'Что относительно милорда Кларенса?' - язвительно поинтересовался Хамфри. Энтони расхохотался. 'Будет между мною и Его Величеством, то есть там, где не сможет нанести ни малейшего вреда. Воспользуйтесь доступными вам крохами сна. Надеюсь, проклятая мгла поднимется. И тогда стрелки Уорвика не поймут, куда в точности целятся'.

Мокрая земля здоровому сну не благоприятствовала. Утром мгла сгустилась в туман, которому свет солнца сообщил впечатление молочной белизны.

Лорд Говард продрался через грубые заросли кустарников и похлопал Хамфри по плечу. 'Я иду к отряду твоего дяди, хотя Бог знает, где его искать. Но уроженцам Восточной Англии следует держаться вместе, не правда ли? Сына потерял, но с ним несколько сотен наших молодцов, поэтому не сомневаюсь, вскоре обязательно на него набреду'.

И Джон Говард исчез из поля зрения. Никто не мог что-либо разглядеть ближе, чем на несколько ярдов вперед, но с обеих сторон загудели трубы, и Хамфри с отцом и подотчетными им войсками начали продвижение дальше. Пушки прекратили пальбу, и с внезапностью, вызванной продолжением сгущения тумана, армии сомкнулись. Схватка оказалась жестокой, никто не знал о разворачивании других полков, кроме как своих небольших соединений. Хамфри прокричал оруженосцу слова воодушевления, схватил меч, увидев, как из сметанной гущи на него выходят противники, и бросился на человека с алым пером на шлеме. Он услышал вырвавшийся у врага стон боли, ударил второго и отразил направленную в него стрелу щитом. Рядом с молчаливой, но упрямой эффективностью боролся его отец. Хамфри понятия не имел, ни как долго им выпало участвовать в этом остром поединке, ни что происходит на поле боя вокруг.

Где-то слева от них, срывая голос, кричал граф Оксфорд: 'За Господа и короля Генри!', прорываясь сквозь ряды йоркистов и несясь вниз по склону к Барнету. За ним следовали его люди, искренне убежденные, - сражение выиграно, и неприятель бежит.

'Черт бы побрал этот туман', - пробормотал Хамфри и услышал, как Энтони воскликнул: 'Вперед! Вперед!'

Вдруг они почувствовали себя оторванными друг от друга, но с равным рвением кинулись на поиски следующего скопления ланкастерцев. Солдаты Хамфри ни на шаг от него не отставали, его щеку царапнула чья-то пика, но, едва замечая боль и полившуюся по шее кровь, он наносил удары, отражал чужие, наносимые ему, перелезал через мертвых и раненых, чьи крики и стоны при падении пугающе вспарывали неподвижную и липкую влажность тумана. Время словно перестало существовать, - целых три часа прошли в стремительных нападениях, резких слабых и лишающих возможности дышать перерывах, но Хамфри всего этого даже не заметил.

Затем сбоку вдалеке возникло ощущение дикой паники, люди Уорвика беспорядочно закричали, и кто-то заревел: 'Измена! Измена!'

Пробившийся сквозь туман гонец сообщил войску Буршье: 'Солдаты Оксфорда возвращаются, и ошибаясь, кидаются на своих же соратников. Его Величество просит вас повернуть свое крыло'.

'Передайте Его Величеству, что все уже сделано', - ответил граф Эссекс и прокричал приказ развернуть ряды. Последовало жесткое столкновение, после которого йоркисты почувствовали, как противник поддается, как его соединения охватывает смятение, делающее тяжелым четкое определение, где друг, а где враг. Именно ланкастерцы сломались и пустились в бегство, увлекая с собой даже Оксфорда. На дальнем фланге солдат герцога Эксетера теснили люди Ричарда Глостера. Эдвард подтянул стоявших в тылу, таким образом смяв сердцевину войска Невиллов. Джон Невилл, маркиз Монтегю, самый неожиданный из числа предателей, упал на землю и с радостью встретил смерть. Находящийся от него всего в нескольких ярдах граф Уорвик, увидев гибель брата и поняв, что его фланги разворачиваются и отступают, покидая поле боя, ощутил, как лицо под защитным забралом перекашивается. Но дюжина йористских воинов, заметив вельможу, уже издала воинственный клич, полюбовалась падением его знамени и бросилась вслед за ним. Солдаты скинули Ричарда Невилла на землю, открыли забрало, и потом один из них погрузил меч прямо в лицо упавшему. Король прибыл слишком поздно и слишком поздно увидел картину произошедшего.

'Я не хотел, чтобы его убили', - проревел Эдвард. 'Я бы оставил его в живых'.

Но вернуть ничего уже не представлялось возможным. Несколько последних островков сопротивления, не догадываясь о смерти вожака, продолжали держаться, - на своем участке сражения Хамфри отражал финальный натиск. 'Вперед!' - кричал он. 'Во имя Господа и короля Эдварда! Вперед, мои добрые друзья. Был ли у нас лучший день Пасхи?' Хамфри взмахнул своим красным от крови мечом, прилипшим к облекаемой латной рукавицей руке и устремился к маленькой горстке ланкастерцев. У кого-то из них уже висело наготове копье, и тот твердо направил его на несущегося вперед противника.

* * *

Тело вернули Бесс только вечером. Весь день в Лондон поступали люди, и молодой женщине оставалось лишь ждать. Эдвард прибыл в компании залитых кровью лордов и рыцарей и степенно двинулся в неф собора Святого Павла, чтобы принести благодарность за одержанную победу. После полудня стали привозить раненых и узнанных убитых, остальных погребали там, где находили. Лорда Кромвеля, кузена Хамфри, убили, а сына лорда Говарда принесли назад с чудовищно распоротым бедром, однако, Бесс продолжала ждать. Она поехала вместе с Ее Величеством в Вестминстер, страх в груди нарастал все сильнее по мере того, как солдаты возвращались интенсивнее, но никаких вестей о Хамфри не поступало.

'Наверняка, он получил легкую рану', - утешающе предположила леди Скроуп, - 'поэтому и назад едет медленнее'.

Наступил уже вечер, когда, в конце концов, лорд Бернерс вернулся с оруженосцем Хамфри, скача впереди торопливо устроенных носилок. Испуганная Бесс выбежала и, в мгновение ока, пересекла двор. Необходимости говорить у ее свекра не возникло, одного взгляда на его лицо оказалось достаточно. Фитчет приподнял уголок покрывавшего тело знамени Хамфри. Кровь из раны все еще заливала голову, тем не менее, других видимых повреждений не обнаруживалось. Исключительно странное выражение наполовину одержанной победы смешивалось с умиротворением смерти. Убившую господина рану Фитчет так и не показал, но Бесс ее бы и не увидела, ибо земля под ногами стала тяжелеть, а мир вокруг окутался чернотой. Все, что она слышала, это отзвук слов Хамфри: 'У нас впереди вся жизнь...', после которого с единственным сдавленным криком упала без сознания.

Дети подрастали. Аннетта, в свои семь лет была прелестным ребенком, с полностью унаследованными от отца цветом глаз и волос и приятным выражением лица, хотя шестилетняя Маргарет могла претендовать лишь на то, чтобы считаться простоватой, темноволосой, как матушка миниатюрной, с равно желтоватой кожей. Джон, по мнению Бесс, полностью пошел в линию Буршье, превратившись в воинственного мальчишку, с которым оказывалось тяжело справиться. Его чересчур избаловали дедушка с бабушкой в Эшвелторпе и теперь, без руководящего сыном батюшки, Бесс опасалась, что он совсем отобьется от рук. Стоит Джону достичь восьми, как мать отправит его пажом к кому-нибудь знатному, может быть, к лорду Гастингсу, или даже к герцогу Глостеру.

Детская звенела от звука пронзительного мальчишеского голоса, недавняя ссора произошла из-за желания Джона посмотреть на победоносный вход в Лондон короля.

'Разумеется, нет', - постановила Бесс. 'Наша семья в трауре, сынок, это будет совсем не подобающе'.

Нахмурившись, Джон ответил: 'Папа хотел бы, чтобы я полюбовался на въезд короля'.

'Не глупи', - внушала ему Аннетта. 'Откуда ты можешь знать, чего хотел бы папа?' Лицо девочки чуть-чуть порозовело, - из троицы она рыдала больше всего, услышав о гибели Хамфри. 'Мы и так скоро увидим короля, правда, мамочка? Ты же сказала, что отвезешь нас ко двору'.