– Зачем? – Брови Макса взлетели еще выше.

– Затем! – Я наставила на него указательный палец, как ствол. Кунце пожал плечами, хмыкнул и еще раз набрал байкера Руслана.

– Это опять Макс, – сказал он. – Забыл тебя спросить: а как зовется бар, в котором вы сейчас сидите? Как? «Где очки Нади»? Нет? «Девочки, нате»? А-а, «Девочка Надя»! Понятно… Нет, ничего, просто так.

Московский общепит мне знаком выборочно. Но уж в собственном районе все заведения, где чем-то кормят, – хоть одними горячими бутербродами! – я знаю всенепременно. «Девочка Надя» среди этих точек была не худшей. Не ресторан, конечно, но и не фаст-фуд. Я консультировала их рыбное ассорти и осталась с хозяйкой, мадам Уховой, в добрых отношениях. У меня даже в телефоне ее номер, кажется, не стерт… Ну-ка, буква «У»: Угольников, Ульянов, Умка, «Умпа-Лумпа», Ункас, Урушадзе… хм, а это еще кто такой? Напрочь забыла… Успенский, Утрилло… вот и Ухова.

– Здрасьте, Надежда Геннадьевна! – сказала я, едва в трубке возникло грудное контральто. – Яна Штейн вас беспокоит… Нет-нет, все в порядке… Надежда Геннадьевна, не в службу, а в дружбу, гляньте в зал: там не сидит такая компания байкеров… в заклепках… Понятно… А рядом с ними?.. Очень хорошо… Побитые? умеренно? и те, и другие?.. Нет, никакого криминала, пусть сидят. Это вроде как мои приятели… в основном… Да, спасибо преогромное! Через недельку заскочу, обновим ассорти…

Во время нашего разговора на лице Макса было крупными буквами написано: «Ну я же говорил!». Дождавшись, пока я отключу телефон, белобрысый ариец грустно вымолвил:

– Звонить туда было обязательно?

– Еще бы! – подтвердила я. – Единожды солгавшему кто поверит? А ты, между прочим, обманул меня дважды… как минимум. Нет, кроме шуток, Макс, я ценю, что ты меня спасаешь и все такое. Это для меня большой плюс. Но мне надоело питаться лапшой, которую ты мне постоянно вешаешь на уши. Это – большой минус. Теперь у нас будет так, без обид: хочешь работать со мной, готовься к выборочным проверкам. Ты в курсе, что такое выборочные проверки?

– Наин, – распахнул честные глаза мой герой.

– Ну представь, что приходит ревизор под видом клиента в ресторан, – объяснила я ему, как могла. – Делает заказ, тайком взвешивает порции, изучает меню на аутентичность… У вас ведь в Кессельштейне это тоже практикуется, да?

– Ни разу такого у нас не встречал, – доложил мне Кунце.

– Но твою-то мастерскую кто-нибудь проверяет? Пожарные, санэпиднадзор… Или, например, налоговая инспекция?

– Наин, – улыбнулся Макс. – Зачем? Я сдаю декларацию в срок.

Мне оставалось только махнуть рукой: ладно, едем, бог с тобой. Ума не приложу, как это герцогство не разворовали? У нас при таком уровне учета и контроля давно бы вынесли все по камушку.

Жизнь, поганка, крайне несправедлива. Ну почему, объясните, абсолютная власть – обычно удел больного чокнутого старичья? Власть имеет смысл, пока ты свеж, полон сил и идей. На хрен тебе мировое господство, если к этому времени ты уже полная развалина с язвой, аденомой, запорами и сизой печенкой? Если над тобой уже вьются Паркинсон, Альцгеймер, Чейн-Стокс и прочие ангелы смерти из Медицинской энциклопедии? Один Александр Македонский достиг величия, избежав сопутствующего маразма. И то лишь потому, что жил черт знает в какую эпоху: при тогдашнем уровне медицины скоропостижно откинуться в тридцать три – пара пустяков. Смел был Саня, а здоровья не берег.

То ли дело Ваня! Усилием воли я вытащил себя из кресла и заставил прыгать на одной ноге. От стола к двери – на правой, от двери к столу – на левой. Часть мышечной энергии надо отдать пространству. Поскачешь козликом – и голова работает четче.

Вернувшись за комп, я закрыл фон Брауна вместе с ракетами. Три папки изучено, а я даже близко не въезжаю: что такого реально полезного в этой Парацельсовой книге, почем я смогу толкнуть нетленный шедевр – или выгоднее, заполучив его, чуть попридержать, чтоб цена подросла. Ох и скверно же играть, не зная прикупа. Еще хуже – не знать, какая масть нынче козырная. И уж совсем ни в дугу – не иметь понятия, в какую игру ты вообще сегодня играешь, то ли в покер, то ли в шахматы, то ли в поддавки.

Делать нечего, поплыли дальше – без руля и без ветрил.

Файл номер четыре оказался загадочным, но, спасибо, хоть коротким. Опять 1922-й, ноябрь. Ни Арманда, ни ВСНХ. Уже другая контора, посерьезней: вверху – чернильный гриф ГПУ, ниже—убегающий почерк с сильным наклоном влево. Зампред товарищ Менжинский Вячеслав Рудольфович в личной записке из восьми строчек кается перед Ильичом. Тельняшку на себе рвет. Он, типа, не виноват, какие-то суки его подставили, как кролика Роджера, а наш Вяча – белый и пушистый. Как вышеназванный кролик. Никакого грузина-сотрудника к «Иксу» не внедряли. А Рига с Берлином брешут. Все брешут. Потому что белоэмигрантским падлам только бы поклеветать на молодую советскую власть и ее славные внутренние органы.

Не записка, а чистый ребус. Какой еще «Икс»? Кого из грузинов куда не внедряли? Чего такого страшного наклеветали Берлин и Рига?

Где-то среди тысячи двухсот сорока шести оставшихся файлов наверняка есть правильные ответы. Только где они? Поисковые компьютерные программы в случае с моими папками не пропирают: сканер дал Серебряному сплошь картинки в формате «tif». Чтобы запустить в эти штаны ежиком ключевое слово, сперва нужно все прогнать сквозь распознаватель. Затем вылущить тексты, открыть каждый, проверить на предмет опечаток… Вам не приходилось бороться с муравьями, отлавливая их поодиночке, чтобы каждому надавать по шее? Эффективность, думаю, будет примерно такой же.

Как это ни обидно в начале XXI века, придется все делать самому. Работать собственными глазками. Перебирать файлы, словно картошку. Тем более, никакая продвинутая поисковая программа не поможет, когда толком не знаешь, что именно тебе надо.

Пятый файл поначалу весьма обнадеживал. «…Мистер Уэллс, – обратился он ко мне, сделав приличествующую паузу, – вы, наверное, догадываетесь, что я довольно-таки занятой человек. Ради беседы с вами я был вынужден отменить переговоры с крайне уважаемыми людьми. И это не фантастические химеры, вроде нашествия ваших марсиан, а действительно Очень Важные Дела…»

Кто такой писатель Уэллс, я знаю, не дурак, а кто же собеседник? Думаю, это тоже не великая загадка. Скорее всего, Ильич, наш кремлевский мечтатель: будет втирать гостю очки про то, как быстро Россия-во-мгле вкрутит лампочки и при свете тех лампочек выстроит самое свободное в мире общество. Не позднее 1937 года.

Читаем дальше: «…Я пригласил вас, чтобы сделать предложение. Вы терпеть не можете меня, я – вас, и это прекрасные условия для честной сделки…» Ох, не верь, писатель, большевикам – не таковских обманывали! «…Если бы я не считал вас гением, я бы палец о палец не ударил, но вы, к несчастью, гений, и ваше произведение войдет в историю…» Лесть – мощный инструмент, а Ильич умеет, когда хочет, на нем играть. «…Вы отлично знаете, у меня нет прав запретить показ картины, которая посвящена моей персоне, но вы также знаете, что я имею достаточно средств надавить на прокатчиков и отсрочить выпуск фильма на экраны…»

Что за чертовщина? Разве автор «Человека-невидимки» когда-нибудь снимал кино, да еще про Ленина? «– …Вы не сможете мешать мне долго, – парировал я, – у меня хватит денег, чтобы выкупить „Кейна“ у „РКО“ и показать его самостоятельно по всей стране…»

Выходит, это все-таки не Уэллс? Какой-то другой Уэллс? Блин, был же еще один, в Штатах, однофамилец, Орсон! Киношник! Значит, я ошибся, и Ленин – не Ленин? Я перескочил на несколько строчек вниз: «…и тогда я, Уильям Рэндольф Херст, прошу вас…»

Ясненько. Мало мне Гитлера с фон Брауном, теперь еще и Херст с ними! «…Поймите, мистер Уэллс, есть вещи, на которые лучше даже не намекать. Я давно уже отдал это Генри, чтобы он увез обратно в Европу…» Это? Что – это? Какому еще Генри? Собеседники знают, а я – нет. Я судорожно отмотал курсор вниз, чтобы наткнуться на длинное отточие и явный смысловой пропуск. А дальше вот как: «…Я знаю, мистер Уэллс, что идея про „бутон розы“ придумана вашим соавтором Манкевичем. Раз так, нам с вами проще договориться. Оставляйте символ, ради бога. Все, о чем я вас прошу – заменить финальную картинку…»