Я молчала, из последних сил стараясь держать себя в руках.
Не объяснять же ему и правда, что с телефоном тема уже неактуальна…
— Ты там совсем язык проглотила? Слышишь меня?
— Слышу, — подтвердила я хрипло.
— Счастье какое, не оглохла! Все. В понедельник чтобы отзвонилась. И только попробуй опять вырубить телефон.
И связь оборвалась.
Я осторожно отложила телефон в сторону, и села, зажав кулаки между коленей.
В голове звенело. Это отдача от лопнувших воздушных замков по мозгам ударила.
Кассандра Морель. Порядочный человек. Достойный член общества. Квалифицированный, востребованный специалист и ценный профессионал. Чпок, чпок, чпок — один за другим лопались радужные мыльные пузыри моих фантазий. Которые я по наивности считала целями.
Не зная, сколько я так просидела в странном состоянии полупрострации, но вывела меня из него распахнувшаяся дверь моей комнаты:
— Морель, ты в машине забыла… Кэсс? Ты в порядке? Что случилось?
Вив. Кажется, за неделю совместных каникул он напрочь отвык стучаться.
Эта мысль потащила за собой другие. О том, что полностью погрузившись в переживания, я упустила, чем наши милые семейные разборки с дядей могут быть чреваты другим.
Это, в целом, нормально — эгоистичная реакция первичная. Но…
Гросс Теккер. Я представила последствия для него. Мда-а-а.
— Вив, нам надо расстаться. Нет, я не издеваюсь. И это не манипуляция с целью чего-то от тебя добиться. Вокруг меня скоро начнется такой скандал, что мы все равно разбежимся. Так что лучше разойтись сейчас, пока дерьмом не окатило. И так, будь спокоен, брызги долетят.
Я представила генерала гросс Теккера, узнавшего, в каком контексте склоняют фамилию его сына — его фамилию! — и скривилась, как от зубной боли: долетят. Это не то слово — “долетят”. Почтенное семейство Вива препарирует, потому что фамилия — одна на всех, а упоминания рядом с преступницей сотрудников полиции не украшают.
— Та-ак… — протянул Вив. — Морель, ну что за мыло-мочало-начинай сначала? Мне казалось, мы договорились, что сначала ты мне объясняешь, в чем проблема и почему мы должны расстаться, потом я тебе объясняю, почему это совершенно дурацкая идея и дальше — как оно там говорится? — жили они долго и счастливо! Вроде такая умная, а такой простейший материал не усвоила…
Благожелательный, шуточный тон произвел на меня совсем не то впечатление, которое я могла сама от себя ожидать.
Я уткнулась лбом в колени и разревелась.
Да вот так вот.
Прямо на глазах у окончательно обалдевшего и переставшего что-либо понимать гросс Теккера.
— Кэсс… Ну, Кэсс…
Когда я оказалась у него на руках, я не поняла, но с удовольствием приняла чужое плечо, как замену коленей и принялась рыдать еще горше, обхватив Вива за шею, вжимаясь в него и цепляясь ногтями за футболку.
Ну и сам виноват! Я ему сказала, чтобы проваливал!
И с этой мыслью цеплялась за него еще отчаяннее.
— Кэсс, ну расскажи мне, что случилось?..
— Меня посадя-ат, — провыла я, заикаясь. — Ну или не посадят, но будут су… су… суди-и-ить. И… и… исключат, наверное. Я бы точно и… и… исключила.
— Из-за Луизы что ли? Да брось, нет у них оснований, только нервы треплют и деятельность изображают. Тебе Ламбер звонил?
— Нет, — я всхлипнула. — Дядя. И не из-за Луизы. А п… п… по-другому делу.
— Дядя?.. При чем тут твой дядя? Какому делу?
Я сидела, уткнувшись лбом в шею Гросс Теккера и закрыв глаза. Самые первые, отчаянные, неконтролируемые рыдания под градом вопросов вроде бы стихли, хоть дышать все еще было тяжело.
Голова не то, чтобы прояснялась. Но в ней вырисовывалась одна мысль — я ему расскажу.
Не потому, что мне очень хочется. Не потому, что мне это как то поможет. Вот вообще ни разу не хочется, и вряд ли как-то поможет.
Но это будет честно. Вив всегда был со мной честен. Я должна ему хотя бы это — возможность принять решение с наличием полной информации.
— Я не знаю точно, по какому делу. Их было несколько, — я набрала в грудь побольше воздуха, пока гросс Теккер умолк, сообразив, что я заговорила и опасаясь спугнуть. — Мой дядя — опытный мошенник. Он зарабатывает на жизнь шантажом, обманом, подделкой документов и торговлей информацией. И до поступления в академию, я тоже этим занималась.
Молодец, давай теперь договори, залпом, как горькую пилюлю, и если тебе повезет, то гросс Теккер сразу отвалится и не придется резать хвост по кусочкам.
— Мне это не нравилось и я сбежала. Но он меня нашел и теперь говорит, что если я ему не помогу в еще одном деле, то он сдаст меня полиции. Что у него есть доказательства. А я не помогу, потому что я не могу этим больше заниматься Вив, не могу! Даже если были бы железобетонные гарантии, что это последний раз, все равно не могу.
— Твою ж мать… — выдохнуло мне в макушку.
Согласна. Исчерпывающе.
— Хорошо, — продолжил гросс Теккер. — А теперь давай все то же самое, но с начала и подробно.
Видимо, придется все же по кусочкам…
Рассказ выстраивался тяжело. Я не знала, с чего начать. С гибели родителей и с того, как дядя вызволил меня из детдома и как я была ему за это благодарна? С того, что оно началось с малого, он просил ему помочь в каких-то делах, и я была даже рада оказаться полезной, даже если просьбы казались мне немного странными? С того как Микк помог мне открыть на все глаза и что было дальше?.. Мысли путались, я скакала с одного на другое, но, кажется, в какой-то момент начала выстраивать всю разрозненную мозаику в цельную картину.
— Дядины просьбы… Поначалу они были простые и не предосудительные. Познакомиться и сдружиться со сверстником или сверстницей — ребенком нужных дяде людей. Получить приглашение в гости. Всё. Ничего ведь сложного, правда?
Шмыгнув носом, в вытерла слезы тыльной стороной ладони, и сжалась в комочек у Вива на коленях. Повторила с тяжелым вздохом:
— Ничего сложного. Ничего неблаговидного.
Было ужасно грустно видеть ту наивную себя. Грустно, больно и хотелось защитить того ребенка.
— Знаешь, мне не слишком-то нравилось с кем-то “дружиться”. Я и до детдома-то была не слишком общительной, очень медленно и осторожно сближаясь с другими детьми. А после детдома у меня резко повысилась потребность в одиночестве. Общие спальни, общие приемы пищи, общие игровые и учебные комнаты…
Мне в макушку хмыкнули — тепло и очень сочувственно. И обняли крепче. Эти объятия как бы говорили: “Я тебе сочувствую. Я тебя понимаю”, и мне становилось легче.
— Но мне все равно даже нравилось, что дядя просит меня о помощи. Это давало мне себя почувствовать нужной, понимаешь? Не бесполезной. Не обузой.
Я растерялась, не зная, как объяснить что чувствовала, свои мотивы. Я ведь не боялась, что дядя меня выбросит. Не считала, что он взял меня из милости. В моей голове все было логично: дядя забрал меня к себе жить, потому что я его племянница и он меня любит, все правильно, так и должно быть, мне не о чем переживать, дядя обо мне позаботится. Он сам мне об этом много раз говорил.
Но потребность оказаться полезной и страх, что окажусь недостойной этой любви, все равно подсознательно меня грызли.
Смирившись, что мне не удастся передать словами всю полноту и непротиворечивость обуревавших меня тогда чувств, я продолжила рассказывать Виву историю своей безнадежной глупости.
— А дядя был терпеливым и понимающим, даже если я что-то делала не так, и у меня не получалось выполнить его просьбу. Он объяснял, как нужно. “Понимаешь, племяшка, нравиться людям — это на самом деле не сложно. Это социальный конструктор, который нужно просто собрать. Собираешь необходимые детальки — получаешь необходимый результат”.
Я стиснула зубы, пережидая волну воспоминаний, и с неожиданной яростью выдохнула:
— Ненавижу все это. Инструменты, конструкты, методики… Набор манипулятивных воздействий, марионеточная теория!
Переждав, пока меня перестанет корежить, я продолжила:
