Ее глаза расширились от шока, но она не отступила, ее вызов был по-прежнему ясен.

"Я могу поцеловать тебя так, как ты раньше — дико и безрассудно", — продолжал я, проводя большим пальцем по ее нижней губе и приближая свое лицо к ее лицу. "Я могу погубить тебя для любого другого, особенно для него".

Ее глаза опустились к моему рту, и там было… внимание.

Желание.

Она тоже этого хотела.

Но в этот момент дверь распахнулась: "Семь минут истекли", — сказал Донован, и его голос эхом разнесся по комнате. "Пойдем, Сиенна".

Она покачала головой, отстраняясь от меня.

Я не смотрел, как она уходит.

Да и не нужно было.

Она все еще была той огненной девушкой, что и раньше. Я видел это в ее глазах.

Я видел, как она была заинтригована мыслью о том, чтобы поцеловать меня.

И я сделал бы все, что в моих силах, чтобы она стала моей, чего бы мне это ни стоило.

3

Сиенна

Рука Донована крепко обхватила мою руку, вытаскивая меня из дома с привидениями с силой, не оставляющей места для протеста. Как только мы вышли на улицу, по моему телу пробежал холодок, но что тому виной — хрустящий осенний воздух или тяжесть взгляда, обращенного на меня, — я не знала. Смущение, охватившее меня, не было похоже ни на что, что я когда-либо чувствовала. Я была уверена, что мое лицо было таким же красным, как и волосы, и внезапно поблагодарила себя за то, что уже стемнело. Дом с привидениями, игра, Адриан — все это было как в тумане, в вихре решений, которые я не могла осознать.

Я чувствовала тяжесть обвиняющего взгляда Донована, даже не глядя на него. Этот взгляд, казалось, пронизывал меня насквозь, наполненный невысказанными вопросами и подозрениями. В этот момент под его пристальным взглядом на меня накатила волна вины, тяжелая и удушающая. Игривая атмосфера вечеринки теперь казалась гнетущей.

Я остро ощущала на себе взгляды других гостей, их едва уловимые перешептывания, когда мы выходили из темноты дома с привидениями. В воздухе витала атмосфера осуждения, и я чувствовала себя маленькой и незащищенной, чего никак не ожидала, когда согласилась играть в эту, казалось бы, невинную игру.

В голове проносились мысли и страхи: не нанесла ли я непоправимый вред тому, что было у нас с Донованом? Мысль о том, что мои действия в доме с привидениями с Адрианом, пусть и невинные, могли передать Доновану что-то другое, мучила меня. Я хотела бы объяснить, сказать ему, что мое решение пойти с Адрианом было не таким, каким казалось, что я просто не хотела ставить его в неловкое положение.

Но слова не шли, застревая в узле тревоги в горле.

Мне не следовало соглашаться идти в тот дом с Адрианом. Я даже не знала, почему согласилась на это. Меня тянуло побыть одной, сделать что-то, чего, как я знала, делать не следовало, но это было нечто большее. Это было и желание не разочаровать Донована, быть частью игры, в которую он хотел играть. Но теперь, когда меня вели прочь, я поняла, насколько это было ошибкой.

Когда мы снова подошли к группе, я была в замешательстве. "Я думала, мы уходим", — пробормотала я.

Брови Донована нахмурились в замешательстве. "Зачем нам уходить?" — спросил он. "У тебя была своя очередь. Теперь моя очередь".

Его слова были как ушат холодной воды, пробудив меня к реальности ситуации. Я застряла в игре, в которую больше не хотела играть, оказавшись между ожиданиями Донована и своими собственными запутавшимися чувствами.

"Ничего не случилось", — пролепетала я. Мой голос прозвучал более оборонительно, чем я предполагала.

Донован даже не взглянул в мою сторону. "Я не спрашивал", — холодно сказал он, сосредоточившись на игре.

Его отказ больно резанул, резко контрастируя с заверениями, которые я так отчаянно искала. Мне хотелось верить, что его отказ от расспросов продиктован доверием, но в глубине души грызущее сомнение подсказывало мне обратное. Его поведение было жестким, как будто он вымораживал меня.

Я знала его достаточно хорошо, чтобы понять это.

Я сидела, прикусив нижнюю губу и стараясь не расплакаться. Я не хотела выставлять себя на посмешище перед этими людьми. Я не хочу привлекать к себе и Доновану больше внимания, чем уже привлекла.

Он покрутил бутылку в руках, его плечи напряглись, а выражение лица стало нечитаемым. В его позе чувствовалась скованность, и он по-прежнему не смотрел на меня, что убивало меня почти так же сильно, как его молчание. Его взгляд был прикован только к бутылке, крутящейся на полу. Я затаила дыхание. Может быть, она упадет на меня.

Но нет.

В конце концов он остановился и указал на девушку с темно-каштановыми волосами. Она была поразительна, ее изгибы подчеркивал наряд, казавшийся непозволительно откровенным для октябрьской прохлады. Я не могла не удивляться, как она не замерзла, ведь ее верхняя часть не оставляла никаких шансов для воображения.

Когда Донован наконец перевел взгляд с бутылки на девушку, воздух вокруг нас, казалось, стал еще холоднее. Его безразличие было безмолвным посланием, контрастирующим с теми словами, которые он не произносил, оставляя меня наедине с неуверенностью и неуверенностью, которые теперь омрачали наши отношения.

Девушка с темно-каштановыми волосами хихикнула — легкий, кокетливый звук, который, казалось, прозвучал громче, чем должен был. Ее друзья, плотным кольцом окружившие ее, подталкивали и шептались с ней, их волнение едва сдерживалось.

Донован грациозно встал. Он засунул руки в карманы — непринужденный жест, который казался вынужденным. Уверенными шагами он направился к дому с привидениями, спиной к группе и ко мне.

Девушка быстро поднялась на ноги и последовала за ним, ее движения были нетерпеливыми, но при этом она старалась сохранять видимость беззаботности. Вся сцена напоминала хореографический танец, в котором каждый знал свою роль, кроме меня.

"Ну вот, — заметил Дэмиен, в его голосе слышалось веселье. "Это только что стало интересно. Похоже, придется отомстить". Его слова были как спичка для разжигания напряжения в воздухе.

Я попыталась отгородиться от его голоса, чтобы не позволить его словам просочиться в суматоху, которая уже бушевала внутри меня. Но это было трудно. Я невольно проследила за Донованом, когда он скрылся в доме, и мое зрение слегка затуманилось от непролитых слез. Меня охватило чувство беспомощности, глубокая ненависть к игре, к ситуации, ко всему.

Я не должна была идти в дом с привидениями с Адрианом. Это все испортило. Один выбор все испортил. Смех и разговоры вокруг меня превратились в отдаленный гул, а мои мысли были поглощены сожалением и чувством потери, которое я не могла понять.

Часть меня хотела верить, что это просто продолжение игры, что Донован просто следует правилам и ничего больше. Он ведь не стал бы пробовать с ней что-то сделать, правда? Это были всего лишь "Семь минут на небесах", глупая игра, которая не переходила в реальность. То, что мы играли, не означало, что мы собирались изменять друг другу.

Я пыталась успокоить себя этими мыслями, чтобы унять бурю сомнений и страха, бушевавшую внутри меня. Но вид их совместной прогулки, то, как она нетерпеливо следовала за ним, — от этого зрелища я не мог отделаться. Мой взгляд задержался на двери еще долго после того, как она закрылась за ними, и этот образ запечатлелся в моем сознании.

И все же в моем нутре было какое-то затаенное чувство, коварный шепот, который говорил мне, что я не могу быть уверена в том, как поступит Донован, особенно в нынешних обстоятельствах. То, как он смотрел на меня, вернее, избегал смотреть на меня, жесткость в его позе, контролируемый гнев в движениях — все это указывало на нечто большее, чем просто игра. Он мог подумать, что я сделала что-то не так с Адрианом, и это могло быть его способом наказать меня, показать, каково это.

Мысль была невыносимой, но все же она цеплялась за меня, темным облаком омрачая мерцание огней и праздничные декорации вечеринки. Смех и разговоры вокруг меня казались далекими, словно я находилась в пузыре собственных сомнений и страхов, наблюдая за разворачивающейся сценой, которую я не могла контролировать.