Чем лучше и чётче было видать приближающийся с юго-запада колоссальный сгусток тёмной энергии, тем всё более пугающей представала в глазах паникующих горожан его форма. Туловище напоминало гигантского скорпиона с несколькими вздёрнутыми хвостами, за спиной расстилались перепончатые крылья, торс походил на звериный, а голова с обилием широких рогов напоминала нечто среднее между черепом дракона и черепом волка.

Вероятно, если б Бальтазар когда-либо видел Гарма – бело-серебристого дракона с мордой, больше похожей на представителя псовых, этакую помесь рептилии и явных волчьих черт во внешности, – он бы вдохновился им. Но данный зверь тьмы был соткан исключительно фантазией самого некроманта.

– Вот вы, лорд Кроненгард, человек-маятник, туда-сюда мотаетесь, – проговорил Бальтазару барон Самеди, с важным видом двигаясь рядом, опираясь на тросточку и ведя армию живых мертвецов по землям Лонгшира на пару с чернокнижником.

– Провёл меня проклятый старик-священник. Натравил на Империю, а Люцию спрятал не там. Хитрец, хитрый лис, каких поискать, – процедил ему недовольный некромант, уверенно шагая вперёд.

– У меня это вызвало бы уважение, – подметил Самеди, двигаясь в ногу рядом. – Слабый противник заставляет нас лишь тратить силы впустую. Сильный же заставляет нас думать, обогащает и делает самих нас мудрее, хитрее… Во времена Второй Войны Богов мы с Папой Ведо воевали против богов севера. Хеймдалль тогда дождался, пока войска Таскарии взойдут на радужный мост… и переместил его в Преисподнюю. Демоны всех растерзали безжалостно, а я даже не видел смысла поднять их в качестве нежити. Сколько не трать силы – разорвут на куски вновь и вновь. Я был восхищён планом Хеймдалля. Но когда он попытался провернуть то же самое со вторым ледяным мостом, обрушив его, когда большая часть армии была на нём, я уже был готов. Армия представляла собой просто иллюзию. Настоящие войска шли по тоннелям из Урда, потому что Фудзин заключил союз с орками.

– Славные были времена? – покосился на него Бальтазар.

– Отнюдь, лорд Кроненгард, – манерно покачал головой барон. – Я предпочитаю веселье и танцы, а не кровопролитие. Я бог смерти, но не войны. Праздники, выпивка, сладострастие – вот мой удел.

– Не понимаю, как одновременно можно быть богом секса и смерти, – проворчал некромант.

– Смертным и не дано понять. А уж бог смерти, как никто другой, лучше всего знает, чем ценна жизнь! Удовольствиями, лорд Кроненгард, удовольствиями! – улыбался Самеди. – Ешьте и пейте, танцуйте, пляшите! Целуйтесь и кувыркайтесь в постели! Ищите в жизни удовольствий, ведь только плоть способна ощутить их в полной мере. Зачем, по-вашему, обитавшие в виде бесформенных сгустков энергии духи типа меня захотели обрести форму и тело? Материальные удовольствия сильнее духовных.

– Не сообщили мне ничего нового, – проворчал Бальтазар. – Даже в Фуртхёгге наслышаны о пирах Диониса и любовных приключениях Зевса.

– Есть сущности, питающиеся эмоциями, звуком, печалью, но это совершенно иное, – сообщил темнокожий барон. – Это не сравнится с пиром в обилии вкуснейших блюд, с выпивкой, с курительными смесями. Жизнь коротка, зачем тратить её на страдание, если можно потратить на удовольствие? Цените то, что имеете! Главное, меру знать, ведь праздник лишь тогда праздник, когда это редкий островок средь потоков привычной рутины. Делу время – потехе час. Но час этот должен быть именно тем, ради чего затевалось всё остальное. Важно лишь помнить, что смысл соития не только в экстазе, но и в рождении детей, которых нужно ещё воспитывать и растить, а не валяться пьяным, не просыхая, пока они сами встают на ноги. Чревоугодствуйте в праздник, но держите себя в руках в дни обыденные. Лишь тогда удастся насладиться сполна и ощутить этот вкус мирских радостей.

– Я наконец понял, зачем вы мне помогаете и участвуете во всём этом, – кивнул сам себе, глядя вперёд, некромант. – После войны будет греметь праздник победы. Даже не важно, какой из сторон. Вы не дадите Локи разрушить мир, по крайней мере, усиленно там с Мокошью, Гором и всей остальной божьей шушерой попытаетесь этого не допустить. А потом получите свой праздник. Ежегодное чествование и для себя, как ещё и бога смерти, разные тризны памяти павших.

– Вы умны, лорд Кроненгард, но как же вы не любите богов, – усмехнулся Самеди.

– А они меня любят? Меня родили, лишь чтобы отдать в жертву Молоху. Бог огня унял сильную лихорадку у моей матери, когда отец пообещал отдать первенца на его седьмой День Рождения. Где были добрые боги, барон? – оскалившись, повернул голову и поглядел на рослого собеседника снизу вверх Бальтазар. – Асклепий, что там среди вас заседает…

– Он ведь не вездесущ, – со вздохом, неторопливо и без особых эмоций произнёс темнокожий барон. – Многие божества исцеления погибли в Первой и Второй войнах, лорд Кроненгард. Не было никого в той области Фуртхёгга, где молился за вашу будущую мать ваш отец. Вы слишком много хотите от нас. Исцеляй мы каждого, за кого просят, мы обратились бы какими-то бесами на побегушках у смертных. Пусть демонологи с плетью заклинают инфернальных духов на помощь, боги же никому ничего не должны. И если кто-то решает проявить свою благосклонность сегодня, это не значит, что завтра он не решит обратить свой гнев, если вдруг его разозлить.

– Ветреные, сами себе на уме, – фыркнул Бальтазар, скривив губы. – Толку от всех этих культов вокруг? Поклоняются, а вы даже не слушаете!

– Нам и не надо. Культы питают лишь неделимый хаос, самого Азаг-Тхота, и вы это знаете, – повернулся к собеседнику барон Самеди. – Моё дело – хранить аспект смерти, празднества, экстаза и сладострастия, веселья и ритуальных танцев, почтения к павшим и умершим предкам. Я в этом теле готов объявиться на празднике и вкусить даров, может, вселиться в иное тело, не обретя материальной формы, но я не слышу в ушах голоса молящихся дни напролёт, не наблюдаю за их церемониями, ведь мне это попросту не интересно. И я тоже не вездесущ. Я часто в Таскарии, но это не значит, что прохожу мимо каждого дома.

– Объясни это тем, кто лоб расшибает, бестолково молясь что тебе, что Творцу, что Молху… Все одинаковы, – морщился лорд Кроненгард.

У вас, смертных, весьма неверные представления о богах, – сообщил барон. – И, впрочем, «богам» назвали нас именно вы. Мы приняли это, даже свои новые имена. Меня, например, звали Азагон ЛаКруа, я был гробовщиком, похоронных дел мастером, пока не стал аватаром Самеди, не слился с ним в единую новую форму, подарив свою внешность и сделав это тело вместилищем для его силы. Поначалу я приглядывал за своими потомками, часто посещал родной город… Встречал их в посмертии… А потом однажды тяжёлая болезнь лишила последних наследников ЛаКруа жизни. Мой род прекратил своё существование, и это позволило мне многое понять, осознать, принять свою сущность, проводив родственников в последний путь.

– Последний? В Фуртхёгге, к примеру, верили в перерождение. Потому так легкомысленно приносили в жертву детей страшным богам, – заявил Бальтазар. – Да и если ты был гробовщиком, какого ж лешего тогда ты «барон»?!

– Вы о посмертном возрождении в загробной жизни? Боюсь, лорд Кроненгард, смертным не стоит знать всё наперёд. Но если вас это так беспокоит, то Молох отправил бы вашу душу к Шаб-Ниггурат и переродил вас в качестве демона, если б то, что должно было случиться, таки случилось. Ваш пример должен был вдохновлять, как можно изменить уготованную судьбу, а вы вместо этого стали символом зла, кошмара и надвигающейся угрозы.

– Предпочитаю второе, – пророкотал некромант.

– А я вот всегда отдавал предпочтение десертам, – ухмыльнулся Самеди, заходя в черту города.

Барон взмахнул рукой, желая веселья, и его полчища вместо привычной ходьбы начали двигаться в резких движениях танца. Они шевелили руками, перебрасывали свои головы, катая по плечам, друг другу, буквально менялись черепами, ритмично двигались и продолжали шагать.

Нередко кто-то терял конечности или, выгибаясь назад вместе с толпой, переламывался пополам. Но верхняя его половина вставала на руки, продолжая идти да постукивать зубами в такт костяной музыке, а ноги, пританцовывая, шагали дальше сами по себе. Порой встречались отдельно ползающие руки, сжимавшие пальцы. А лорд Кроненгард только качал головой, считая всё это каким-то цирком и фарсом.