«Тепло на Зиму и еды хоть кусочек – разве много прошу?», – вспомнились Олегу слова сироты.

– Ты очень плохо выглядишь, – сказала вдруг Ольга, и на сердце у скитальца отлегло: «Ну конечно же! Как могло быть иначе?». Белое лицо, синяки под глазами, усталый взгляд – он был болен и больше не вылечится, вот Берисвет и беспокоилась. Серьёзные приступы начались года два назад, к тому времени они с Ольгой давно не виделись.

– Старость не радость, – попытался отшутиться Олег, но лицо Ольги словно бы затвердело – глаза прищурились в недоверии. Скиталец был готов поклясться, что сейчас услышит, как скрипнет металл. Пусть время было неподходящим, но Олег всё же спросил, что задумал:

– Слушай, ты девочку видела? Лизу…

– И что? – резко ответила женщина.

– Ей жить негде и есть тоже нечего. Сирота она, понимаешь? Приюти ты её, возьми в воспитанницы. Для счастья ей не так уж и много нужно.

– Ты сам то её хорошо рассмотрел? Зачем мне такая? – зашептала хозяйка. Скиталец поднял на Ольгу хмурый взгляд, но Берисвет и замечать его осуждения не хотела. – С большой дороги явилась, неизвестно кем тасканая, да ещё ворует, наверняка, в доме вещи начнут пропадать. Таких сирот по всем общинам нынче шатается – кого зверь задерёт, кого люди за дело прибьют. Нищие бродяжки как цветы придорожные – цветут ярко, а все листочки в пыли!..

– Я не хочу, чтобы она умерла, – мрачно отозвался Олег. Видя его настроение, Ольга поумерила гонор, но не отступила:

– У меня есть одна прислужница – Ждана, хорошая девочка, младшая дочка плотника. Её отец в этой комнате на коленях стоял, просил, чтобы я её приютила. Много умелых людей сейчас съезжается в Китеж со всех общин – кузнецы, столяра, механики, оружейники, кто угодно. Семьями едут из деревень, детей своих устроить хотят на хорошее место. Ждана шьет – залюбуешься, и готовит умело, по хозяйству всё знает, поёт славно и скромная, а твоя?

– Детей нянчить умеет, – припомнил Олег.

– Да она их угробит скорее! И вообще… – Ольга покраснела от избытка чувств к новой нахлебнице. – Ты не смотри что у нас терем высокий и еды полный стол. Не забывай про Долгие Зимы. На лишний рот у нас запасов не хватит и опять придётся в своем доме тесниться.

– Оля, вы ведь сможете её прокормить, ты же знаешь… – скиталец говорил без всякой злости, но всю душу вложил в эти слова. – Она хорошая девочка, я тебе жизнью ручаюсь. Приюти её в доме, избавь от дороги и ужасов, которые в Долгих Зимах творятся. Когда я вам впервые помог, ты мне слово давала, что не забудешь, так не забывай! Или слово женщины одинокой и жены отче-советника разную цену имеет?

Берисвет поутихла. Сжимаясь под шалью она, кажется, думала совсем не о их разговоре, но когда Олег открыл рот, чтобы попросить за Лиску опять, Ольга вдруг согласилась:

– Хорошо, пусть остаётся, но если хоть что-нибудь пропадёт, вылетит тут же! Какие сами, такие и сани!.. И о тебе пусть лучше помалкивает, ни о чём не говорит…

– Почему? – насторожился Олег, но Ольга тут же вспомнила о другом:

– Давно видел внучек? У семьи своей более не бывал?

Скиталец молчаливо потупился. Арсений перестал есть и навострил уши. Водитель разминал в руках горбушку хлеба, переводя глаза то на хозяйку, то на товарища. Он ведь почти ничего не знал об Олеге, сам скиталец о своей семье ничего не рассказал.

Конечно, Олег заходил в Монастырь, но бывал у христиан тайно. Первые несколько Зим не хотел мешать новой жизни Сергея, хотя тосковал по сыну, а когда почти решил объявиться, началась настоящая охота на Двоеверие. Олег быстро понял, как опасны могут быть эти люди, и что лучше теперь держаться в стороне от семьи. Он не хотел подвергать опасности сына, его молодую жену и новорожденную дочь.

И всё равно…

Всё равно он пробирался в Обитель и как один из тысяч паломников заглядывал в церковь, высматривая там лазурный платок и золотые волосы Жени. А однажды Бог свёл их вместе на стоянке кочевников, и они говорили лицом к лицу, пусть Женя его, кажется, не узнала, только слушала сказы, зато он вдоволь налюбовался…

Евгения, Женечка – настоящая внучка, родная, красавицей выросла, ей восемнадцать Зим, и у неё очень серьёзные голубые глаза – такие же холодные и строгие, как у бабушки из Навьего племени. Что бы сказала Анюта, увидев свою крестианскую внучку? Обняла бы её, признала? Или отвергла и угрожала убить, как потомство предателя, презревшего род?.. Нет, ей бы хватило мудрости принять Евгению и, быть может, даже сына простить. Была ведь ещё и младшая внучка – Дашутка, о которой он пытался осторожно расспрашивать Женю. По слухам, она часто болела и всё время лежала то в лазарете, то дома. Таких слабых от рождения детей в семье Олега ещё не встречалось.

– Две Зимы я не бывал в Монастыре…

– И с сыном не разговаривал?

– Нет.

– Зря, очень зря…

Разговор всё не клеился. Ольга знала лишь, что со старшим сыном Олег насмерть рассорился. Настоящих причин и всей глубины этой пропасти скиталец ей никогда не рассказывал. Говорил лишь, что не уважил его выбор веры, на что Берисвет жутко сердилась. Она настойчиво убеждала – родня превыше всего. Все предки наши с потомками связаны крепкими нитями, разорвать которые не в силах ни одна церковь. Олег отмалчивался, не открывался, и в споры никогда не вступал. И сейчас об этом говорить не хотелось.

– А что твой муж? Бритоус тебя не обижает? – Олег только хотел поменять тему беседы, но от привычного напора и твёрдости Ольги вдруг не осталось следа. Она словно обмякла, даже голос осип:

– Пьёт, много пьёт... Хотя нет, сейчас не пьёт. Дела у него важные, нынче за весь город в ответе. И никогда он меня не обижал, но пьянство его я терпеть не могу. Не выносимо…

Ольга поёжилась, но вдруг её изнутри словно что-то кольнуло. Она подалась всем телом вперёд и, отрезая каждое слово, спросила:

– А зачем тебе знать про мужа? Какое тебе до него дело?

Олег вздохнул, настало самое время сказать всё на чистоту, ведь ради нынешнего разговора он ехал в Китеж. Только через Ольгу и её супруга можно было добраться из человека из Двоеверия:

– На самом деле я к Бритоусу приехал. Он ведь все ещё Отче-Советник?

Олег знал этот страх – это был белый человеческий ужас, когда от лица отливает вся кровь, как будто сама жизнь уходит через застывшее сердце. Именно это произошло сейчас с Ольгой. Рот её приоткрылся, глаза остекленели. Не заметить страх женщины было попросту невозможно. Арсений вдруг поднялся с места и, кашлянув для порядка, сказал:

– Спасибо за угощение, хозяйка! Дождь, снаружи, наверное, уже кончился, слава Богу. Я, пожалуй, пойду, ещё разок двигатель гляну… – он понял, что оговорился про Единого Бога в языческом доме и ещё больше смутился. Арсений поспешил к входной двери и вышел под сплошную пелену ливня.

– Ждана, покажи девочке свои вышивки! Те, что в светлице у тебя лежат, покажи! – опомнившись, распорядилась Ольга. Взяв Лиску за руку, служанка повела её на второй этаж терема. Только девочки скрылись, как Берисвет лихорадочно схватила руку скитальца:

– Зачем ты приехал?! Зачем?! Пять Зим тебя не было, и тут на тебе – заявился!

– Просто не хотел тебе с новым мужем мешать. Думал, что так будет лучше…

– И правильно думал! Мне ведь казалось, что ты уже сгинул и никогда мы больше не встретимся! Ты ведь не знаешь, как теперь я боюсь твоего возвращения! Я тебе никогда не рассказывала, да и перед всеми Богами клялась, что не расскажу, а придётся!

Теперь Олег сам напугался – с Ольгой было что-то не так. Оставшись одна, без мужа и брата, да с маленьким голодным ребёнком на руках, она ведь даже почти что не плакала, решительно взялась за свою жизнь, тянула семью и ни одной жалобы от неё Олег не слыхал, а теперь…

– Ночью на брачном ложе лежим, после свадьбы, – откровенно начала женщина. – А он возьми и спроси про тебя: кто ты, да откуда, да чем занимался. Я рассмеялась, думаю – ревность. Ты ко мне часто хаживал, да ничего такого от меня никогда не хотел, а ведь мог бы... Я тебе была крепко тогда благодарна, всё для тебя могла сделать, даже мужем считать, да только ты о ком-то другом вечно думаешь – так ему и ответила. А Бритоус и бровью не повёл, всё спрашивает и спрашивает – про брата моего начал спрашивать, как он дружил с тобой и чем занимался, а потом и вовсе начал мне вопросы странные задавать – не говорил ли ты про Навь? Про подземных выродков и чёрную кровавую веру? Про смерти людские расспрашивал, имена называл, кого я не знаю: Анна, Влада, Светлана, Михаил, о колдовстве тёмном начал говорить, о крови выпитой, о похищенных девушках. Я никогда о таком не слыхала, расплакалась, а Бритоус приподнялся, глаза у него ночью так странно блестят и говорит мне: «Как только скиталец заявится – доложи». Я сквозь страхи ещё сумела спросить: «Да не уж то ты думаешь, что Олег знает Навь?» А он…