Что, черт возьми, со мной происходит?

Я всегда гордился своей способностью оставаться отстраненной, держать свои чувства под контролем. Но ситуация с Сиенной, запутанная паутина с участием Донована — все это было слишком. Это грызло меня, не давая покоя, и я не могла от этого избавиться.

Я ненавидел чувствовать что-либо; эмоции были непредсказуемы, они затуманивали рассудок и делали тебя уязвимым. И все же я был здесь, поглощённый чувствами, которые не мог контролировать или понять. Это была не просто безответная привязанность или соперничество братьев и сестер; это была глубокая, тревожная смесь желания, ревности и чувства вины. Это была буря эмоций, к которой я не был готов, и она заставила меня чувствовать себя незащищенным и сырым, что я презирал.

Это был не я, или, по крайней мере, не тот, кем я себя считал.

И это осознание было, пожалуй, самым тревожным из всех.

Я ненавидел костюмы.

Морган обязал меня надевать их в дни игр, а так как сегодня было домашнее открытие, он ожидал, что мы будем одеты строго по форме. Я должен был сосредоточиться на сегодняшнем вечере, но мои мысли были заняты другим, когда я увидел Сиенну у барной стойки. Она все еще была в пижаме, ее клубничные светлые волосы были взъерошены со сна, а в глазах читался намек на сонливость. В ее внешности была неоспоримая миловидность, естественность, непринужденность, которая неожиданно затронула мое сердце. Это было настолько непривычное и нежелательное ощущение, что я быстро отогнал его в сторону.

Сиенна подняла голову, когда я вошел, ее взгляд на мгновение задержался на мне, а затем она быстро опустила глаза, и щеки ее окрасил румянец. Ее реакция показалась мне странной. Было ясно, что между нами возникло влечение, но ее поведение выглядело так, будто она избегает меня. Это отличалось от вчерашнего, и я не мог не нахмуриться.

Пока я наливал себе чашку кофе, меня грызло раздражение от того, что она может меня игнорировать. Я не хотел быть просто еще одним человеком, которого она может легко пропустить. То, что я могу оказаться для нее несущественным, после всех эмоций и мыслей, которые она во мне пробудила, было тревожно.

Дело было не только в гордости, но и в осознании того, что, несмотря на мои старания держаться отстраненно, Сиенна смогла повлиять на меня так, как я и не ожидал.

Я подошел к Сиенне, стараясь казаться безразличным. "Ты придешь сегодня на игру?" спросил я, прислонившись к стойке.

Она прочистила горло, в ее голосе прозвучал намек на неуверенность. "Я не уверена". Она встала, чтобы вымыть тарелку, и ее движения показались мне немного торопливыми.

Почувствовав внезапный импульс, я сократил расстояние между нами и встал так близко позади нее, что ее спина слегка коснулась моей передней части. Она слегка подпрыгнула от этого прикосновения, явно не ожидая, что я окажусь так близко. Я наклонился к ней, обхватив ее руками по обе стороны, фактически загородив ее собой. Я опустил подбородок на ее плечо, мой голос прозвучал на ухо. "Почему ты такая нервная?"

Ее реакция была мгновенной. Она тяжело сглотнула, увернулась от моей руки и поспешила прочь. Повернувшись ко мне лицом, она встретила мой взгляд, и я увидел в нем смятение. Она разрывалась, желая быть ближе, но в то же время сопротивляясь этому.

Какого черта?

Прежде чем я успел что-то сказать, она повернулась и направилась вверх по лестнице, оставив меня стоять на кухне.

Я зарычал от досады, как на нее, так и на себя. Я не понимал ее нехарактерного поведения, и это беспокоило меня больше, чем я хотел признать.

Реакция Сиенны не была похожа ни на что из того, что я испытывал с ней раньше, и это не давало мне покоя. То, что я не мог легко прочитать ее, не мог предсказать ее реакцию, нервировало меня.

Решив вернуть себе самообладание, я направился на занятия, мысленно готовясь сосредоточиться на чем угодно, только не на Сиенне. Утренние лекции отвлекли меня, потребовав полного внимания. Погружаясь в тонкости теории спортивного менеджмента и изучения конкретных ситуаций, я вытеснил мысли о Сиенне на задворки сознания. Мне приходилось балансировать между учебными обязанностями и бороться с неразрешенными эмоциями, которые таились под поверхностью. Классная комната стала моим убежищем, местом, где я мог погрузиться в знания и логику.

Черт возьми.

Я что, был гребаной девчонкой?

Это было смешно.

День шел своим чередом, а предвкушение вечерней игры росло. Открытие домашней игры всегда было важным событием, шансом задать тон сезону. Я сосредоточился на стратегиях и играх, на физической и психологической подготовке, необходимой для игры. На льду я и мои товарищи по команде были единым целым, братством, связанным общей целью. Когда приближалось время игры, энергия и волнение были ощутимы. Мы надели экипировку, каждый из нас мысленно готовился к предстоящему испытанию. В раздевалке царила атмосфера сосредоточенности и решимости, перемежаемая обычными предматчевыми ритуалами и шуточками.

Миннесота Гарден Вулвз были достойны. Они были известны своим агрессивным стилем игры и стратегическим мастерством на льду, но на этом все. Мастерства им явно не хватало, и это легко было использовать. Их футболки, темно-синие с жирными белыми надписями, были привычным зрелищем на льду, и я был удивлен, увидев, что примерно четверть трибун заполнена их зрителями.

Выйдя на лед, я почувствовал знакомый прилив адреналина. Рев толпы, холод катка, блики света — все это слилось воедино в момент чистого восторга. Хоккей был не просто игрой, он был частью моей сущности, способом направить энергию и эмоции на что-то конструктивное и захватывающее.

Когда шайба опустилась и игра началась, все мысли, которые не были направлены на игру, улетучились. Это было место, где я принадлежал себе, где все имело смысл. На время игры все сложности моей личной жизни перестали существовать. Были только я, лед, моя команда и игра.

Пока я не увидел ее.

Там, во время игры, среди спешки и сосредоточенности, мой взгляд случайно переместился на трибуны.

И там была она.

Она сидела рядом с Донованом, одетая в свитер Крествуд, а его рука небрежно обвивала ее плечи. Это зрелище задело нервы, зажгло чувство, которое я пытался подавить. Я хотел, чтобы она была в моей майке, с моим номером на спине, болела за меня. Это была собственническая, первобытная мысль, за которую я не хотел извиняться.

Словно почувствовав мой взгляд, Донован повернулся и встретился со мной глазами. На его губах играла ухмылка — молчаливый вызов, демонстрация обладания. Он притянул Сиенну к себе для поцелуя, нарочито демонстративного, чтобы я видел.

Это была провокация.

И она чертовски удалась.

Гнев захлестнул меня, огненной волной, которая грозила поглотить все мое внимание. Я был в ярости не только на Донована за его дразнящую выходку, но и на себя за то, что позволил ему так сильно на меня повлиять. Теперь игра была моим полем боя, поскольку я не мог пойти за братом.

По крайней мере, пока не мог.

Я заставлял себя отвернуться, переключиться на игру, но образ оставался, постоянно напоминая о том, что я пытался оттолкнуть. Каждый шаг по льду, каждая игра теперь подпитывались гневом и решимостью.

Я направил свои эмоции в игру, используя их для того, чтобы быть сильнее и быстрее. Но как бы я ни старался сосредоточиться на игре, часть моего сознания все еще оставалась на трибунах, с Сиенной.

Осознание того, что я не могу избавиться от этих чувств даже здесь, было горькой пилюлей, которую пришлось проглотить.

По мере того как игра продолжалась, я играл с ожесточением, которое было вызвано как желанием выплеснуть свое разочарование, так и победить.

Игра была напряженной, энергия на льду — электрической. Мой мозг постоянно анализировал и разрабатывал стратегию игры еще до того, как она возникла. Дэмиен слева и Эрен справа были синхронизированы со мной, каждый из нас играл в соответствии со своими сильными сторонами. Кент и Генри держали оборону, твердую и непреклонную, а Лиам охранял сетку с острыми глазами и быстрыми рефлексами. Наша команда двигалась как хорошо смазанная машина, каждый игрок был важным винтиком в стремлении к победе.