– Столовую и работников надо обязательно сфотографировать, – твердила Карен, перематывая фотоплёнку на начало. – А то сидят там, никто им не указ, тараканы бегают – им дела нет.

– Тараканы, а также другие вредители – не их зона ответственности, – с придыханием проговорила Гретта, поправляя очки.

– Но они хотя бы сообщить должны, куда положено! Вы видели нашу новую посудомойку? Ходит с нестрижеными чёрными ногтями! Надо её всем показать, чтобы администрацию пристыдить.

Некоторое время они ещё спорили о том, куда лучше вставить график каникул и расписание открытых уроков, после чего спешно разделались с кухней, оставляя двоих престарелых кухарок, двух их юных помощниц и посудомойку недоумевать, чего это вдруг их почтили столь ярым вниманием. Помощницы, правда, расстроились, что их не предупредили заранее – а то приоделись бы.

Снимать фасад школы ученицы шли почти бегом. До начала уроков оставалось минут двадцать и хотелось закончить уже хотя бы с какой-то частью дел. К тому времени к ним присоединились соседки Кристины, которым очень хотелось оказаться в гуще событий. Карен ко всеобщему удивлению явила собой образец стойкости и рвения к труду. Она выставляла перед собой пальцы, выискивая нужный ракурс, приближалась и отходила, приседала и подставляла себе под ноги тяжёлые валуны, чтобы оказываться выше, поднимаясь на них. Она даже рвалась улечься на землю, дабы снять здание в лягушачьей перспективе, но подруги всё же уговорили её этого не делать, ссылаясь на сырость земли и белизну её форменной рубашки.

В конце концов, Ханне даже удалось уговорить Карен сфотографировать её на фоне раскидистого розового куста, а когда все их серьёзные намерения, изжив себя этим утром, перешли в категорию смеха без причин, надрываясь от хохота и подначивая друг друга, одноклассницы двинулись ко входу в школу. Кристина, которая постоянно что-то записывала, выбилась из этой шумной компании и немного отстав, быстро чиркала на бумаге одолевавшую её мысль. Внезапно боковым зрением в предрассветном зареве она приметила движение где-то в стороне от себя. Она повернула голову. Тёмная фигура, затянутая плотной тканью чёрного плаща и укрытая глубоким капюшоном, прошмыгнула в сторону заднего двора, где располагался пожарный ход. Кристина хотела было кинуться следом, всерьёз решив, что тенью был некий злоумышленник, но взяв себя в руки, не стала поднимать шум. Скорее всего, то была кто-то из девочек, сбежавших прошлой ночью по личным делам. Такое изредка происходило. Мало кто осмеливался решиться на побег, но прецеденты случались хоть и нечасто. Было бы желание, а перемахнуть через высокую металлическую ограду – задача плёвая, особенно в школе, где на физическую подготовку учениц выделялось пять академических часов в неделю.

Окончательно убедив себя в том, что выдавать беглянку не стоит, Кристина поспешила к подругам.

– Отлично, – протянула довольная Карен, – на выходных дома проявлю плёнку и сделаю по несколько кадров – выберу самые удачные.

– Мою тоже напечатай, – попросила Ханна.

– Ага, для рубрики «Бездельник месяца», – съязвила Марта, за что словила лёгкий подзатыльник.

– К концу недели мы всё распределим. Потребуется оставить место для фотографий, таблиц и иллюстраций, – перечисляла Гретта. – Ты, кстати, художника нашла? – все дружно посмотрели на Кристину.

Девушка в замешательстве остановилась, понимая, что вот оно это важное, о чём она не подумала.

– Ну как так, госпожа главред? – нравоучительно проговорила Марта, не забывая при этом хихикать, – обо всём напоминать надо.

– Подожди, – остановила её Кристина, – Молли Пэкс занимается в художественном кружке. В том году она даже какое-то место по городу заняла. Но у неё на меня зуб. Скорее всего, не захочет к нам.

– Точно. Она голосовала за Мелиссу. Вот же подстава, – Марта недовольно поджала губы.

– Надо попробовать, – заключила Гретта. – Я с ней поговорю.

На том и порешили. В пятницу вечером Кристина с Греттой условились встретиться в подвале школы, где располагался типографский станок, чтобы отпечатать собранный за неделю материал. Работы предстояло много, но теперь уже никого это не пугало. Воодушевление творческим процессом заражало всех. Девушки то и дело выдавали новые идеи для газеты, погружаясь в мозговой штурм чуть ли не на каждой перемене. Комната Кристины и её подруг через пару дней превратилась в центр притяжения новостей и сплетен. Марте с Ханной даже не нужно было куда-то ходить – новости сами шли к ним – все, за исключением тех, которые касались педагогов. Тут требовалось подняться и дойти до кабинета очередной старой девы, чтобы упросить её поподробнее рассказать о текущей программе. Вряд ли это было бы интересно большинству учениц, но, с другой стороны, администрация школы не стерпела бы газету, наполненную одними лишь путешествиями и местными сплетнями.

И всё же, за самыми увлекательными хлопотами не стоило забывать про учёбу. В четверг, как и следовало ожидать, отрывок из «Комедии ошибок» к уроку литературы выучили все. Девушки с усердием тянули руки, посылая в сторону Теодора Макинтайера нетерпеливые взгляды, выходили по одной к доске и включали все свои актёрские способности, цитируя речи то несчастной Адрианы, то озадаченной до глубины души её сестры Люцианы. Учитель рассеянно слушал, ни на кого не глядя и, казалось, думал о своём, сидя согнувшись над журналом за широким столом и запустив кончики тонких пальцев в собранные на затылке волосы. Но, когда подошла очередь Кристины, мужчина заметно оживился.

– Начинайте, – позволил он, глядя на девушку с лёгкой полуулыбкой, когда та встала у доски.

Кристина с полминуты ещё стояла, рассматривая паркетный пол, после чего негромко вступила:

«Ах, бедных нас хоть верить заставляйте

В свою любовь: доверчив женский нрав,

Любя других, им руку отдавайте,

Но нам за то дарите хоть рукав!

Мы движемся одною вашей силой.

Идите же, любезный брат, домой,

Спешите там приветливостью милой

Мою сестру утешить и женой

Её назвать…» – девушка умолкла, пытаясь припомнить продолжение.

– Где лести дуновенье, – почти шёпотом подсказал ей учитель, не подсматривая в текст. Он всё также не отводил взгляда от Кристины, которой делалось неловко от этого внимания и всё путалось в голове.

Она повторила, продолжая отрывок:

«Где лести дуновенье отрадное способно разогнать

Вражду двух душ, там ложь не преступленье.»

На минуту в аудитории воцарилась тишина, которую, в конце концов, нарушил учитель, щёлкнув ручкой.

– Что вы можете сказать об этом? – он откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди. – Легко ли согласиться с убеждениями Люцианы?

Кристина опешила. Она не ожидала вопросов, ведь до сего момента учитель не интересовался мнением девушек по поводу того, что они ему излагали. Тем не менее взяв себя в руки, она ответила:

– Люциана говорит о важности роли мужчины в жизни женщины, но тут нужно понимать время, в которое Шекспир поселил своих героев, где царили патриархат и строгость.

– Я не о том, – Макинтайер покачал головой. – Она оправдывает ложь во благо. Утверждает, что Адриане будет хорошо, если муж станет её обманывать, уверяя в любви, хотя на самом деле предан другой. Но так ли это? – он сделал паузу. – Каково будет несчастной Адриане? Каково будет самому лжецу проживать жизнь, полную притворства?

Кристина побледнела. Под множеством взглядов, направленных на неё, она остро ощутила себя преступницей, находящейся в зале суда и ожидавшей обвинений от строгого прокурора. Ей стоило большого труда пересилить себя и не броситься бежать вон из класса. Сделав глубокий вдох, она проговорила:

– Ложь во благо – не то же самое, что ложь во спасение. Люциана понимает всю боль сестры, целиком и полностью зависимой от мужа. Она просто хочет, чтобы та была счастлива, пусть даже это лишь видимость счастья.

Девушка, наконец, решилась взглянуть на учителя. Он продолжал сидеть, не шевелясь со скрещенными на груди руками, пристально вглядываясь в обеспокоенное лицо своей ученицы. Казалось, он хотел что-то увидеть, найти ответы на вопросы, рождавшиеся сами собой при общении с этой девочкой, в душе которой теплилась мучившая её тайна. Устав цепляться за догадки, он вернул своему лицу доброжелательное выражение.