И все, разумеется, инвалиды, даже собака хромает, а кошка с лишаем. Отпустите, дяденьки, я больше не буду.

При словах о начальнике лагеря засвербела недолеченная задница, я полез почесаться, а сукин сын Лука оскалился, но подавился смешком, стоило злобно на него зыркнуть. Мы с ним своего рода побратимы: ранения почти одинаковые, вот он и отыгрывался за все шуточки в его сторону. Но не сейчас, не сейчас, вернемся с задания — пусть регочет, сколько влезет.

А пока мы быстро перетряхивали добытое — деньги, оружие, бумаги, отпускные свидетельства, содержимое портфеля и багажника… Я раскинул веером документы: все четверо сотрудники Усташской надзорной службы, а не домобраны. Оба пассажира награждены один железной, а второй бронзовой медалью Короны Звонимира за заслуги «на благо хорватского народа и государства». Какие заслуги могли быть у служащих охраны концлагеря, даже думать не хотелось. И всем четверым от двадцати до двадцати пяти лет, вот так, сила есть, а вместо ума догмы и верность поглавнику, думают пусть командиры. Сколько таких молодых-веселых вписалось к националистам, влезло в кровавое безумие и скатились в садизм?

Дождя не было уже дней пять и потому машину просто загнали как можно дальше в лес и закидали ветками, а следы замели.

— Кончай его, — махнул я в сторону усташа.

Он тоненько завизжал, попытался вскочить, но Марко обхватил его сзади за горло и буднично воткнул штык-каму в почку. Охранник всхрапнул как лошадь, засипел, обмочился и уставился в небо стекленеющими глазами.

Теперь осталась последняя проблема:

— Что с девкой делать?

— С собой тащить нельзя, — констатировал очевидное Небош.

— У меня рука не поднимется, — слабоват я в коленках женщин убивать, хоть и понимаю все.

Бранко тяжело вздохнул и потянул из ножен полоску стали, но все решилось само собой — за спиной раздался хрип, булькнуло, и я, обернувшись, увидел как дернулись в агонии ноги в чулках и как Марко спокойно вытирает лезвие.

— Твою мать, почему без приказа??? — сорвал я злость от неуверенности на братце.

— Был приказ кончать, — огрызнулся Марко и таким волком глянул, у-у-у…

И это он к партизанам попал, страшно подумать, что бы мог натворить у четников. Вот точно, возраст безбашенный, ни бога, ни черта не боятся.

Прикинув расклады, решили ловить начальника здесь же и не ошиблись, только пришлось ждать почти сутки, до самого вечера. Когда длинная запыленная легковушка дошуршала до нужной точки, водитель за каким-то хреном решил наклониться к приборной доске и пуля Небоша вышибла мозги сидевшему сзади пассажиру. Но два других стрелка отработали чисто, авто, не снижая скорости, вильнуло с дороги и влетело в дерево, оглушив седоков. Хорошо, что уже темнело и в засаду я поставил не пятнадцать, как вчера, а двадцать пять человек, ослабив группы прикрытия, а то хрен бы мы укатили в лес тяжеленный «хорьх».

Четвертый пассажир, надпоручник, отключился после полета по салону и удара головой в торпеду, тела бойника, стражника и войника, то есть майора, сержанта и рядового, быстро обшмонали и прикопали в заранее подготовленном овражке.

Самым ценным оказались даже не деньги, не документы и не два чемодана с барахлом, а солидная кожаная сумка с дюжиной папок внутри. Вот их я и разбирал, пока там надпоручник приходил в себя.

Хорватский — тот же сербский, только на латинице, ну, в паре мест пришлось уточнить у Бранко, но в целом все понятно. Одна папка содержала переписку по поводу «гуманитарки», которую загребские доброхоты предполагали выдавать заключенным индивидуально, по фамилиям. Начальник лагеря Любурич в конце концов согласился, но потребовал доставки еды и одежды обезличенно, списком, чтобы не раскрывать, кто из заключенных жив, а кто умер или убит.

Я было подумал, что это попытка присвоить лишнее, но в одной из следующих папок лежали материалы следствия над несколькими охранниками. Как и в любом лагере смерти, после уничтожения заключенных оставались вещи, порой весьма ценные. Охранники попытались закрысить изъятое и контрабандно вывезти из лагеря, но были пойманы и казнены по приказу начальника лагеря. И нет, не расстреляны, а забиты до смерти.

Дальше — больше. Бумаги из третьей папки относились к попытке Любурича создать собственных «янычар». Около пятисот захваченных при зачистке Козары сербских детей кое-как обмундировали и подвергли окатоличиванию и ежедневной муштре. Проект, как следовало из бумаг, провалился из-за дикой смертности от недоедания, дизентерии и других болезней.

Очухавшийся надпоручник подтвердил все и добавил, что милашка Любурич при каждом посещении лагеря лично убивал как минимум одного заключенного, а любимым его развлечением была «русская рулетка» — приставлял револьвер к голове человека и щелкал курком.

Но сам надпоручник, разумеется, ни-ни, наоборот, он помогал Красному кресту и вообще всему прогрессивному человечеству. О чем свидетельствовала серебряная медаль Короны, полученная, судя по всему, за выполнение старого приказа по зачистке, найденного в той же сумке — «убить всех в Аджичах и прилегающих деревнях до последнего человека, включая детей».

После чего я даже не вздрогнул, когда Марко с тихим шелестом вынул из ножен каму, и только пожалел, что надпоручник и бойник Любурич умерли слишком легко. Пусть Верховный штаб считал, что таких нужно брать живьем для обмена на заключенных, но народ, как ни пафосно это звучит, свой выбор уже сделал. Зимой возле Слуня упал самолет, и партизаны поймали командира усташского «Черного легиона» Францетича и его пилота. Их предполагалось обменять на сотню узников, но узнавшие Францетича крестьяне попросту оттеснили партизан и запороли обоих вилами. Подозреваю, что партизаны не очень-то и сопротивлялись.

Ночью Ромео занялся радиомагией — открыл свой чемоданчик, вынул из креплений лампы и воткнул их на штатное место, Глиша и Марко раскинули ему антенну. Щелкнул тумблер, засветились два индикатора, аппарат по мере нагрева распространял все более густой запах горячей электроники.

Ромео, хмурясь над листочком с таблицей, настраивал приемник, торопясь поспеть ко времени сеанса. Наконец, водрузив на голову наушники, он бодро застучал ключом, передавая отчет о содеянном.

Затем он переключил рацию на прием и принялся записывать морзянку — штаб указал нам не покидать района и постоянно выходить на прием.

— А чего зря ждать? Айда снова на дорогу, — предложил Небош, поглаживая свой «манлихер».

— Рискованно, наверняка всполошатся из-за Любурича…

— Ну мало ли, почему он не доехал, запил, загулял, по бабам пошел, мало ли, — поддержал товарища Глиша.

— Должен сообщить о задержке в таком случае.

— Кому? Он же сам себе начальник, да и провода мы в скольких местах резанули?

— Все равно риск.

— Слушай, Владо, — влез Бранко, — если его завтра поедут искать, так малой группой, грех не принять по-тихому.

Дом сносили долго, тщательно и непреклонно. Скорее даже не дом, а солидное здание, но сейчас от него осталась ровная площадка на которой желтыми жуками елозили и долбили фундамент гидромолотами гусеничные «хендаи». Рядом хендаевские же экскаваторы с урчанием сгребали и наваливали бетонное крошево в кузова большегрузных «мерсов», «камазов» и «вольво».

Картинка за окном, несмотря на однообразие, не давала оторваться: с высоты красные, желтые и зеленые машинки выглядели игрушечными, как в детстве и я не удержался и надул губы:

— Бж-ж-ж-ж…

Можно, кончено, распахнуть окно и послушать, но у меня голова не казенная, а децибелов там — мама не горюй! Открывать его не стоило и еще по причине дизельного выхлопа, скопище строительной техники провоняло все вокруг, и плотное амбре солярки висело как минимум в радиусе двух кварталов.

Упорные, суки.

Месяц назад, в самом начале, они так ловко обрушили шахту лифта, что кусок этажа в два бахнулся прямо на трамвайные пути, едва не придавив внедорожник. Как в нем водитель матерился — я слышал даже сквозь закрытый тройной стеклопакет. Но буквально через минуту на дорогу выскочили строители, издалека похожие на трудолюбивых муравьев и раз-раз, за каких-то два часа размолотили бетонные обломки, погрузили и вывезли щебень, даже разрушенный падением забор восстановили.