Форсируя события, прикасаюсь губами к его правой лопатке, оставляя яркий след от помады. Отстраняясь, веду изогнутую линию, запечатывая поцелуй. Артём резко дергается и отстраняется, не давая закончить вокруг красного очертания губ свой рисунок в форме сердца. С каким-то облегчением успеваю заметить, что оно не выглядит разбитым.

А когда он разворачивается ко мне лицом, вцепляясь ладонями в мои бедра и держа при этом на расстоянии, застываю в паническом ожидании. Боюсь, что снимет повязку с глаз. Но он этого не делает. Стоит напротив, учащенно дышит и, склоняясь ниже, пытается столкнуть нас лбами. Но я не позволяю. Снова макаю кисть в краску и продолжаю выводить плавные изогнутые линии на его торсе, подобные языкам пламени. Погружаясь в процесс, медленно скольжу все ниже. И когда приходит осознание того, что миновала половину пути по направлению к поясу — замираю.

— Стоп! — оглушает звонкий голос Ники.

Артём натягивает футболку, не снимая повязки с глаз, а я, оставляя кисть и краски, возвращаюсь на диван.

— Можете снять ленты, — командует подруга. — Тёмка, и ты снимай. Как думаешь, кто тебя поздравлял?

Поднять глаза и посмотреть на него не решаюсь. Прожигая дыру в ковре, лихорадочно тереблю край тонкого свитера. Затаив дыхание, жду его ответа, с которым он почему-то не спешит. Понял же? Другого варианта даже не допускаю.

— Янка, а чё такая бледная? Ты что ли нашего Тёмыча метила? — встревает Поршнев, вгоняя в краску нашу одноклассницу.

— Соколов, чего молчишь? Янка что ли? — не унимается Миша.

"Почему молчит?" — пульсирует отчаянная мысль в голове. Вскидываю на него взгляд, когда выматывающее ожидание достигает критической отметки.

Он не смотрит на меня, как я с чего-то вдруг решила. Беззаботно посмеивается, проходясь рукой по взъерошенным волосам, придавая им еще более растрепанный вид. А когда его губы начинают двигаться, я накидываю холодную броню, обращаясь в ледяную глыбу. Словно зная наперед, что ничего хорошего не услышу.

Сквозь толщу льда пробивается в сознание его ответ:

— Может и она.

Барьеры не выдерживают. Слова острыми льдинками прорываются куда-то очень глубоко под ребра. Задыхаюсь от шока и возмущения… Неужели не понял, что это была я?! Я! Хочется закричать, расцарапать все свои послания, оставляя вместо алых мазков краски кровавые раны. Такие же как и у меня сейчас внутри. Но, конечно же, я этого не делаю… Вместо этого вскакиваю с места и выхожу из комнаты.

Уборная ожидаемо занята. Не сдерживаясь в выражениях, ругаюсь себе под нос и поднимаюсь на второй этаж. Иронично отмечая свое сегодняшнее везение, закрываюсь на замок в свободной уборной и открываю кран. Не хочу уезжать, но зачем-то вызываю такси, пока привожу себя в порядок.

Дождаться машину решаю в свободной комнате там же на втором этаже. Вижу на телефоне уведомления о сообщениях от Артёма, но упрямо игнорирую их. Слежу за приближающейся точкой такси, и когда загорается статус "ожидание", подхожу к окну. Машина приехала, а я не могу сдвинуться с места.

Глаза как стекла, но слез нет. Почему я не могу расплакаться и выпустить эту душащую боль?!

Донельзя… Издаю какой-то нервный смешок, думая о том, что мучаться так нельзя. Вот, что на самом деле нельзя. Не хочу.

— Вот ты где.

Щелчок закрывающейся двери. Вздрагиваю. Этот голос… Стремительные уверенные шаги за спиной. Осознаю, что разговора не избежать, и мне нужно собраться с мыслями. Но проблема в том, что… Решимость собраться с мыслями — это ещё не гарантия того, что мысли соизволят явиться к месту сбора.

— Опять прячешься, Мил, — летит куда-то в затылок.

А следом теплые руки на плечах, дыхание в волосах, вздымающаяся грудь на лопатках.

— Давай, скажи, что так хочется.

И я говорю.

— Я слишком сильно боюсь… — затихаю в надежде, что поможет, продолжит за меня, как это бывает, когда мне так сложно что-то сказать. Но он молчит. Хочет услышать это от меня.

— Боюсь потерять тебя.

Артём так быстро разворачивает меня в своих руках, что если бы он не держал, наверняка бы свалилась с ног.

— Мил, ну что за глупости? — улыбается друг. Или всё же… Больше чем друг? Ничего уже не понимаю. — Я говорил на полном серьезе. Донельзя, Ми, — обхватывает мою ладонь и ведет по своей лопатке, где я недавно вывела свое признание. — До смерти.

— Там уже, наверное, всё размазалось, — смеюсь как-то нервно, стараясь притупить тревожное ощущение, с которым оседают его последние слова.

— Знаешь… Я тоже хочу тебя разрисовать, — скользит пальцем по моему животу, как это делала я кистью. — Снимай кофту.

Внизу живота разливается тепло, ноги дрожат, по всему тебя несутся горячие импульсы.

— Но тут нет красок, — робко сопротивляюсь.

Сопротивляюсь ли?

— Снимай.

Тело дробит дрожащей рябью мелких мурашек. Сердце загнанно бьется где-то в горле. Кажется, еще мгновение и выскочит из груди. Не знаю, откуда берутся силы на нескромный вопрос.

— Лифчик… оставить? — шепчу задушенно.

— Снимай. Всё на хрен снимай.

— Всё?!

Спойлер:

— Ми… Останови, — буквально молю, вглядываясь в затуманенные глаза. — Сам, блядь, не способен…

Артём

Смотрю на свою растерянную девочку, и грудину жгутами стягивает. Такая смущенная, робкая, взволнованная. Изо всех сил старается быть смелой, а саму серией судорог пробивает. Мозг каждый раз безбожно сбоит, стоит засечь ее в радиусе своего личного пространства. А когда соприкасаемся, он и вовсе капитулирует, потерпев поражение. Все установки слетают. Что, собственно, и происходит сейчас…

Признаться честно, не ожидал от нее такого упорства. Не думал, что она, распознав сотую долю моей одержимости, что вырвалась за установленные рамки, так храбро перейдет в режим активности. И ведь сам виноват. Осознаю, но нихрена поделать уже с этим не могу. Договариваться с совестью и честью бесполезно. Что называется, дорвался, блядь…

Стягиваю футболку одним быстрым движением. Её глаза распахиваются в шоке, будто не плечи оголил, а боксеры стянул и причиндалами перед носом маячу.

Вцепившись пальцами в края кофты, нервно стискивает ладошки. Не решается выполнить озвученное мной ранее требование, даже зрительный контакт удержать не в силах. Но и глаз в сторону не отводит. Несмело прокладывает взглядом путь по узорам, что выводила от шеи по торсу, а когда спускается ниже, испуганно вскрикивает беззвучным голосом.

Осознаю, что так смущает ее, но процесс в штанах неконтролируемый. С ним уж точно никак не договориться.

Подхожу ближе, перехватывая ее ладони и согревая в своих руках. Сталкиваю нас лбами, давая ей время, что так необходимо, чтобы немного успокоиться.

— Ты говорил про краски… — прорывается ее неуверенный голос.

— Разве? — не сдерживаю улыбку. — Я говорил, что разрисовать тебя хочу. Но мне не нужны кисти и краски, — хриплю, выпуская ее руки.

Ловким движением снимаю с нее кофту и сразу же прижимаю задыхающуюся Милу к себе. Крышу окончательно срывает, когда ощущаю ее кожу на своей.

— Дыши, Ми, — требую настойчивее, чем следует. — Я тебя не съем, — предупреждаю уже мягче.

Дурея от накатившей похоти, целую скулы, щеки, спускаюсь к шее, вызывая первые непроизвольные стоны. Перехожу на ключицы, облизывая и посасывая нежную кожу. Руками обхватываю тонкую талию, веду по спине, растирая покрытое мурашками тело. Отстраняюсь лишь для того, чтобы посмотреть в глаза, но стоит взглянуть на ее рот, оторваться уже не могу.

Ворую воздух, кусая пухлые губы, и рвусь языком глубже, пробуя ее на вкус. Кайфую от сладкого аромата, заполняющего чувствительные рецепторы. Мила всё так же дрожит, но отвечает с неменьшей отдачей. Посасывает язык, даже не догадываясь, какой тем самым эффект на меня производит.

Теряя контроль, толкаюсь напряженным пахом, прижимая ее к окну, трусь неспешно и плавно, боясь напугать еще больше. Глажу острые лопатки, нащупываю застежку бюстгальтера и, когда удается с ней справиться, откидываю лишнюю деталь в сторону.