Я поначалу хмыкал, а потом пошло-поехало — рабочих в партизаны вступило столько, что пришлось формировать Истонобосанскую и Воеводинскую дивизии, и крупные города вроде Тузлы «на пардон» сдавались, и даже часть домобранов к нам перешла.

А как не перейти, если и 1-ю горнопехотную из Югославии вывели, а 369-ю «хорватскую» вообще чуть было не расформировали? Во всяком случае, командование угодило под суд.

И в-третьих, моя группа вновь занималась передачей накопленного опыта. 4-я краинская бригада весьма удачно помножила на ноль Панцерегерьабтейлунг дивизии «Принц Ойген» и у нас внезапно образовалось изрядно противотанковых ружей и, главное, патронов к ним. А кто главные спецы по этим стрелядлам? Небош и Марко. Ну и еще несколько ребят, которых они успели натаскать раньше.

Еще в наш интернационал подселили выздоравливать майора Стюарта, которого на пару с Тито угораздило попасть под бомбежку. Солдатский телеграф утверждал, что сами виноваты — вроде оба-два серьезные, опытные люди и должны были при первых признаках укрыться, но как можно потерять лицо и скакать, словно кролику, на виду у союзника? Вот и довыделавались до ранений. Слава богу, легких, осколками на излете посекло, угрозы жизни нет.

Стюарт, как и Корнеев, заходил издалека, понемногу вытягивая из меня сведения о майоре Хадсоне. То ли он сам копал под Билла, отозванного в штаб специальных операций в Каире, то ли начальство инициировало проверку после испарения некоторой части выделенных Хадсону средств, но рано или поздно любой наш разговор мистическим образом скатывался к встрече с подводной лодкой, последующему возвращению или контактам с четниками Дакича.

Ровно до того момента, когда меня навестила Милица.

Месячное отступление из Черногории и на мужчин подействовало неслабо, а уж тем более на изящную женщину, которой, к тому же, досталось из-за сестры. Отношения с Тито прервались, после ареста Верицы началась полоса допросов, а я очень хорошо представлял, как могут вымотать душу иследники Ранковича — Мила еще больше похудела, осунулась, под глазами залегли темные круги.

— Привет, противный мальчишка, — потрепала она мои вихры.

Я хотел было извиниться перед Стюартом и свалить с Милицей погулять вокруг больнички, но убедился, что даже в таком состоянии она производит просто убойное действие на мужиков, одним своим низким голосом.

— Владо, представьте меня, — прохрипел на сербском родившийся в Сараево Стюарт.

— Давай, племянничек, разрешаю, — уголками губ улыбнулась Мила.

— Майор, это моя родственница, Милица Проданович, работник аппарата Верховного штаба. Милица, это майор Фицрой Стюарт из британской миссии.

Она величественно подала руку и англичанин, не сводя с нее глаз, буквально впился поцелуем, еще немного и сожрал бы. В наэлектризованном воздухе отчетливо запахло озоном, но всю магию момента убил Ромео, ввалившийся к нам с чемоданом.

— Смотри, что нам дали!

Мы втроем с недоумением глядели на потертую кожу, ремни и замочки, пока итальянец жестом фокусника не откинул крышку: три электронные лампы в зажимах, эбонитовые ручки настройки, толстенные провода в тканевой оплетке… Один из них шел к более-менее знакомому предмету — наушникам на двойной алюминиевой дуге.

— О, это Whaddon Mk VII! — опознал изделие Стюарт.

— Рация же! — развеял мои последние сомнения Ромео и подмигнул. — Мы идем на Грмеч-гору!

Так, значит, на опустевшую Козару вернулись первые отряды и нас можно забрасывать, не опасаясь, что мы окажемся в вакууме.

— А она добьет оттуда?

— О, не беспокойтесь, Владо! — дал эксперта майор. — Эти малышки добивают из Нидерландов до Бирмингема, а там больше четырехсот километров!

Я хмыкнул — там равнина, а тут горы, но, судя по энтузиазму Ромео, решение есть. Наверное, надо будет закидывать антенну повыше… А майор с некоторым даже сочувствием, не переставая одновременно раздевать глазами Милу, покачал головой:

— Судя по тому, что вам передали такое ценное оборудование, как Paraset, предстоит очень непростая задача…

Первым, позавчера, нам попался бежевый «Опель Олимпия».

Кабриолет притормозил и остановился не доезжая метров тридцати до рубежа открытия огня, с заднего сиденья выпутался из объятий хохочущей фигуристой девицы парень в усташской форме и полез наружу.

Мы наблюдали, как сидевший спереди не хотел его выпускать, но после короткой пикировки, распахнул дверь, вылез сам и сдвинул кресло вперед. При этом не забыл выдернуть из-под ног МАВ-38 и насунуть ее заднему, но тот отмахнулся и немедленно ускакал в кусты.

Ну да, как отливать, имея в руках автомат? Передний тем временем огляделся, подумал и тоже отошел в кустики, следом наружу выбрался водитель и побрел вокруг машины, озабоченно постукивая ботинком по баллонам. Внутри осталась только девка, она положила голову на тканевую крышу, свернутую за сиденьем в рулон, и уставилась в небо. А потом потянулась и закинула руки на затылок, выпятив мощный бюст.

Глиша отчетливо сглотнул.

Шофер обошел авто, постучал по переднему баллону еще раз и присел, чтобы разглядеть поближе.

Небош слегка приподнял маскировочную накидку и вопросительно дернул подбородком.

— Работаем. Первым водилу. Один усташ нужен живым, бабу по обстановке.

Команда прошла вдоль цепи и стоило водителю заняться ниппелем, как тихо бумкнула винтовка Небоша и шофер мягко завалился, уткнувшись лбом в арку колеса. Глухой звук не встревожил даже птиц и пассажирку, что уж говорить о двоих поодаль.

Они спокойно закончили свои дела и повернули к машине.

— Левый мой, — шепнул трем другим стрелкам Небош.

— Правый мой, — отозвались из цепи.

— Первая пятерка, вперед! — Глиша и четверо бойцов поднялись в полный рост, держа стволы на уровне глаз.

Хорошие накидки нам сделали, даже пять человек, вставших из подлеска, не вызвали никакого оживления у наших гостей — ребят заметили только после нескольких шагов.

— Руки за голову! Стоять-молчать-бояться!

Один замер с протянутой к дверце машины рукой, второй дернулся, но быстро оценил, что со своим пистолетом против четырех автоматов и пулемета он не игрок и тоже застыл.

Но тут, наконец, бабенка оторвала голову от скатки, увидела косолапящих к ней леших, почти неподвижные, как на гиростабилизаторе, черные дула, и немедленно завопила.

Под это дело второй все-таки потянулся к кобуре, но Небош все равно быстрее, а пулю обогнать еще никому не удавалось.

— Руки вверх! Шевельнешься — сдохнешь!

Противоречивую команду первый, однако, исполнил безошибочно — медленно поднял руки и замер. А вот бабенка схватила и судорожно пыталась расстегнуть портфель, а когда набежавший боец вырвал и отбросил его, завыла и полезла царапаться.

Бум!

Вопли после удара прикладом по голове резко оборвались, кокетливая шляпка и шпильки улетели вперед, под педали.

— Собирай все, уходим! — крикнул я Глише, не переставая следить за дорогой.

Неплохо вышло, два языка вместо четырех трупов. Все тела, живые, мертвые и полумертвые, затолкали в машину, один боец сел за руль, двое с автоматами вскочили на бампер сзади и опель, присев на жалобно скрипнувших рессорах, свернул на присмотренную тропку, уходившую в глубь леса. Прикрывавшая группа Бранко снялась только после того, как моя пятерка прошлась по дороге вениками из веток, подняв клубы пыли и скрыв и без того малозаметные следы.

Обошлось без экстренного потрошения: до усрачки напуганный усташ выкладывал все, даже не дожидаясь вопросов. Да, охрана лагеря. Нет, не в увольнение, в отпуск, на неделю. Да, машина до Загреба и обратно, раньше воскресенья не ждут. Нет, он никого не убивал, просто выполнял приказы, убивали вот этот и водитель. Да, и баба тоже убивала, а он никогда! Да, начальник сейчас в отъезде, ждут завтра. Да, по этой дороге. Не убивал, честное-пречестное! Семья ведь, трое братьев и сестер на иждивении. И больная мать.