Она заколебалась, прежде чем ответить: "Я не знаю".

В этот момент кто-то еще попытался уйти со льда, прервав нашу беседу.

Сиенна оглянулась на каток. "Мне пора возвращаться. У меня еще есть сорок минут", — сказала она неохотно. После небольшой паузы она добавила: "Мне нужно еще над чем-нибудь поработать?"

Сиенна снова повернулась ко льду.

"Во время вращений старайся… держать руки ровнее", — сказал я. Когда, черт возьми, я стал… неловким? "Это может помочь тебе с равновесием."

Я видел, как она обдумывает мои слова, в ее глазах мелькнуло созерцание. "Хорошо, я попробую", — ответила она.

Когда она скользила прочь, я смотрел ей вслед.

Я все еще не мог оторвать от нее глаз.

Черт, да я и не хотел.

Я пристально наблюдал за ней, мое сердце билось чуть быстрее. Она двигалась с новой сосредоточенностью, ее руки изящно вытягивались и выравнивались, когда она входила в последовательность вращений. Корректировка была едва заметной, но разница была ощутимой. Теперь ее вращения были более контролируемыми, а форма — более утонченной. Это было похоже на то, как оживает произведение искусства: каждое движение — мазок кисти, создающий захватывающий дух шедевр. То, как она приспосабливалась и принимала советы, превращая их в нечто уникальное, было просто завораживающим.

В катании Сиенны чувствовалась плавность, которая завораживала. Когда она выполняла каждый прыжок и вращение с небольшими поправками, ее выступление выходило на новый уровень элегантности. То, как ее тело двигалось по льду, полное грации и силы, привело меня в трепет. Именно такие моменты напомнили мне о красоте этого вида спорта, и в Сиенне эта красота нашла одно из своих лучших выражений. Наблюдая за ней, я чувствовал прилив гордости, хотя все это было ее.

Мое.

Это была моя девочка на льду.

Я не знаю, как долго я наблюдал за ней. Честно говоря, это не имело значения. Когда она отошла, я моргнул, словно очнувшись от сна. Ее глаза слегка расширились от удивления, когда она увидела, что я все еще нахожусь там, задерживаясь у края катка.

"Я хотел посмотреть", — сказал я, мой голос был низким, но искренним. "Это хорошо — действительно хорошо".

Улыбка тронула ее губы, и она произнесла тихое "Спасибо".

Я последовал за ней в раздевалку. То, что она не оттолкнула меня, было хорошим знаком. Теперь, когда она закончила, мне нужно было поговорить с ней, рассказать ей правду. Когда мы подошли к двери, я осторожно втащил ее в отдельную комнату, которую в основном использовали тренеры. Я закрыл за нами дверь, чтобы обеспечить наше уединение. Мое сердце бешено колотилось, когда я стоял перед ней, и слова, которые я так долго сдерживал, наконец-то готовы были вылиться наружу.

"Когда ты вернешься?" спросил я.

Сиенна вздохнула. "Адриан…"

"Все, что говорил Донован, было ложью", — сказал я ей. "Я всегда хотел тебя, Сиенна. Я видел тебя, действительно видел, так же, как ты видишь меня".

Ее глаза искали мои. "Тогда почему ты ничего не предпринял сначала?" — спросила она, ее голос едва превышал шепот.

"Потому что ты уже была по уши влюблена в Донована, моего брата. Я не собирался вмешиваться", — сказал я. И я не буду умолять тебя полюбить меня. Я не такая. Я не буду так себя принижать".

"Ты и твоя Виндзорская гордость", — огрызнулась она. "Не знаю, что между вами двумя, но я не собираюсь вставать между вами. Я для вас не просто трофей, за который можно драться".

Ее обвинение задело меня, но больше всего меня задела скрытая боль в ее голосе. "Ты думаешь, я вижу в тебе трофей?" спросил я.

"А что еще я должна думать?" — ответила она, ее разочарование было ощутимым. "Ты отказался признать, что хочешь меня только потому, что я была влюблена в твоего брата".

В ней вспыхнул гнев. "Ты никогда не была влюблена в Донована", — сказал я.

"Может, и не так, как я думала, но это все равно не давало тебе ничего сказать", — возразила она, пронзая меня взглядом. "Вы оба считаете себя выше другого, но на самом деле вы основываете свои действия на другом. Может быть, ты действительно хотел меня первым, но я готова поспорить, что ты хотел меня еще больше, зная, что я у него есть. Зная, что он может прикасаться ко мне, целовать меня, делать со мной другие вещи так, как ты не можешь".

"Прекрати", — резко сказала я, в моем голосе прозвучало предостережение. Я чувствовал, как нарастает напряжение, как буря готова разразиться.

Слова Сиенны были насмешкой, в них звучала обида. "Это потому, что ты хотел меня, Адриан?" — надавила она. "Или ты просто хотел меня первым? Можешь ли ты вообще смотреть на меня, зная, что я сделала с твоим братом?"

Я почувствовал прилив разочарования. "То, что ты сделала с Донованом, не имеет никакого значения", — твердо заявил я, не оставляя места для споров. "Донован не имеет значения. Ты моя, Сиенна. Это все. Я не буду спорить об этом и не позволю тебе снова вспоминать Донована и вашу историю". Я стиснула зубы, и слова полились наружу, сырые и нефильтрованные. "Ты должна понять, что всегда принадлежала мне".

Ее ответ был незамедлительным и вызывающим. "Нет, не принадлежала. Я не принадлежу ни одному из вас".

Я не думал. Я набросился на нее. Мой поцелуй был голодным, отчаянным, физическим проявлением всего, что я чувствовал, всего, что я сдерживал.

Больше нет.

Я больше не собирался сдерживаться.

Только не с ней.

Сиенна попыталась оттолкнуть меня, но я крепко держал ее, обхватив руками ее талию. Наши губы двигались вместе в безумии сдерживаемого желания и невысказанных слов. Ее вкус, мягкость ее рта, прижатого к моему, пронеслись по моим венам электрическим разрядом. Этот поцелуй говорил о многом, он передавал всю тоску и страсть, которую мы слишком долго подавляли.

Когда наши тела слились воедино, я почувствовал, как напряжение между нами исчезает. Сопротивление Сиенны исчезло, сменившись ответным голодом, который совпал с моим собственным. Наши дыхания смешались, и мы целовались с такой страстью, что оба задыхались.

Я отодвинулся, прижимая ее к холодной, ледяной стене тренерской раздевалки. Мои руки впились в ее талию, костяшки пальцев горели от травм, полученных за последние пару ночей. Но мне было все равно.

Когда она прижалась спиной к стене, я оторвал свои губы от ее рта и провел ими по ее горлу.

Я чувствовал, как она дрожит подо мной, как холод стены противостоит жару наших тел. Мое желание обладать ею было слишком сильным, чтобы сдерживаться.

Когда мои губы спустились к ее шее, она тихонько застонала, а ее руки обхватили мой затылок, притягивая меня ближе. Ее возбуждение было таким же пьянящим, как и ее катание, и я не мог больше сопротивляться. Я нежно пососал место под ее ухом, услышав тихий вздох, который она издала в ответ.

Затем, без предупреждения, я закружил ее, мои руки по-прежнему обхватывали ее талию, когда она стояла лицом к стене. Я чувствовал жар ее тела сквозь тонкие леггинсы, и мое сердце колотилось в груди. Я не знал, что на меня нашло, но я знал, что хочу ее сейчас как никогда.

"Я нехороший человек", — сказал я, тяжело дыша. "Я не перестану хотеть тебя. Даже если ты будешь счастливее с кем-то другим, я буду преследовать тебя. Я буду преследовать тебя до тех пор, пока ты не поймешь, что ты моя". Я наклонился, прижавшись грудью к ее спине. "И в глубине души ты знаешь, что это правда".

Мой член был твердым, прижимался к изгибу ее попки, требуя ее внимания.

"Я не понимаю, о чем ты говоришь", — сказала она. Ее слова прозвучали бы сильнее, если бы она не дрожала, когда говорила.

Она выглядела чертовски красивой на фоне стены, ее волосы непокорными волнами рассыпались по плечам. Я мог видеть след, который оставил на ее коже, и мой член дернулся при виде этого. Фиолетовый — серо-фиолетовый. Мой новый любимый цвет, особенно на ней.