Когда я добралась до дома, меня охватило чувство тревоги. Ночная тишина никак не могла успокоить мое сердце. Я знала, что не смогу заснуть этой ночью, да и пытаться было бессмысленно. Вместо этого я начала обдумывать хореографию для своего курсового проекта, не обращая внимания на шум гаража, когда Адриан вернулся домой, звук шагов, когда он проходил мимо моей двери, и драгоценное предвкушение, когда он остановился в коридоре… прежде чем пройти в свою комнату.

Был ли это вздох облегчения, который я только что испустила… или разочарования?

На следующий день я сознательно избегала Донована. Я знала, что это трусость, но груз вины за поцелуй с Адрианом не позволял смотреть ему в глаза. Я держалась в своей комнате, оправдываясь тем, что занята учебой и тренировками на коньках. Каждый раз, когда я думала о встрече с Донованом, в животе затягивался узел. Мне нужно было время, время, чтобы придумать, как признаться в случившемся, время, чтобы разобраться в собственных чувствах. Мысль о том, что я причинила ему боль, была невыносима, но обман казался еще хуже. Я оказалась в ловушке, разрываясь между необходимостью быть честной и страхом перед последствиями.

Почему я так поступила? Я любила Донована со средней школы. Зачем мне рисковать всем, что мы построили, всем, о чем я мечтала, ради одного-единственного импульсивного поцелуя с Адрианом? В этом не было никакого смысла, и чем больше я думала об этом, тем больше запутывалась. Это был не просто минутный промах, это было предательство давних желаний моего сердца. Осознание того, что меня можно так легко переубедить, что мои чувства могут так резко измениться, было одновременно тревожным и непонятным. Я не понимала этого, не могла осознать, что заставило меня действовать вопреки всему, что я верила о себе и своих чувствах к Доновану. Это была головоломка, кусочки которой не подходили друг к другу, оставляя ощущение беспорядка и глубокого замешательства в собственных эмоциях.

День прошел как в тумане, мои действия были механическими, вызванными необходимостью быть занятым и избежать столкновения с реальностью моего положения. Я ходила на занятия, но мои мысли были где-то в другом месте, в них прокручивались события предыдущей ночи, и каждое воспоминание сопровождалось чувством вины. Разговоры с друзьями и одноклассниками были отдаленным гулом, мои ответы были автоматическими и лишенными должной вовлеченности. Окружающий мир казался мне сюрреалистичным, как будто я смотрел на него через туманную линзу, отстраненно и отстраненно.

Только после обеда, когда я пришла в "Ящик Пандоры", чтобы дать уроки катания, я почувствовала подобие нормального состояния. Каток стал для меня убежищем, местом, где я могла потерять себя в скольжении коньков по льду. Когда я зашнуровывал коньки, знакомая прохлада катка проникала в мои кости, погружая меня в настоящее.

Когда я стояла на льду, погрузившись в свои мысли, ко мне подошли Минка Мазерс и Брук Вествуд.

Я приостановилась.

"Привет, — сказала Брук. "Ты Сиенна Робертс, верно?" Получив мой кивок, она продолжила. "Мы — ваши два часа".

"Мы очень ценим ваше время", — добавила Минка.

Я сразу узнала Брук — ее отец был деканом Крествуда. В кампусе ходили слухи о ее личной жизни, в частности о ее отношениях с игроком НХЛ, который в прошлом году окончил Крествуд. Сплетни часто пестрели историями об их громком романе, рисуя яркую картину, казалось бы, гламурной жизни Брук. Было интересно увидеть ее здесь, на льду, вдали от шепота и слухов, просто еще одну студентку, которая стремится улучшить свои навыки катания.

Минка Мазерс, напротив, стала сюрпризом. Ее имя было замешано в скандале, потрясшем университетский городок, в котором оказались замешаны она сама и лучший игрок НХЛ из ее команды. История распространилась как лесной пожар, выставив ее какой-то шлюхой. Многие предполагали, что после скандала она переведется или уедет из Крествуда на некоторое время. И все же она стояла на льду, готовая учиться, и, казалось, ее не беспокоило возможное осуждение со стороны окружающих.

В Минке была стойкость, которой я не мог не восхищаться. Несмотря на скандал и сплетни, преследовавшие ее, она встретилась лицом к лицу со всеми, чтобы продолжить свою жизнь в Крествуде. Это было смелое решение, которое я не была уверена, что смогла бы принять сама.

У Минки были тонкие черты лица и ранимость. Она неуверенно держалась на коньках, ее движения были неуверенными, словно лед был незнакомой территорией. Ее глаза, широкие и искренние, казались одновременно взволнованными и нервными.

У Брук были потрясающие зеленые глаза и длинные светлые волосы, которые она закручивала в высокий хвост. Она излучала естественную уверенность на льду, двигаясь с грацией, которая говорила о том, что в этой обстановке она чувствует себя более комфортно. Ее осанка была расслабленной и в то же время спокойной, а в выражении лица чувствовалось нетерпение, говорившее о ее энтузиазме по отношению к уроку.

"Ладно, первым делом нам нужно размяться", — сказал я. "Давайте покатаемся на коньках по нашему участку льда. И помните, это не гонка. Мы просто хотим размять наши мышцы".

"Ты встречаешься с младшим братом Адриана, верно?" спросила Брук, начиная кататься на коньках. "Донованом?"

Упоминание Донована, последовавшее за мыслями о поцелуе с Адрианом, заставило мое сердце забиться, и я почувствовала, как меня захлестнула волна вины.

Я кивнула в знак подтверждения, сосредоточившись на том, чтобы вести их по льду, чтобы отвлечься от внезапного дискомфорта, который вызвал этот вопрос.

"Я всегда хотела знать", — пробормотала Брук.

"Ну вот, началось", — сказала Минка. "Оставьте бедную девочку в покое!"

"Адриан похож на Донована?" спросила Брук, не обращая внимания на подругу. "Я учусь в одном классе с Донованом, и, без обид, он вроде как сноб".

Минка рассмеялась. "А это уже о чем-то говорит, когда говорит Брук". Ее комментарий немного разрядил обстановку, но заставил меня сравнить двух братьев, хотя изначально я не собиралась этого делать.

"Ну, Адриан и Донован совсем разные, на самом деле", — начала я, мои коньки плавно скользили по льду. "Адриан… он… он интенсивный, понимаете? Когда он на льду, он полностью сосредоточен. В том, как он играет в хоккей, есть страсть, как будто он вкладывает в игру все, что у него есть".

Я сделал небольшую паузу, собираясь с мыслями, прежде чем продолжить. "Донован, с другой стороны, может быть… ну, немного отстраненным. Он невероятно умен и целеустремлен, особенно в своих карьерных устремлениях, но иногда он так погружается в свой собственный мир. Это может показаться самовнушением".

Брук задумчиво кивала, слушая, а Минка, казалось, обдумывала мои слова, выражение ее лица было созерцательным. "Это интересно", — заметила Брук. "Я всегда видела Донована в классе, и он кажется довольно сосредоточенным на своих делах".

"Да", — согласилась я, чувствуя беспокойство по поводу того, как могут быть истолкованы мои слова. "Донован замечательный, правда. Просто у них разные подходы. Адриан с его хоккеем, а Донован с его учебой и карьерными планами. Они просто… разные". Я почувствовал нотку сожаления, размышляя, не слишком ли много я раскрыл или не был ли слишком критичен в своем сравнении.

"Не то чтобы я должна что-то говорить, потому что Леви меня убьет, но Адриан довольно милый". Минка раскинула руки, чтобы удержать равновесие, ее коньки еще больше шатались из-за ее неопытности. "У него действительно хорошо получается задумчивость".

"Я не могла поверить, что Адриан потерял его прошлой ночью", — добавила Брук. "Это были самые сильные эмоции, которые я видела от него за два года, прошедшие с тех пор, как я начала учиться в Крествуде. Ты знаешь, почему он потерял самообладание?" Она обратила на меня свои пронзительные зеленые глаза.