— Не бойся, Владо, сделаем в лучшем виде! — весело подбодрили меня из задних рядов и я чуть не расплакался.

Это ведь я должен подбадривать и вдохновлять, а не меня.

Едва забрезжил рассвет, с высот вокруг Коница, занятых партизанами, взлетели сигнальные ракеты — красная, зеленая и красная.

И мы ломанулись вниз по склону, рассыпавшись широкой цепью. Шум и грохот от пальбы из всех стволов вышел грандиозный, и не успели мы добраться до околицы села, как из него тараканами во все стороны порскнули четники.

Удивительное ощущение, наверное, так атаковали махновские «люйсисты» или пулеметный полк Фомы Кожина из трех сотен тачанок с «максимами» — я летел вниз, ни секунды не думая о возможном сопротивлении, стрельбе, шальных пулях, и орал даже не слова, а дикую песню, первобытные звуки. Эй, мамбо, мамбо италиано!

На этом кураже мы зачистили село буквально за полчаса, согнав сотни две четников на мыс между речкой или ручьем Бьелы и самой Неретвой. Над Коницем вставали разрывы снарядов партизанской артиллерии и мы, оставив несколько человек стеречь пленных, атаковали уже итальянские тылы. Не знаю, каким чудом мы не попали под встречный дружественный огонь, но до города добрались, чтобы принять еще сотню-другую пленных.

«Туда шли — 3-я дивизия штурмовала Кониц. Обратно идем — 3-я дивизия штурмует Кониц. Какая интересная у людей жизнь!» — так мог бы сказать любой сольдато дивизии «Мурдже» и это знание не прибавляло им стойкости.

К тому же, за прошедший год партизаны нанесли итальянцам несколько чувствительных поражений, да и оккупационная дивизия — это не элитные альпини, которые ожесточенно дрались в Плевле. Да еще наведенная бежавшими четниками паника…

Город взяли, но я не успел ни найти Костантино, ни загрести жадными ручонками побольше трофеев — хрен мне по всей роже, без сопливых обойдутся, для вас, друже Владо, есть небольшое, но очень ответственное поручение.

Меня, блин, снова в переговорщики назначили и на этот раз с немцами. Верховный штаб в своей несказанной мудрости задумал некую политическую комбинацию — иначе объяснить состав делегации я при всем старании не смог. Обменять пленных? Само собой. Потянуть время, пока «Оперативная группа дивизий» переправиться через Неретву и выйдет из-под удара? Если получится.

Но для таких задач вполне достаточно Кочи Поповича, поскольку контакт предполагался с его непосредственным противником — командиром 717-й пехотной дивизии. Но вот что там должен делать Милован Джилас, член ЦК и Верховного штаба, пусть и под псевдонимом? И тем более доктор Владимир Велебит, юрист, на чьих плечах лежала организация судопроизводства в партизанских «республиках»?

Крутил я, крутил в голове и ничего не мог придумать. Ну разве что перемирие, которое гораздо выгоднее партизанам, чем немцам. Да, перемирие — партизанская война это всегда бардак, самые невообразимые ситуативные союзы и действия по обстановке.

— Запоминайте, — инструктировал нас Милован по дороге в Горни-Вакуф, недавно занятый немцами, — быстрый обмен пленными, раз. Гарантия гуманного отношение к пленным и раненым, два. Перемирие на время переговоров, три. Давить на то, что наши главные враги это четники, четыре. Всячески создавать впечатление, что у нас все плохо с поддержкой извне, что Москва и Лондон от нас отвернулись.

— Так немцы же наоборот постараются добить?

— Ты, Владо, с нами как сопровождение и лучше в политические вопросы не лезь.

— Но всяк солдат должен понимать свой маневр!

— Хорошо, скажу. У немцев сейчас впечатление, что они могут окончательно уничтожить четников, а потом уж взяться за нас. В этой ситуации Верховный штаб считает, что в интересах обеих сторон прекращение огня и установление разделительных линий. Кроме того, мы можем поманить немцев тем, что будем сражаться против англичан в случае их высадки на Балканах, так как англичане помешают нам взять власть.

— А мы будем???

— Обещать не значит выполнить, Владо. Это политика.

— Но это де-факто прекращение войны с оккупантами!

— Временное, — пристукнул кулаком по колену Милован.

— А вы, другови, не охренели, с немцами договариваться? — очень мне не понравилась идея даже понарошечного сотрудничества с нациками.

Хотя кому я это говорю — Моше Пияде не постеснялся в свое время заключить союз с усташами… Молотов и Риббентроп в ту же кассу… Политика, бессердечная ты сука…

Я заткнулся и принялся насиловать память — а знаю ли я хоть что-нибудь о таких переговорах? И ничегошеньки на ум не пришло. Понятное дело, коммунисты после Победы вряд ли трубили на всех углах о таком деле, но ведь и разоблачений я тоже не упомнил! Вообще, насколько я понимал ситуацию, «командование на местах» могло пойти на контакты с партизанами, как шли на переговоры с Миайловичем, но вот высшее руководство Рейха всегда было против таких связей. Помянутый Риббентроп точно выступал против договоренностей с Дражей, а уж Гитлер вообще не признавал саму идею переговоров. Бог даст, они и зарубят этот перспективный политический проект.

Горько плюнул на дорогу — дожил, твою мать, на Гитлера надеюсь.

Не знаю, как там политика, но время мы выиграли — немецкий командующий на Балканах подтвердил перемирие на время переговоров. Кочу и меня с этими радостными вестями отправили доложить Тито об успехе, а вот Джиласу с Велебитом немцы подогнали военный самолет и повезли в Загреб, для дальнейшего диалога и прощупывания позиций.

— Не нравится мне эта возня с переговорами, — пожаловался я Коче по дороге обратно. — Есть некоторые вещи, которые делать нельзя.

— Например? — разгладил усы Коча.

— Например, заключать союзы с нацистами и усташами.

— Знаешь, если партия прикажет, побежишь впереди собственного визга, — посмотрел он на меня, как на дурака.

— Какая партия, Коча?

Попович спохватился:

— Ах да, ты же не коммунист… Но тут как в армии: даже если приказ кажется тебе идиотским, его надо выполнять.

Это верно. Но армия строится на жестком централизме, а даже компартия — на демократическом, то есть подразумевает как минимум обсуждение. А тут хоба — товарищ Тито решения ЦК оформляет от имени Верховного штаба. И крутись как хочешь, не пообсуждаешь, каким бы политическими мотивами приказ не продиктован. Оттого и протестовало все внутри меня, поскольку все мое воспитание, весь мой опыт утверждали, что это зашквар. И ладно бы Молотов в 1939, тогда не успели с немцами повоевать, но сейчас-то все отлично знают, что нацики из себя представляют! На собственной ведь шкуре убедились!

Утешал себя тем, что я наверняка всего не знаю и всей картины не вижу, а искушенные в этих играл начальники все делают правильно. Во всяком случае, пока там Джилас с Велебитом торговали передней поверхностью головы, 2-я пролетарская дивизия, пользуясь волной успеха после взятия Коница и, что еще важнее, захваченными в городе оружием и боеприпасами, вышибла итальянцев из Ябланицы.

Городок, конечно, так себе, тысяч пять, зато мост! Усохни моя душенька, мост! Настоящий, железнодорожный! Ну и на реквизированных паровозах и вагонах, даже несмотря на налеты итальянской авиации (да они, если честно, были мимо кассы), организовали почти молниеносную переправу больных и раненых — а как я помню по фильму «Битва на Неретве» мост героически взорвали и раненых пришлось таскать на руках вверх-вниз.

3-я ударная, отхватившая большую часть трофеев, гнала бегущих четников к Калиновику, 1-я пролетарская окапывалась на перевале Иван-Седло, прикрывая всю операцию со стороны Сараево, партизанский Хорватский корпус зарывался в землю под Прозором. Штаб мы с Кочей нашли уже в Конице — Верховному команданту больше по душе городские удобства, чем сельская пастораль. Тут я его вполне понимаю, наличие горячей воды сразу примиряет со многими тяготами и лишениями.

Под светлы очи меня не допустили, Попович докладывал единолично, но я не в обиде — еще ляпну чего-нибудь против шерсти и меня, наконец, расстреляют. Да-да, с инструктора Верховного штаба Владо Мараша вот уже год не могут снять смертный приговор — все не до того, то война, то немцы. Смех и грех, конечно, вот вернется Велебит из Загреба, я ему лично апелляцию с кассацией напишу, надеюсь, не откажет по знакомству