– Да, я все сделал, – просто отвечаешь ты.

– Хорошо. Тогда я тебе еще несколько скину, ладно?

Ты сидишь.

И молчишь в ответ.

Я бы изжарил тебя на твоем собственном сале, жирная свинья, думаешь ты.

А потом возвращаешься мыслями к листку, который зажат между большим и указательным пальцами – будто это милое письмецо со спорами сибирской язвы, – мгновенно забывая и о своей ярости, и о Франческини.

Хватаешь ртом воздух, как снятый с крючка карп, бьющийся о камни на речном берегу.

Смотришь на ксерокопию паспорта.

Если это шутка коллег, и каким-то образом им удалось перенастроить копир, то, надо признать, они отлично справились. Но такое вряд ли возможно. В горле снова щиплет от кислой отрыжки.

С листка бумаги на тебя смотрит черное, как битум, лицо – блестящее, будто вылепленное, благодаря вспышке, отразившейся от скул, ямочек на подбородке и губ. Это твое лицо, сомнений нет, – точнее, лицо другого тебя. Как если бы ты, прежде чем сфотографироваться на паспорт, не стал причесываться, а обмакнул голову в ведро с чернилами, в расплавленную пластмассу или растопленный шоколад. Волосы приклеены к черепу и ко лбу, словно мокрый парик. Сам череп при увеличении приобрел неправильную форму, как у макроцефала. Но это ты. Ты. На висках выступают бугорки тьмы, выдавленные из головы, а сама она напоминает бракованный магический шар для гадания, в котором, к вашему разочарованию, оказались пузырьки.

Ты поворачиваешься в кресле и видишь спины коллег, сгорбившихся перед мониторами, погрязших во вселенной чисел и линий.

Подносишь копию к самому носу, прищуриваешься в поисках ответа – может, это просто пятно краски? Еще внимательнее рассматриваешь глаза, которые тебя смущают. Тревога перерастает в страх – человек на листе бумаги отвечает на взгляд с вызовом и насмешкой, и этот взгляд, без сомнения, предвещает недоброе. Результат твоей чудовищной мутации, дитя порока и жестокости. Новое воплощение Андреа Вентури, появившееся после того, как он попал на заколдованную землю, бесплодную и безблагодатную пустошь, где единственный способ существования – ненавидеть всех и вся, где людей питают злоба, обиды и ужасные мысли,

(я бы изжарил тебя на твоем собственном сале, жирная свинья)

где в порядке вещей – извращения и пожелания смерти, которые в твоем мире, хоть и приходят в голову любого человека, но воплощаются в жизнь только шизофрениками, сумасшедшими и маньяками.

Копир дал тебе новые глаза. Вместо тех грустных, в которые когда-то давно влюбилась Лучана, у тебя теперь черные и блестящие склеры. В их глубине светится белая точка, как отражение какого-то внеземного свечения – свечения звезды, которая скоро умрет, взорвется и будет поглощена Солнечной системой.

Ты замечаешь, что щеки, виски и скулы на копии покрыты крошечными бугорками, словно изнутри на них что-то очень сильно давит.

К горлу снова подкатывает тошнота, но теперь, глядя на черное лицо, ты чувствуешь едва уловимое очарование.

Значит, в этой комнате действительно что-то не так…

Рот полуоткрыт в мефистофельской ухмылке. Изъеденные кариесом зубы цвета слоновой кости беспорядочно торчат из десен. Белые только клыки и резцы, но они уж слишком длинные, прямо как у волка. Зубы и глаза – единственные светлые пятна на черном портрете твоего альтер-эго.

Ты подносишь руку к лицу, инстинктивно ощупываешь его, словно слепой, который пытается понять, как выглядит статуя, потом смотришь в паспорт, в оригинал. Вроде бы все нормально. Все действительно нормально.

Кроме копии.

– Андреа, ты меня слышишь? Ты в порядке? – Франческини отрывает свой необъятный зад от стула, накрывая тебя цунами кислого пота, и высовывается из-за разделяющей ваши столы перегородки, колыхаясь всеми складками дряблого жира. Он смотрит на листок бумаги, который ты сжимаешь в руках, пытаясь понять, что там изображено. Ты прячешь его под стол и, прежде чем выбросить в мусорку, рвешь на кусочки, мелкие и безобидные, как конфетти. – Я тебе еще чертежей скину. Хорошенько проверь коэффициенты. Если все сделаешь правильно, замолвлю за тебя словечко перед шефом.

– Хорошо. Да, да, – киваешь ты в ответ, хотя думаешь совершенно о другом.

Берешь корзину с бумагой и бежишь к мусорному контейнеру.

В неоновой рутине рабочего дня страхи постепенно отступают. Ты пытаешься сосредоточиться на задании, перебрасываешься парой слов с коллегами, внимательно изучаешь двойной подбородок Франческини (будто это сиськи Розарио Доусон), стараешься придумать рациональное объяснение случившемуся, и опустошенное ненавистью черно-белое лицо отступает на второй план.

За полчаса до конца рабочего дня тебя озаряет идея – нужно вернуться в комнату для ксерокопирования. И попробовать снова. Сделать еще одну ксерокопию, всего одну. Своего рода дежавю.

Единственный способ рассеять сомнения – встретиться с неизвестностью лицом к лицу.

Перед глазами снова возникает лестница дома, где ты жил до пятнадцати лет, мешочки с крысиным ядом и острые ощущения, которые ты испытывал, когда смотрел вниз, перегибаясь через перила, и старался убедить себя в том, что никакая наркоманка здесь не сводила счеты с жизнью.

Ты долго раздумываешь, а потом достаешь паспорт из бумажника – ты уже готов пойти в ту комнату, но поднимаешь голову, документ выпадает из рук, а с губ срывается приглушенный стон.

Франческини поворачивается в твою сторону с вопросительным взглядом:

– Тебе снова плохо, Андреа?

В прямоугольнике двери ты видишь силуэт – чернее, чем темнота за его спиной. Он за тобой подглядывает. Выделяются только белки глаз да зубы. У него явно недобрые намерения. Ты моргаешь, и видение исчезает.

Он был там на самом деле или нет?

Предмет, на доли секунды попавший в поле зрения, длинная тень за твоей спиной от солнца, бьющего в глаза, назойливое жужжание мухи, злобный клоун внушения.

Он был там на самом деле или нет?

Сигнал об окончании рабочего дня еще не умолк, а ты уже катапультировался из своей кабинки, поспешно прощаясь с коллегами и желая им хороших выходных – дыхание тяжелое, подмышки мокрые от пота; в паре шагов от штемпелевальной машины ты притормаживаешь, чтобы немного прийти в себя, и замечаешь задницу Ирен – идеальные полушария процветающей планеты.

– Андреа, привееет! – кажется, она очень рада тебя видеть. И тут же хмурит брови. – Ты такой бледный… Что-то случилось?

– Да, то есть нет… Нет.

Смех Ирен – просто бальзам на душу. Ты не знаешь, куда деваться от пристального взгляда ее прекрасных глаз.

– Так да или нет?

– Ну, утром живот немного болел, а теперь все нормально, – отвечаешь ты, расправив плечи и выпятив грудь колесом. На лице – твоя лучшая улыбка.

– Меня голыми руками не возьмешь.

– Но ты теперь не заглядываешь ко мне. Почему?

Ирен выглядит расстроенной. Она прикладывает бейджик к принтеру, и в декольте становится видна изрядная часть груди. Ты чувствуешь волнение внизу живота. Наверное, если бы Лучана увидела тебя сейчас, то обвинила бы во всех смертных грехах и вмазала ногой по яйцам, но эта картинка быстро стирается.

С доверительным видом ты подходишь ближе к коллеге. От Ирен пахнет вишней. Боже мой.

– Кто-то пожаловался, что я часто тут появляюсь. И шеф устроил мне такую головомойку…

– Да не может быть!

– Клянусь! Мне нельзя больше получать замечания…

Она понимающе кладет руку тебе на предплечье, и ты проклинаешь куртку, которая мешает почувствовать прикосновение ее кожи к твоей.

– Конечно. Вот идиоты. Блин, жалко… В кои-то веки здесь появился парень моего возраста, а то обычно – одни старперы… – Ирен взмахивает ресницами, как веером, и вся светится. – Что ж, зато после работы никто не может помешать нам выпить кофе или чего-нибудь покрепче, если хочешь…

Нет. Ты не хочешь. У тебя есть Лучана. Ты не можешь. Скажи ей.

Это не так просто. Ты стараешься не проявлять особого энтузиазма, но и не готов закрыть дверь – а вдруг когда-нибудь она приведет тебя в райские сады? Кто ж знает, как все сложится.