Начало осени выдалось тёплым. Даже вечером, когда закатное солнце уже почти скрывалось за крышами домов, совсем не хотелось одеться потеплее или спрятаться где-нибудь, где подают горячий кофе или ароматный глинтвейн. Потому, наверное, в небольшом уютном кафе на окраине Хайдельберга в тот вечер было совсем мало народу.

Приглушённое освещение этого места создавало атмосферу таинственности, но она не казалась тревожной. За круглыми столиками у окон мирно потягивали пиво работяги мануфактурного комбината, пришедшие со смены. Чуть поодаль влюблённая парочка под томный шёпот парня и певучее воркование девушки решала, куда идти продолжать вечер. Стоя за прилавком, заставленным пирамидой пустых подносов, бойкая и не в меру толстая хозяйка кафе оживлённо беседовала с гостем, который слёзно просил налить ему в долг. Но должников у Берты Монс было больше, чем стаканов на кухонном стеллаже, а таких, как Томас Рюге – больше, чем хотелось бы. Бедолага уже и так сильно задолжал, а потому разговор постепенно накалялся, оборачивая на себя любопытные головы постояльцев.

В самом дальнем углу кафе в тени небольшого помоста, на котором высился обтрёпанный рояль, сидели, пожалуй, единственные гости заведения, коим не было никакого дела до разгорающийся ссоры. Женщина лет сорока – брюнетка в винном платье, меховом манто, небрежно сброшенном с одного плеча, тонких чулках со стрелками и чёрных лаковых туфлях – беседовала с девушкой. Девушка эта, казалась слегка встревоженной и мало двигалась. Изредка она прикасалась к своей чашке с кофе и отпивала глоток. Голова её была обмотана широким палантином, который будто специально призван был скрыть от окружающих её облик. Скромное серое платье ниже колен и большие тёмные очки подтверждали желание остаться незамеченной. Девушка мало говорила. Она в основном слушала свою собеседницу, изредка вставляя короткие комментарии и односложно отвечая на вопросы.

– Забыла рассказать, – оживилась женщина и подалась всем телом к девушке. Её массивная грудь тяжело легла на столешницу. – Фани уезжает в Австрию. Один из её постоянных клиентов сделал ей предложение.

Девушка многозначительно кивнула, оценивая уровень везения Фани и беспримерную смелость её жениха.

– Чего только не бывает, – восхитилась она. – И когда она уедет?

Собеседница элегантно зажала пальцами мундштук с папиросой, прикурила от спички и взмахом руки немедленно погасила её.

– Жених уже перевёз её в съёмную квартиру. Закончит дела и они отчалят. Завтра устраиваем ей проводы. Все придут, даже Тильда. Муж отпустил её – святой человек. Они все святые – те, кто готов взять в жёны шлюху и довериться ей, – женщина замерла, исподлобья вглядываясь в лицо напротив.

– Будь осторожна, дорогая. Если хоть одна живая душа узнает, кто твоя мать, все дороги перед тобой закроются. Я, конечно, не брошу тебя и кое-какой капитал поможет тебе сводить концы с концами в течение нескольких лет, но потом. Кристина, мне страшно даже подумать.

В это время разговор у барной стойки уже перешёл в скандал. Невольно дамы обернулись на шум именно в момент, когда коренастый парень, скрутив руки дебошира у него за спиной, безмолвно поволок его к выходу. Тот, в свою очередь, бранился, не выбирая слов и поминутно завывал, тогда как хозяйка кафе сыпала оскорбления ему в спину, угрожая, что если он ещё сунется в её заведение, то она спустит на него собак. Верилось с трудом. Подобная сцена с участием Томаса Рюге и иже с ним повторялась здесь по несколько вечеров в неделю.

Девушка первой отвлеклась от произошедшего. Она заправила выбившуюся из-под платка короткую прядь обратно и быстро проговорила:

– Не волнуйся, мам. Я никому ничего не рассказываю. Даже подругам.

– Особенно подругам, – мать выставила вперёд мундштук с почти докуренной сигаретой, после чего сделала быструю затяжку. – Никогда не доверяй подругам, Кристина. Женщины не умеют хранить тайны, а ещё не терпят конкуренции. Поверь мне, покажись на горизонте симпатичный парень, которому ты посмеешь приглянуться, подруга первой выложит ему все твои тайны, ещё и сверху присочинит. Я знаю, о чём говорю, – пепел от назидательного постукивания по мундштуку легко полетел в хрустальную пепельницу.

– Поверю тебе на слово, – глухо проговорила девушка. – Ладно, мам, я пойду. Боюсь не успеть на поезд, – она поднялась с места, взяла висевшую на спинке стула сумку и повесила её на плечо.

– Да, конечно! – опомнилась женщина. Она тоже схватилась за сумочку, которая, в отличие от ноши Кристины, была больше похожа на маленький кожаный кошелёк. Вынув из него пачку купюр, она протянула их дочери. – Вот, возьми. Это на такси. Тут через дом стоянка. Спросишь там Дитера – хороший парень, ему можно доверять.

– Мам, перестань, я на автобусе могла бы.

– Не спорь, так быстрее. Позволь сделать для тебя хоть что-то, – женщина посмотрела на дочь и во взгляде её явственно прочиталось глубочайшее чувство вины, которое никак не вязалось с образом роковой красотки, которой она не без помощи толстого слоя косметики всё ещё продолжала оставаться в свои сорок два года.

Кристина нехотя приняла деньги.

– Ты и так всё для меня делаешь, мама, – она улыбнулась и, будучи не в силах сдерживаться, потянулась к женщине, чтобы заключить её в объятия. – Я очень тебя люблю. Береги себя, – проговорила она, прижимаясь щекой к плечу матери.

– Я люблю тебя ещё больше. Знай, что ты моя жизнь. Я поклялась вывести тебя в люди, чего бы мне это ни стоило и сдержу слово. А теперь иди. Скорее, – она отпрянула, увидев человека, который целенаправленно шёл в их сторону и приветливо улыбался, узнав даму в бордовом платье. – Подожди, – она схватила за руку Кристину, намеревавшуюся спешно удалиться, – на следующих выходных приезжай в «Лотос». Я прикупила кое-что тебе на осень, надо померить. А теперь иди.

Кристина ловко славировала вокруг стола и, опустив голову, дабы не привлекать внимания, заторопилась к дверям. Через несколько шагов она услышала разговор за спиной – громкий бас мужчины и мелодичный смех матери – её профессиональный смех, который оттачивался годами и сообщал собеседнику о том, что он шутник и шалунишка, но несмотря на это может рассчитывать провести с ней приятный часок или даже два, если денег хватит. Кристина никак не отреагировала на них. Она давно привыкла к образу жизни, который вела мать, к мужчинам, которые по несколько раз на дню сменяли друг друга ещё во времена, когда Лили принимала клиентов дома, а маленькая дочь тихонько сидела в каморке. Здесь перевёрнутый вверх дном ящик выполнял роль стола, на котором можно было посидеть или поиграть с красивой куклой – на тот момент единственной игрушкой девочки.

Лили обожала дочь. Она родила её не случайно, а вполне умышленно от любимого мужчины, который нещадно лупил Лили за её профессиональную деятельность, но при этом бесшумно сбегал из дома, каждый раз, когда являлся очередной клиент и не забывал брать у Лили деньги на выпивку. До девочки ему не было никакого дела. Бывало, в дни когда она уж больно часто попадалась ему на глаза, он припоминал Лили, что зря она не сделала аборт и что на ребёнка приходится тратиться, после чего снова лупил свою сожительницу. Через три года он попал в тюрьму за пьяную драку, в которой погиб полицейский. В застенках бедолага подхватил пневмонию и вскоре умер. Кристина не запомнила, как звали этого человека. Она даже не пыталась вспоминать. Единственное, что осталось от него навсегда – бирюзовый цвет глаз, который передал ей отец.

Когда Кристине исполнилось шесть, мать отправила её в закрытую школу для девочек, где малышке предстояло жить и учиться наравне с дочерями политиков, успешных предпринимателей, крупных магнатов и представителей знатных в прошлом семей. Последние, к слову, в большинстве своём учились за счёт государственного бюджета и находились в стенах заведения скорее для поддержания его статуса и престижа на должном уровне.