— Тихо, тихо, — потянул меня из комнаты помощник, — потом.

Понятное дело, Чапай думать будет, но интересно, почему его зацепило после моей шутки? Ладно бы еще хохма хорошая была, но ведь так себе, к тому же местным отсылка к фильму непонятна…

В коридоре, едва помощник прикрыл дверь и встал у нее беречь думы шефа, мы оба подпрыгнули от близкой пальбы — не прямо под окнами, но не дальше края города уж точно.

— Последних добивают, — объяснил помощник, — но еще много вырвались, почти батальон, в беспорядке отходят на Кучани.

— Так надо догонять! — схватился я за автомат.

— Там засада, далеко не уйдут. Туда Милован собирался, можешь с ним поехать, если не терпится.

— Спасибо, поеду. Скажи только, что с госпиталем?

— Все в порядке, догоняет нас, завтра тут будет.

— А персонал… все целы?

— Не волнуйся, все. И доктор Папо, и больничарки, и сестра Арсо тоже, — понимающе улыбнулся штабной.

На выходе меня ждали ребята и невесть откуда взявшийся Лука:

— Мы грузовик отжали, куда поедем?

— На Кучани, Джиласа догонять, там итальянцев засада ждет.

Но мы опять опоздали, засада справилась и без нас. Дымились сожженные машины, над воронками поднимался едкий тротиловый дымок, в горах еще постреливали, но оттуда уже гнали десятками грязных и понурых пленных, выстраивая их вдоль дороги. Трофейные команды стаскивали в кучи оружие и потрошили оставшиеся целыми грузовики.

От самой головы разгромленной колонны донесся знакомый голос — орал Милован. На эти крики мы и нацелились и вскоре наблюдали, как встрепанный Джилас, с кудрей которого даром что не срывались искры, орал на придавленных таким акустическим ударом итальянских офицеров.

— Расстрелять! Всех расстрелять! Поголовно!

Причем криками дело не ограничилось — он выхватил пистолет и я едва успел перехватить его руку. Рассвирепевший Мило рывком обернулся и я увидел его бешеные глаза, перекошенный рот и взмокший лоб.

Кажется, это называется аффект и сейчас кое-кто наломает дров. Мелькнул перед глазами вечно спокойный, как удав Казимирас Гедиминович Урбонас, мой армейский старшина — однажды он загасил похожую истерику даже не изменившись в лице.

— Приказ Тито! — рявкнул я прямо в ухо и потащил отропевшего на секунду Джиласа за ближайший грузовик.

А там шваркнул его спиной об борт, да так, что голова мотнулась и крепко треснулась затылком. Милован зашипел, попытался рукой с пистолетом погладить макушку, долбанул себя оружейной сталью и зашипел еще громче.

— Так, дай сюда, — я отобрал у него «люгер», — а то еще убьешься насмерть. Ты чего орешь?

— Они убили парламентера!

— Ты член Верховного штаба! Ты не имеешь права терять лицо даже в такой ситуации!

— Они нарушили условия сдачи! Бойцы требуют расстрела!

Гуманизм на Балканах? Нет, не слышали.

— Что, все поголовно нарушили?

Джилас злобно раздул ноздри:

— Ты мне софистикой не занимайся!

— Да какая, к хренам, софистика! — сгреб я его ворот и слегка придавил к кузову. — Чистая практика, пленных расстреливать нельзя!

Свободной рукой запихал ему пистолет в кобуру и застегнул ее.

— Это фашисты!!! Сволочи!!!

— Правильно. А ты коммунист. Но если будешь поступать как они, парламентеров убивать или пленных расстреливать, то сам станешь таким же.

Милован вырвал у меня ворот и одернул куртку:

— Это враг! Его надо уничтожать!

Очень хотелось спросить «Ты дебил?», но я задал другой вопрос:

— Сколько пленных взяли русские в Сталинграде?

— Тысяч сто, — буркнул Джилас, продолжая приводить одежду в порядок.

— И почему они, имея в десять раз больше прав, никого не перебили?

Из-за кабины высунулся Бранко и дернул подбородком — все в порядке? Я махнул рукой и повернулся обратно к малость успокоившемуся начальнику.

— И потом, ну, предположим, ты их перебьешь, — продолжал я давить на рассудок, — куда трупы девать?

— В Раму сбросить, — огрызнулся Милован.

— То есть поступить, как усташи. Молодец, сам придумал или подсказал кто?

— Да пошел ты! — Джилас попытался уйти, но я опять приложил его к борту.

— Эй, что там происходит? — отреагировал на стук незнакомый голос с той стороны.

— Все в порядке, — прогудел там же Бранко, — марксистскую теорию толкуют.

Но после сталинградского аргумента друже член ЦК малость пришел в разум и отбивался уже более рациональными аргументами.

— А куда их деть? Конвоировать, кормить?

— Да отпустить и все.

— Они в Кониц уйдут, гарнизон усилят!

— Ну так и хорошо, — обнял я его за плечи, — представляешь, какую панику там наведут? А перебьешь их, гарнизон узнает и встанет насмерть, не вышибить.

Страсти после недавнего боя немного улеглись и всего через час командиры и команданты согласились, что убивать пленных не стоит и что выгоднее будет их отпустить, а я сорвал голос и под конец только сипел.

После Прозора и Ябланицы партизанские дивизии охватили Кониц: 1-я закапывалась на перевале Иван-Седло, через который шла дорога из Сараево, 2-я по каньону Дрежницы вышла к Неретве и заблокировала помощь из Мостара, а к самому городу подходила 3-я. Арсо перенес свой командный пункт в Донье Село, без малого на окраину Коница.

— Все-таки третья, без отдыха?

— Таков приказ Верховного штаба.

Ну да, а то я не знаю, кто составляет такие документы и кто их подписывает. Верховный командант не любит, когда его приказы не выполняют или меняют по своему усмотрению, но почему-то лично штурмом города не руководит.

Одно счастье, что Арсо не дурак, тем более что он-то и писал этот приказ, но тогда не было полной ясности. И не меняя общей диспозиции, он немного перенацелил бригады, усилив главное направление почти вдвое.

Обсуждение последних деталей перед штурмом меня почти не касалось, тем более Арсо передал мне записку от Альбины и я предавался радужным мечтам, которые самым грубым образом нарушил Милован:

— А парламентером я предлагаю послать Влада Мараша. Тем более у него есть опыт Плевли и он уверен, что парламентеров не убивают.

От Федерации в Италию нас поехало четверо — президент, начальник отдела международных связей, переводчик и я на подхвате. Местные оружейники устраивали нечто вроде неформального съезда и выбрали для него тихий городок Урбино, подальше от осточертевших офисов шумной Ломбардии. Настрелялись мы до звона в ушах, натрепались до мозолей на языке, а уж сколько местного вина выпили — уму непостижимо, зато договорились о спонсировании, соревнованиях и вообще очень удачно поработали. Мне вообще кажется, что все протокольные мероприятия нужны, чтобы делать протокольную рожу, а настоящие договоренности и решения принимаются вот на таких междусобойчиках, подальше от лишних людей и тем более журналистов.

До отлета оставалось еще три дня, которые мы намеревались провести на Адриатическом побережье, но Антонио, выделенный нам в сопровождение сотрудник Fabbrica d’Armi Beretta, вдруг предложил:

— Поехали, покажу вам настоящую Италию!

Только дурак от такого откажется и мы два дня колесили по Марке, Абруццо, Умбрии и Лацио, ели в маленьких деревенских тратториях и остериях — обычный домик, при нем два-три столика под навесом, простое меню без вывертов… Антонио пришлось убеждать нас что блюдо с названием «кастрато» — это не то, что мы подумали, а вторая, большая часть барана, оставшаяся после процесса, но мы не пожалели. Оказывается, если баранов вовремя кастрировать, то мясо у них необыкновенно нежное.

Плюс сыр, плюс звучащие музыкой «антипаста мисто делла каса» или «конигло ала каччатора», плюс изумительный хлеб… И непременные деды за одним из столиков, с которыми обязательно надо выпить, если они узнают, что в их глушь заехали russi veri, «настоящие русские».

Старая, выдержанная средиземноморская красота — сглаженные горы, очень похожие на боснийские, замки, деревушки, поля и виноградники, море и даже горнолыжные курорты.