахх-ре-неть! Собственной персоной! – Квадратная морда господина Кочеткова сама светилась не хуже люстры. Сроду бы не поверила, что одним своим видом могу доставить так много счастья такому плохому человеку. – Ну и ну! Ну ваще! Я-то, понимаешь, просто заглянул проведать, не упер ли кто чего, а тут у меня, наоборот, прибавленьице имущества! Ну не ожидал, удивила ты меня, честное слово! Это ж не просто подарок, а всем подаркам подарок! Я-то, значицца, все ломал голову: где ты, дрянь, можешь затаиться? А ты-то вот так вот взяла и своими ножками притопала. Добровольно. Прямо сюда. Ко мне в гости. Грандиозно!

Каждое слово хозяин «Сулико» сопровождал взмахом свободной руки, и я понадеялась, что в радостном порыве он вот-вот утеряет бдительность, взмахнув заодно и второй рукой. Но уж нет! Егор Семенович Кочетков, однажды упустивший Яну с места преступления, был не настроен повторять прежние ошибки. Держал он меня крепко.

– Соскучилась? – ласково вопрошал он. – Нет, ничего пока не говори, дай я лучше сам угадаю: ты что-нибудь здесь в прошлый раз потеряла? Колечко? Сережку? А-а-а! Хрустальную туфельку!

От восторга хозяин сделался разговорчив и щедр: он даже бесплатно выдавал мне шутки собственного сочинения.

– Я тебе устрою прынца, Золушка ты наша, – говорил он. Ладонь его все моталась над моей головой, словно пухлый розовый маятник. Туда-сюда, туда-сюда. – Я тебе, хорошая ты моя, устрою такого прынца, что будешь довольна. Ты меня, жаба подколодная, с таким человеком поссорила, но ты меня с ним и помиришь, зуб даю!