— Он не мой демон! — они что, вдвоём сговорились?

— Ещё как твой! — горят ненавистью его глаза. — И ты скоро это поймёшь. Ты же сама выбрала его в гильдию! И не надо мне говорить, что не было других вариантов. Только ты так решила, хотя знала последствия. И ты не просто поняла их, — с расстановкой говорит он, — ты их приняла.

Я безмолвно смотрю в его яростные изумрудные глаза, в которых читается та правда, которую, в отличие от него, я просто предпочла отодвинуть на задний план. Но в конце концов, настигнув меня, она полностью разрушила иллюзорно созданный мной мир, в котором Деймон был абсолютным злом.

Этим злом в действительности была я, ведь я даже на секунду не задумалась над тем, что, в целом, могла бы даже не соприкасаться с его гневом и его ненавистью — я могла бы взять вместо него другого тёмного колдуна, а он бы, в свою очередь, просто примкнул к любой гильдии, как он и хотел. Я не стала бы делать больно Таниэлю, который сейчас просто сам не свой, и я не могу притворяться, что не понимаю из-за кого это. Я не подвергала бы жизни Лаэты и Фелиция такой опасности, ведь теперь вместо того, чтобы получать поддержку от чёрного колдуна, они рискуют умереть от его рук, получив нож в спину. Всё что мне было нужно — это просто не брать Деймона в гильдию. Но я даже не рассматривала такой вариант. Интересно, почему?

Мой предсказатель стоит и с еле уловимой улыбкой смотрит на меня так, будто он читает мои мысли, проживая их вместе со мной. А затем, тяжело вздохнув, берёт меня за руку, говоря, что больше не хочет это обсуждать, и мы выходим отсюда навсегда.

Вечерняя прохлада обдаёт моё лицо, освобождая меня от неподъёмных оков сегодняшнего дня, и мне становится легче дышать, когда ночная луна, полностью вступив в свои законные права, начисто стирает своим бледным светом все напоминания о горячем солнце. Двор Прайма и прилегающие к нему кафетериев кишат студентами, ощутившими вкус взрослой жизни, которые, не жалея себя, прославляют успешное окончание экзаменов, вызывающе веселясь, громко переговариваясь, и без конца выпивая. Некоторые столы завалены таким количеством бутылок и стаканов, что даже непонятно, как они вообще выдерживают всё это безобразие на своих тоненьких ножках. Таниэль делает движение вбок по касательной, и мы проходим всю эту вакханалию стороной, так и не приблизившись к тому, что потом не сможем даже вспомнить.

— Ты не хочешь случайно…? — вдруг замирает он, в нерешительности глядя на меня.

— Ты же знаешь, что нет, — ухмыляюсь ему я.

— Я тоже сейчас не ощущаю единства с ними, — кивает он. — Возможно, когда-нибудь я буду очень сильно сожалеть, о том, что сделал, и о том, чего не сделал, — говорит он скорее себе, чем мне.

Больше он не сказал ровным счётом ничего. В гробовой тишине мы рука об руку идём до моего дома, пока я пытаюсь адекватно проанализировать мой сегодняшний день и мои импульсивные решения, которые сейчас, когда я смотрю на них, не находясь, как говорит моя мама, «в ситуации», мне кажутся, мягко говоря, странными. Почему я поступила именно так? Наверняка же был другой выход, но Таниэль не дал ему даже малейшего шанса, сказав, что гильдия должна быть без него. Но, с другой стороны, если бы этот выбор он всецело оставил бы мне, то я без раздумий взяла бы и его, и Деймона. И что-то мне подсказывает, что сегодняшние события ничто по сравнению с этим. Неужели мой зеленоглазый ангел увидел это? Увидел, что они вдвоём столкнулись бы в гильдии лицом к лицу, и это была бы полнейшая катастрофа? Всё могло быть ещё безнадежнее, чем сейчас? Неужели такое вообще возможно?

Неожиданно его голос, зовущий меня, вырывает меня из свинцовых раздумий.

— Я рада, что этот день, наконец, закончился, — вздыхаю я и смотрю на Таниэля, слегка бледнея. — Ты в порядке?

Пустые безжизненные глаза, опущенные плечи и плотно сжатые тонкие губы, уголками будто кланяющиеся мне — на его изящном лице лежит тяжёлая тень сегодняшнего дня, которая не даёт ему даже продохнуть, стирая всю его личность без остатка. Я крепко обнимаю его, еле сдерживая непрошенные слезы, которые в очередной раз стоически демонстрируют мне свою непримиримую выдержку и откликаются на первый мой зов, тогда как другие чувства уже давно подняли белый флаг, не желая больше ни при каких условиях вылазить из закромов подсознания на свет божий. Такой родной мне его запах окутывает меня со всех сторон, и я в блаженстве закрываю глаза, желая остаться здесь навсегда, ведь только рядом с ним я ощущаю притяжение земли, её твердость и её устойчивость. Я знаю, что рядом с ним со мной ничего не случится. С ним я всегда в безопасности, ведь он мой дом.

— Посмотри на меня, — молит Тани.

И я поднимаю свои глаза, не в силах противиться его просьбе. Вместо уверенного зелёного света я улавливаю еле тлеющий огонёк изумруда, который как будто бы в бессилии гаснет. Он с нежностью проводит по моей щеке, а затем аккуратно, едва касаясь меня, заправляет выбившуюся прядь волос мне за ухо. Очень неторопливо он склоняется ко мне и медленно целует мою шею, прижимая к себе ещё сильнее, и у меня вырывается еле слышный стон. Он продолжает свои поцелуи пламенной цепочкой, прокладывая их к моим губам. И, наконец, целует меня с такой нежностью, на которую способен только он. Внутри меня всё переворачивается от его поцелуя, и я, не веря в то, что это действительно происходит, отвечаю ему и тону в своих чувствах, с силой вжимаясь в него. Я ощущаю столько нежности и чувства в его поцелуе, что просто растворяюсь в этом без остатка, мечтая о том, чтобы он был как можно ближе ко мне. Как же я хочу, чтобы он был со мной! Чтобы этот момент длился вечно. Я чувствую себя цельной и живой впервые за очень долгое время.

Но вдруг он нежно отстраняется от меня, слишком рано прерывая наш поцелуй, и смотрит своими измученными безмерной печалью изумрудными глазами на меня.

— Хотя бы раз, моя девочка, — тихо с горечью произносит он, аккуратно проведя пальцами по моей щеке, будто бы я фарфоровая кукла.

— Тани? — с мольбой произношу я, не желая его отпускать.

— Доброй ночи, — прощается он, криво улыбаясь, и с нежностью целует меня в лоб.

После чего, ещё раз обречённо взглянув на меня, он разворачивается и медленно уходит, оставляя меня одну. А я неподвижно стою и безмолвно смотрю ему вслед. Всё, что мне хочется сказать, — это «останься со мной», но я не могу даже пошевелиться. Я стою и смотрю, пока его фигура не скрывается во тьме, которая затем с головой накрывает и меня.

Бывают такие дни, которые можно описать лишь одной фразой: «скорей бы закончились». Но даже в эти дни бывают моменты, которые цепляют и заставляют остановиться, всего на секунду осознать, кто ты и к чему пришёл. Это случилось и со мной.

Поздно вечером, когда я, наконец, собрала частички моего вдребезги разбитого сердца воедино и соизволила зайти домой, мама, о которой я забыла самым хамским образом, уже вовсю спала на кухне, так и не дождавшись своей непутёвой дочери. Её каштановые волосы красивыми волнами лежали на столе, а она, подложив руку с ежедневником под щеку, как маленький ребёнок, мирно посапывала в этой неудобной позе. На столе стоял такой любимый мной фруктовый пирог, который она обычно всегда печёт мне на дни рождения, и запечённая курица, которая, разумеется, уже успела остыть не менее двух раз за то время, пока я безуспешно пыталась разобраться с балаганом в моей жизни. Несколько минут я просто смотрела на неё, и у меня сжималось сердце от нежности и любви к ней — я обязана ей всем в этой жизни.

— Мам, я дома — аккуратно касаюсь её плеча, вырывая из мира Морфея.

— Дорогая, — потягивается она, разминая суставы и спину, которая не могла не заболеть у неё от долгого сна, — я тебя ждала, а потом начала планировать расписание на следующую неделю и даже не заметила, как заснула, — извиняется она сонным голосом, поправляя свою причёску.

— Это я виновата, что так сильно задержалась, — слабо улыбаюсь я, смотря в её серовато-голубые глаза. — Ты сделала мой любимый пирог!