– В ваших речах есть то, что меня веселит, обнадёживает, но и то, что меня беспокоит, – старался Мельхиор всё же соответствовать своему образу. – Вы говорите: власть понтифика стала сродни императорской или даже выше?

– Что вы! Как можно! – раскрыл в удивлении глаза старец. – Ничего подобного я не говорил. Я молюсь за чужие, запутавшиеся и заплутавшие души. Даже за паршивых овец. Каждый заслуживает шанс на исправление. Так учит священное писание Клира. Даже архимаг Эрасмус когда-то так говорил. Вот и я лишь сказал госпоже Сильверман, что здесь её ждёт сожжение… Впрочем, зимой костры редко жгут, – призадумался прелат, отведя взор вбок и бормоча тише. – Дрова нынче дороги, вы же знаете, – вернул он свой взгляд на собеседника. – Правильнее было бы сказать: отсечение головы. Гильотины-то наточены, а стоят без дела в каждом городе. Ждут, так сказать… Привезла бы она хотя бы самого Мельхиора… Ну, я и сообщил, что Квинт Виндекс может пристроить её в монастырь с покаянием, укрыть от гнёта закона, чтобы она помогала Пресвятой Церкви, молилась Творцу, выполняла разные поручения. Император бы не простил, а Клир может прощать. Даже в эпоху войн и конфликтов мы должны проявлять милосердие, господин советник.

– Ну, разумеется, – кивнул Мельхиор, сдерживая улыбку.

Священник в митре явно не знал, в каком сейчас состоянии находится сам Квинт, иначе бы, вполне возможно, поступил бы совершенно иначе. Мельхиор же представлял, что придётся спешно искать какую-нибудь повозку, да ещё и к границам. С новобранцами, с возвращающимися после увольнения домой солдатами. Просто так туда быстро проникнуть бы не получилось, а требовалось ведь не мешкать, поскорее отыскать дочь и Розу.

– О! – чуть не двинулся дальше по своим делам прелат, но тут же остановился. – Как раз хотел с вами кое-что обсудить. Вы ведь наверняка на шестнадцатилетие Жилю подарите какую-то умную книгу. А вот приедет ли Квинт на торжество – мне неизвестно. Нам от Клира тоже стоит представить какой-нибудь щедрый дар. Всё-таки не просто День Рождение, а вступление во взрослую жизнь! Совершеннолетие! При желании Лор де Рон может уступить сыну даже престол в этот день или в любое другое время после.

– А он собирается? – прервал его монсеньор.

– Да кто ж его знает, что ему в голову взбредёт? Сами видите, он давно нас не слушает. Мы при нём как балет вокруг главной примы. Вроде и есть, а толку? Подтанцовка без права голоса. Захочет – передаст власть сыну. Жаль, советников это не очень-то обнадёживает, ну да ладно. Моё мнение вы знаете. Жилю де Рону бы не помешало придать мужественности, серьёзности. Юноша одурманен художественным вымыслом, распространившимся в литературе. Книгопечатное дело погубит сей мир, советник.

– Вот чего, значит, нам надо бояться, – криво усмехнулся Мельхиор в обличие старца.

– Мудро сказал отец Дамиан с Вольного Края, что книги, кроме церковных, надо строго-настрого запретить! Особенно развращающую поэзию! Как может серьёзный настоящий мужчина такое любить? Сын самого монарха! Стишки… немыслимо! – с возмущением восклицал собеседник. – Я понимаю вашу, Когнаций, любовь к истории, летописям, легендам и книгам. Но Жиль… Хватает нам, что Лор де Рон увлекается живописью, благо знают об этом лишь такие, как я, и вне стен дворца он нигде не рисует. Да и картины не выставляет. Они, может, и ничего, но где утончённая натура этих слащавых напомаженных художников и где наш горделивый лев, отец нации, герой былин и легенд! Сам император! – выпятил старик грудь колесом, словно сам себя вообразил мужественным рыцарем на престоле.

– Вы говорите столь много, прелат Антоний, что я не могу уловить суть, – вздохнул монсеньор.

– Подарок, господин советник! Подарок! – напомнил старик. – Что подарить сыну императора?

– Подарите какой-то божественный артефакт, – предложил Мельхиор. – Есть что на примете? Не надо хмуриться, прелат, у вас и так хватает морщин. Думаете, негоже Клиру дарить потомку отца нации и светочу веры в Творца языческую безделушку? Так я вам напомню, что языческих богов победили, убили и заточили в эти самые безделушки. А кто может сделать нечто такое с Творцом? Да никто! В этих артефактах весь символизм! Языческие сущности-хранители пали так низко и далеко от своего астрального мира, что стали привязаны к миру материальному. Они как джинны в бутылке. Артефакты подчёркивают величие над ними Творца. Если вы грамотно преподнесёте, а язык у вас, как я вижу, подвешен, то такой подарок определённо станет сияющей яркой звездой праздника, увеличив репутацию Клира ещё сильнее. Если, конечно, есть ещё куда, а то…

– Вы просто не так поняли мои слова, – ещё раз пояснил священник. – Хм, божественная реликвия…

– Обязательно солидная и мужская, – подыгрывал речи прелата монсеньор как только мог. – Не диадема, не брошь и не серьги. Какой-нибудь меч, например. Меч Ареса, есть ли у Клира такой? – не скрывал он своё любопытство.

– Единственное во всём Иггдрасиле изделие из красного металла? Был бы такой, висел бы на поясе у Императора, – хмыкнул прелат. – В сокровищницах такое не держат. Только в музее. А там как назло только женское! Посох Инпут, письменные принадлежности и краски Сешат да перо Маат рядышком.

– Её матери, – призадумался Мельхиор.

– Вам виднее. Я не очень разбираюсь в этих странных связях. У одного башка ибиса, у другой башка павиана, дочь их с головой леопарда… Что это вообще?! Это как? По какому принципу? Можно немного логики и здравого смысла в эту нелепую мифологию ортодоксального прошлого? Не могут павиан с ибисом леопарда родить. Не надо быть отличником в церковно-приходской школе, чтобы это понимать, боже мой! Может, уже будем все шагать в ногу со временем? Творец един и вездесущ! Он создал всё! Не надо нам тут богов неба, ручьёв и воды по отдельности, так ещё и бога ветра, чтобы тучи нагнал. Стоит ли так распыляться? За дождь помолитесь Творцу. Мы, люди, его любимые дети. И иноверцы сейчас угрожают нашей цивилизации, зажимая с разных сторон. Эльфы, наги, шеду, дракониды повылезали, орки с Урда притопали. Человек – венец природы! Всем это известно! Не фелины с головами кошек, не ласерты-людоящеры, не люди-ибисы, не люди-шакалы, – восклицал недовольный прелат. – Пусть живут там, в лесу, молятся колесу да вымирают все поскорее. Век язычества давно ушёл, как и их устаревшие варварские традиции.

– А знаете, откуда вообще пошло слово «варвары»? Маркус Бранд, языковед-чародей, мне как-то рассказывал в молодости. Своей, – на всякий случай уточнил монсеньор, ведь представал в облике древнего старца. – Во времена, когда в Империи уже поклонялись Творцу, уже после распада и восстания, ведь языческая вера сохранилась только в Вольных Городах, таскарцы как раз молились богиням-кошкам, богам-птицам, всем таким, – пошевелил он плечами, по которым с гордым видом расхаживала Баст. – Империя и эмиры весьма враждовали. В том числе на почве религии. И когда их воины совершали свои набеги неудачно, попадая в плен, то наши, не зная таскарские языки, слышали от пленников только какую-то белиберду типа «вар-вар-вар-вар», вот и прозвали тех, кто разрушает набегами святилища и церкви Творца, крушит памятники и вообще всё подряд, варварами.

– Интересно, – произнёс, вдохнув, пожилой священник, хотя взгляд и вид его, скорее, говорили об обратном.

– Тяга к рисованию может помочь в отрисовке карт и планов местности. Тяга к поэзии и литературе способна сделать тактичным оратором или расчётливым политиком. Последнее заодно лучше тренировать в настольных играх. Подарите Жилю старинные фигуры для «Битвы королей» в ящике из дорогого дерева. С декором, с драгоценностями, – предложил Мельхиор.

– В музее есть таскарские, из красного и чёрного дерева. Столь ароматные, что на экскурсиях даже купол приподнимают, дабы все, кто вокруг, могли вдохнуть запах сандала и махагони. Там вместо башен, правда, таскарские парусники, а вместо двух генералов – боевые мамонты. Пафосный набор, я вам скажу. Архимаг представлен визирем, но там вот различия минимальны. Есть и посох, и борода, и всякие амулеты… – припоминал прелат.