Исток творения из ничего. Если мы не хотим, чтобы антиязык представлял собой пустой каталог из одних названий классов антислов, а содержал сами антислова, необходимо усилить номинативное чутьё, чтобы выдавать примеры за антиязыковые факты, конституирующие соответствующую теорию (приведение примера антислова из самого нереферентабельного класса может быть осложнено тем, что данный класс отсрочен в мёртвый естественный антиязык, о котором преждевременно высказывать антиутопии). По ту сторону антиязыка находится его посюсторонность: возвращение к методологической номинации в духе анархической эпистемологии Фейерабенда, когда может быть поименовано всё, что угодно, невзирая на неверифицируемость тех или иных референтов; другими словами, анархическая номинация претендует на достижение компромисса между воантиязыковляемым и невоантиязыковляемым, ограничивая потенциал антиязыка безвозмездной непредсказуемостью номинации, действующей больше деонтологически, чем аксиологически: аморфизация антиязыка за счёт анархической номинации приводит к тому, что он оказывается неуязвимым для презумпции перформативного парадокса, согласно которому общая теория антиязыка ничем не рискует, будучи выраженной на естественном языке. Вводя оператор неопределённости в виде анархической номинации, не удаётся полностью устранить подозрение в презумпции, поскольку её антиязыковая разновидность претендует на невоантиязыковляемое, описание которого неавтореферентируемо, то есть в подлинном значении бессмысленно, если для самой бессмысленности такое сравнение будет атрибутированно. В отношении невоантиязыковляемого не действует логика волюнтаризма (а также нотизма), полагающая невозможность в качестве исключения из правила, а саму потребность в комбинаторном преодолении предшествующей потребности на «–ость» – рядовым проявлением антропии. Таким образом, невоантиязыковляемое следует номинировать соответствующей автореферентностью, имя которой может являться инкогнито Бога. Неденоминабельность – невозможность лишить референт его имени – для невоантиязыковляемого указывает на парадоксальное отсутствие самого референта, а значит и на попытку номинировать то, что не может иметь никакого имени, а именно: исток творения из ничего. Невоантиязыковляемое есть не что иное, как антиязыковая автореференция, ограничивающая анархическую номинацию теорией типов для антислов, согласно которой противоречие между множеством и подмножеством устраняется вследствие смешения воантиязыковляемого и невоантиязыковляемого при условии их обоюдной неверифицируемости в невоантиязыковляемом классе антислов (слова, обозначающие слова, которые являются названиями референтов, не подлежащих воантиязыковлению). «Изначальное опоздание» разрешает парадокс лжеца в парадокс правдолюба, согласно которому высказываемая правда устаревает раньше декартовского сомнения, растрачивая когитальность на инерцию опоздания, вследствие чего синхрония при тождестве мышления и существования становится недостижимой в своём перфекционизме: синхронизация «изначального опоздания» плана выражения с «изначальным опережением» плана содержания (если допустить соответствующую провокацию) является семиотической панацеей от компромиссов и полумер, увязывающих понимание смысла со скоростью его выражения, несмотря на то, что патология языка не исчерпывается физическими константами и онтологическими статусами: то, что не может быть поименовано, существует модусом самоименования, не рассчитанным на неологизацию. Семиотическое оправдание немотивированности между референтом и означаемым и означаемым и означающим может лежать в основании строения материи, дескриптивными элементами которой являются виртуальные частицы: если удастся доказать невозможность номинации каждой элементарной частицы (исключая выделение общих понятий), что, несомненно, предполагается квантовой теорией поля, то проблема лингвогенеза будет решена в пользу игнорирования мотивированной связи между планом содержания и планом выражения языкового знака, констатировав эволюционный износ естественного языка по сравнению с естественным антиязыком.

Апофатический антиязык. Экспериментальное доказательство существования того или иного класса антислов не является решающим аргументом для его образования, поскольку антиязыку свойственна вещая перформативность, при которой антислово творится самим актом невербализуемости, понимаемой в предпочтении означающего. Вещее слово минимизирует «изначальное опоздание» до уровня перформативной парадоксальности, позволяющей непосредственно усматривать языковую автореферентность (например, гравитоны как гипотетические частицы, переносящие гравитационное взаимодействие, пока не доказаны экспериментально в связи со слабостью гравитационного взаимодействия, однако считаются вполне вероятными, в то время как класс антислов, включающий названия гравитонов, предсуществует самим референтам, – гравитонологизмы (если теоретическая необходимость в гравитонах отпадёт, то класс гравитонологизмов можно будет саннигилировать в класс несостоявшихся классов антислов, существование которого вряд ли потребует верификации)). Патология языка в отличие от онтологии языка предполагает такие исключения, которые превышают семиотический потенциал языка бытия, а следовательно, не подлежат деструктивной этимологии, представляющей собой метод фальсификации естественных языков, согласно которому каждому слову подыскивается жертвенный антиконтекст, и таким образом оно теряет своё лексическое значение, превращаясь в буквальное антислово (оксюморонологизм). Всемогущество антиязыковой номинации, сопоставимой с божественной, означает бесконечный охват всех бесконечностей, тогда как Богу доступно созерцание бесконечных бесконечностей, формализуемых в апофатическом антиязыке: то, что не может быть поименовано самим Богом, не может быть опознано в естественном языке в качестве инверсии или парадокса, но должно войти в противоречие с антиязыковой несоизмеримостью нескольких антиязыков. Божественная номинация вещей не может быть ничем ограничена, кроме несоизмеримости языка несоизмеримостей, переводимого на естественный антиязык: автореференция языка несоизмеримостей отвечает на вызов апофатического богословия, а именно – на замалчивание ресурсов языка несоизмеримости в постижении божественного языка (снятие всех языковых несоизмеримостей по аналогии довавилонского языка означает такой модус божественного лингвизма, при котором пасуют все герменевтические круги, а апофатика сводится к языку собственной автореферентности; другими словами, божественное языкознание постулирует пренебрежение языком несоизмеримых языков, сохраняя перформативную парадоксальность в её подлинной синхронии – божественном логосе). Божественный антиязык допускает всё то, что недопустимо на языке антиязыковых несоизмеримостей – например, антиязык несоизмеримостей (антиязыков).

Эталонность произношения того или иного слова недостижима, но именно на ней основан принцип «изначального опоздания», согласно которому означающее не поспевает за означаемым в акте артикуляции. Если причина отставания не зависит от конкретной реализации означающего, то возникнет вопрос об онтологии самого принципа, поскольку «изначальное опоздание» осуществляется в живом речевом потоке, на который могут наслаиваться акцент, индивидуальные особенности произношения, ошибки, отрицающие прецедент чистого «изначального опоздания». Акустический диапазон каждого слова выдержан в фонемном различении (за исключением явления омонимии, когда невозможно понять значение слова без соответствующего контекста – например, пост (ГАИ), пост (религиозный обряд) и пост (запись на интернет – странице), при котором значение одного слова не может быть спутано со значением другого слова, даже если вся разница заключена в мене родственных фонем – например, твёрдой и мягкой. Акустический предел «изначального опоздания» разграничивается фонемным смыслоразличением – означающее слова «кон» не может опоздать к значению слова «конь», а потому может считаться детерминированным акустической формой того или иного слова. То, что подвержено «изначальному опозданию», является тайной соединения означаемого и означающего, имя которой бинаризм «мотивированность – немотивированность»: если предположить, что никакого «изначального опоздания» нет, то причудливая потребность в нём не может быть реализована, противореча презумпции перформативного парадокса – оглашение самой потребности должно быть подчинено «изначальному опозданию», иначе смысл, к которому необходимо опоздать означающему, так и не будет осознан. Отсутствие «изначального опоздания» означает синхронное воязыковление без отсрочивающего различания (différance), которое отрицает сам принцип, алгоритмизируя бесконечные уточнения исходного значения слова на исчерпание всех контекстов его употребления (Дерриде выгодно «изначальное опоздание» для того, чтобы придать спонтанность механизму différance).