– Конечно, почему бы и нет, – отвечаешь ты, выходя из офиса вместе с Ирен и немного краснея.

– Отлично!

Ты чувствуешь себя дерьмом, но в последнее время Лучана ничего не сделала для того, чтобы у тебя не возникло желания завести интрижку на стороне – она лишь жалуется, какое все дорогое и как сложно найти работу. Почему она всегда такая нервная? Когда вы трахались в последний раз?

– Ну, тогда пока. До встречи.

На стоянке Ирен целует тебя на прощание в щеку. Ты смотришь ей вслед, эластичные джинсы так обтягивают ягодицы, что совершенно непонятно, как она может в них ходить. Ее запах, аромат секса и сладостей все еще щиплет нос.

Я бы такое с тобой сделал, шикарная задница… – эту мысль ты не можешь ни остановить, ни контролировать. – Затрахал бы до полусмерти, Господи прости.

На стоянку обрушивается порыв ветра, принося с собой пыль и листья, пахнущие медью и осенью. Огромное солнце закатывается за каменистую гриву далеких Альп, зависает на мгновение, и острые языки его пламени, зализывающие след самолета, невольно притягивают взгляд.

Вечереет. Ты садишься в Ford Fiesta, где отвратительно воняет кокосовым ароматизатором.

Шоссе, забитое внедорожниками, грузовиками и легковушками, как огромная река, медленно тащит тебя по течению к дому. В неисправном динамике крутится песня Ricchi e Poveri…

Ты устал и хочешь спать; слава богу, впереди выходные, ты уже распланировал их почти в соответствии с канонами Уго Фантоцци: в субботу заниматься всякой хренью, посмотреть кино, может, сходить в пиццерию под окнами, потрахушки (надеюсь!); в воскресенье – встать поздно, а потом, после обеда, посмотреть футбол, выпить пива и все такое.

Ты надеешься, что Лучана будет в хорошем настроении. И не потащит в Ikea. Может, тоже захочет расслабиться. А еще лучше – уйдет куда-нибудь погулять с подругами.

Но дома тебя встречают ледяной поцелуй и холодные глаза – она явно не в духе.

– Привет, любимая. Как твой день? – ты пытаешься разрядить обстановку.

– Пфф, ничего хорошего. Сходила в три фирмы, без толку.

Она дуется, словно обиженный ребенок, вокруг глаз – темные круги. После того, как вы съехались, она подурнела, перестала за собой следить? Или это тебе только кажется?

Прекрати думать о заднице Ирен.

– Эй, ничего страшного, – ты выжимаешь свою лучшую улыбку. – Нужно просто поискать еще немного.

Лучана колет тебя взглядом.

– Ага, конечно, тебе легко говорить… У тебя-то есть работа, хотя бы стажировка…

Приехали. Как же это задолбало. Если не перестанешь жаловаться, что не можешь найти работу, я тебя с балкона скину, ей-богу. Полетишь у меня с четвертого этажа вверх тормашками, понравится тебе, как думаешь?

Ты не хочешь ссориться.

Совсем не хочешь.

Но вы ссоритесь.

И очень сильно.

Вы бросаете друг другу громкие обвинения, как много лет назад, когда были почти детьми.

Потом Лучана, рыдая, убегает на кухню. Грохочет кастрюлями, швыряет разделочные доски. Через несколько минут ты подходишь к ней, она стоит у плиты; обнимаешь ее за талию и целуешь в шею.

– Ну прости, милая, – шепчешь ты ей на ухо. – Давай не будем ссориться, давай проведем выходные спокойно? Я очень этого хочу. Пожалуйста.

Лучана расслабляется и что-то мурлычет в ответ. Ты смотришь ей через плечо на сковородку.

В озере масла плавают прозрачные лодочки лука и шипят темные зерна.

Лучана готовит рис Venere.

Мышиное дерьмо.

Пыль и папки.

Копир.

Гребаная комната для ксерокопирования и страшное лицо на листе бумаги, о котором ты якобы забыл, как о неприятном поручении, снова начинают дергаться в складках мозга, словно беспокойно спящий человек.

В субботу ярко светит солнце, и ослепительно синее небо, очищенное от облаков ночным ветром, как рана, зияет в углу окна, который видно с кровати.

Десять тридцать четыре – мигают на радио-будильнике цифры цвета раскаленной лавы.

Тебя будит запах кофе, воробьиный щебет на балконе и мелодия заставки местного телевидения. На кухне хлопочет Лучана, напевая что-то себе под нос. Видимо, крепкий сон и секс (скорее необходимый для примирения, чем вызванный неистовой страстью), привели ее в хорошее настроение.

Но сам ты чувствуешь себя просто отвратительно. Как будто то, что происходило, ты делал, когда спал, но с открытыми глазами, и вообще, это был даже не ты, а кто-то другой. Суставы и шея болят, мышцы ног сводит, словно после пробежки, в голове мельтешат обрывки приснившегося кошмара – дома́, темнота, бегство по лужайке, замусоренной обрывками бумаги и окурками.

В офисе от кого-то заразу подцепил, наверняка у меня грипп, проносится в твоем неясном сознании. Лежа на спине, думаешь, не попросить ли Лучану принести завтрак в постель – пожалуйста, кофе и тахипирин, любимая, спасибо, – но мочевой пузырь решает иначе.

Ты ворочаешься в кровати.

Ободренный энергичной утренней эрекцией член упирается в резинку боксеров и матрас: при соприкосновении чувствуется жжение, и это раздражает. Ты тяжело вздыхаешь, немного постанывая.

Встаешь на паркет и подходишь к шкафу с зеркальной дверцей. Осторожно снимаешь боксеры, спускаешь их до колен и смотришь на отражение измочаленного члена.

– Черт! – восклицаешь ты и смеешься, хотя на самом деле ничего смешного нет, но ты смеешься все громче.

Горьким смехом.

Что произошло? Ты пытался трахнуть бешеного гиббона в жопу?

Вряд ли несколько минут секса в миссионерской позе, которым вечером ты занимался с Лучаной, довели твой член до такого жалкого состояния.

Головка распухла и стала пурпурной, а уздечка блестящей и вытянутой, как медная проволока, крайняя плоть покраснела, будто ее шлифовали напильником, чтобы заострить кончик. До обмякших яичек, которые словно умоляют опустить их в холодную воду, больно дотрагиваться. От волосатого лобка до головки члена тянется полоса засохших красно-коричневых пятен.

Ты наклоняешь голову, чтобы получше их разглядеть, и чувствуешь металлический запах, который ни с чем не спутать: кровь. Но порезов и ранок нет.

– Любимый, ты не спишь? Ты меня звал? Кофе только что сварился, – доносится из кухни голос Лучаны.

У нее месячные? Нет. Кровь точно не ее. Значит, его? Из его тела? В голове мелькают отвратительные картинки, в слюну словно насыпан песок: бесконечное хождение по врачам, обследование простаты, неприятные процедуры, капельницы, твое худое безволосое тело распростерто на белых простынях…

– Я плохо себя чувствую, – отвечаешь ты, натягивая трусы. Ткань трется о мошонку, ты вздрагиваешь. Широко расставляя ноги и придерживаясь за стену, идешь по коридору в ванную, суставы похрустывают. – Я сейчас!

Запираешь дверь, подходишь к раковине, смотришь в зеркало.

Три уродливые царапины бороздят шею от кадыка до ключицы. Они несвежие, уже слегка потемнели, и, наверное, появились, пока ты спал. На груди два синяка размером с пятицентовики – откуда они взялись, ты даже не представляешь. Раньше можно было бы все списать на укусы Лучаны – она любила царапаться, а в позе наездницы превращалась в ассирийско-вавилонского демона, но эти времена давно ушли и вряд ли вернутся.

Ты наливаешь холодную воду в биде и опускаешь в нее семейное достояние, обмывая его успокаивающим интимным мылом из ромашки. Вода становится розовой. Ты осматриваешь член, но на нем заметно лишь небольшое покраснение. Бережно промакиваешь кожу полотенцем и надеваешь свободные шорты, так лучше.

– Любимый, все в порядке? – спрашивает Лучана. Ее голос пробирается по коридору и просачивается в ванную через непрозрачную стеклянную дверь.

– Да. Да, иду.

Ты приходишь на кухню; Лучана, сидя за столом, рассеянно смотрит новости. Сквозь пар от чашки кофе с молоком она замечает три параллельные полоски на твоей шее.

– Эй, это у тебя откуда?