Следственная группа так и не смогла объяснить, откуда на корпусе и крыльях самолета взялись длинные разрывы, и что за кости найдены на месте крушения. Полые, слишком длинные и кривые, они принадлежали неизвестному людям виду птиц. Кто-то предположил, что останки жертв просто расплавились, когда горело топливо, поэтому их невозможно опознать. Как ни странно, некоторые обожженные трупы пассажиров рейса 732 из Бари обнаружили в склепе церкви Святого Духа. Казалось, кто-то затащил их туда специально, а некоторые части тел так и не нашли. Более того, обнаружили еще два тела – женщины и ребенка, – которых не было в списке пассажиров и которые никто не опознал.

Трагедия вызвала огромный резонанс. На некогда богатый и процветающий район Розелла власти обратили внимание. Правительство выделило средства на его реконструкцию, жители страны собрали пожертвования, занялись благотворительностью. Пришли инвестиции, Розеллу посетили крупные промышленники и технические специалисты, был разработан глобальный проект переоценки исторической важности района и проведены общеитальянские культурные и спортивные мероприятия.

Всего за четыре года район восстановили. Появились зеленые зоны, детские сады и площадки, супермаркеты, школы. Полицейские снова стали следить за порядком на улицах, во всем чувствовался дух возрождения. На месте церкви Святого Духа в память о жертвах возвели новую церковь в причудливом постмодернистском стиле.

Был назначен новый пастор.

Но не прошло и года, как он сошел с ума. Его нашли в переулке, когда бедняга собирался перерезать себе вены; он нес какой-то бред о трещинах и скворцах, которые пытались вложить в его голову невообразимые мысли. Никто и не вспомнил ни о мрачном прошлом района, ни об Энрико Бедолисе. Те времена уже давно забылись.

Розелла снова процветала. Так же, как много лет назад.

Район опять стал молодым и сильным, полным перспектив.

Его трещины, карта и страшные моменты прошлого словно бы стерлись. Они казались лишь остатками забытой истории о домах и людях, которые не хотели умирать, – бесконечного романа, истории, которую не в силах вместить в себя ни одна книга.

Я написал эту Книгу, потому что услышал Секреты.

И украл тайные знания со стен самого Города, и погрузил руки в грязь канав и чрево деревни, и допросил пиявок.

И кто скажет, что мои предсказания ошибочны?

Некоторые районы на Земле из-за своего местоположения и геометрии подвержены воздействию темных сил, которые несут в наш мир энергии иных измерений.

Потому что граница между Здесь и Там очень тонка и становится все тоньше и тоньше из-за недостойного поведения рода человеческого. Извращения, Вера, Кровь, Суеверия и Смерть нередко служат Ключами. А когда они накапливаются, отстаиваются или передаются другим, открывается Дверь.

Я проводил ночи под неоновыми огнями фабрик, в цехах, рядом с прессами, где люди лишались пальцев, кистей или рук, а я – разума. Я спал в заброшенных скотобойнях, где запах крови, все еще хранимый землей, заползает в самое сердце.

Как раз в таких местах, при определенных условиях, образуются Мертвые среды.

Как раз в таких местах непостижимая гнусная энергия провоцирует гнусные непостижимые события.

Но непостижимое не означает неизведанное. Непостижимое можно анализировать и изучать: люди, особенно восприимчивые и/или находящиеся в измененном состоянии сознания, могут стать антеннами – улавливать эту энергию и наблюдать за ней. А порой – и направлять ее.

Если человек умеет слушать, он поймет, что станки могут петь, ветви тополей – шептать молитвы, а асфальт и бетон – напоминать о страшном прошлом или предвещать будущее с его ледяными, черными рассветами.

Я объясню вам, как стать антеннами…

Я сажусь на автобус и еду в Турин.

Раз в месяц. Или два.

Еду, чтобы посмотреть на огни. На знаменитые аркады. Послушать голоса. Уезжаю подальше от деревенской жизни, от темноты, от фермы, от чана с жидким навозом, странных кустов, которые торчат из земли, от звуков, эхом отдающихся в ее чреве… И от плохих воспоминаний. Хотя от воспоминаний невозможно уехать. Они будут с тобой даже на Северном полюсе.

Еще я езжу туда из-за бездомных. И чтобы купить книги.

Сижу под козырьком остановки в старой одежде и жду автобуса, на котором можно доехать от Орласко до Турина. Порой автобуса компании «Садем» вместе со мной ждут ребята с рюкзаками на плечах и модными стрижками.

– Ты только глянь, как он одет! И какой жирный!

– Как думаешь, эта деревенщина хоть иногда моется?

– А стекла-то в очках какие толстые – как дно у бутылки!

И еще в том же духе. Но я не обращаю внимания. Учитывая все произошедшее… Пфф, да их оскорбления – почти ласковые слова. Я делаю вид, что ничего не слышу, и продолжаю молча сидеть. Иногда думаю о Собаке и улыбаюсь.

Собака была моим единственным другом.

И остается им до сих пор.

Нас объединяло отчаяние. И одиночество.

А когда две несчастные души встречаются, судьба выбирает для них особенные пути.

Удивительные, немыслимые, страшные.

Да и мой рассказ покажется вам странным. И, может, немного сбивчивым. Просто представьте, что вы идете по незнакомой проселочной дороге, со всеми ее поворотами и изгибами, порой ошибаясь и сворачивая не туда. А разве жизнь не такая?

Надеюсь, вам захочется составить мне компанию.

Меня зовут Данило Мароссо.

У меня нет ни братьев, ни сестер.

Родился я в 1986 году.

Папе тогда было сорок, а маме тридцать восемь. Далеко не юнцы.

Мои родители владели фермой, расположенной на окраине Орласко, городка, где живет тысяча человек, в десяти километрах от Пинероло, в сорока от Турина, у самого подножия Альп.

Там я вырос и живу до сих пор.

Этого уголка Пьемонта не коснулась современность. Здесь все точно такое, каким было тридцать лет назад: все та же дорожка из гравия ведет к дому, те же тополя, похожие на скелеты, охраняют коров с их вонючим навозом, та же темнота, в которой безлунными ночами прячутся овраги, и ветхие домишки до самого горизонта…

Приятно – и в то же время ужасно, что некоторые вещи никогда не меняются. Есть места, где время будто замерло, как и сознание отдельных людей. Думаю, эти две вещи связаны, и ничего тут не поделаешь. Просто это так – вот и все.

Мои родители «работали на земле», как говорят в этих краях. Занимались сельским хозяйством и животноводством. Владели многими гектарами (где росли в основном кукуруза и тополя) и девяноста свиньями – запах свинарника не только царил в нашем доме, но и разносился по всей округе, порой до самого центра деревни. Может, поэтому в Орласко к нам относились не очень хорошо. К тому же мой отец был редкостным пьяницей, а бабка моей матери покончила жизнь самоубийством в девяносто лет, выпив литр каустической соды; она верила, что одна колдунья наложила на нее проклятье, из-за которого у нее в животе начали расти глаза… но это другая история.

Так вот.

Свиные навоз и мочу сливали в огромный цементный чан посреди двора, где они застаивались, образуя отвратительную мешанину (мы называли ее подливкой) пугающего цвета. Коричневого, в пузырях желтоватой пены. Цвета испражнений, помоев, слишком ядовитую, чтобы ее можно было использовать как удобрение.