- А вот из этих гробов мы устроим великолепное прикрытие, откуда нам будет все видно и слышно.

Купцов закурил папиросу и стал отчаянно ею дымить. Я же не отнимал от лица платка, надушенного сильными духами, с ароматом сирени.Однако, эти меры с трудом заглушали до ужаса резкий трупный запах.

Пока Купцов сооружал нечто вроде высокой баррикады из гробов, я, совершенно не каясь, с содроганием глядел на покатые столы мертвецкой. Это было страшное зрелище. Рядом, близко друг к другу, лежало десять голых трупов без голов. Все это были сильные, здоровые тела мужчин, страшно обезображенные предсмертными страданиями. Так, у одного трупа были скорчены руки и ноги чуть не в дугу, у другого - пятки были прижаты почти к спине. Рядом же лежали десять отрезанных голов. Эти головы были еще ужаснее трупов. Точно головы безумного царя Ииуйи, в которые он играл, как в бирюльки. У большинства глаза были закрыты, но у некоторых открыты, и в них застыло выражение смертельного ужаса и смертельных мук. Была у этих смертей такая особенность, что обезглавлены они были одним способом: сначала нож втыкался острием в сонную артерию, а затем сильным и ловким движением производился дьявольский «кружный пояс», благодаря которому голова отделялась от туловища.

Тусклый, хмурый свет из высокого оконца покойницкой падал на эту страшную груду мертвых тел.

- Ну, Николай Александрович, пора. Пожалуйте сюда, голубчик, - пригласил меня Купцов.

Я был безмерно был рад спрятаться даже за такое мрачное «прикрытие», лишь бы только не видеть этого зрелища.

По условному знаку в мертвецкую стали по одному впускать посетителей. Кого тут только не было, в этой пестрой, непрерывно тянущейся ленте публики. Это был живой, крайне разнообразный калейдоскоп столичных типов. Начиная от нищенки и кончая расфранченными барыньками, любительницами, очевидно, сильных ощущений; начиная от последних простолюдинов и кончая денди в блестящих цилиндрах.

Они входили и почти все без исключения в ужасе отшатывались назад, особенно в первый момент. «Господи!», - в страхе шептали ветхие старушки, творя молитвы и крестя себя дрожащей рукой.

Были и такие посетители обоего пола, которые с громким криком страха сию же секунду вылетали обратно, даже хорошенько еще ничего не разглядев.

С двумя дамами сделалось дурно: с одной - истерика, с другой - обморок. Их обеих подхватил и вывел сторож.

- И чего, дуры, лезут? - недовольно ворчал Фёдор Михайлович.

Следом в мертвецкую вошел какой-то хмурый, понурый мещанин. Он истово перекрестился и только собрался начать лицезрение этой леденящей душу картины, как вдруг я, наступив на край гробовой крышки, потерял равновесие и грянулся вместе с ней на пол. Крик ужаса огласил покойницкую. Мещанин с перекошенным от ужаса лицом вылетел, как пуля, крича не своим голосом:

- Спасите! Спасите, Христа ради! Покойники летят, покойники!

Я быстро, еле удерживаясь от хохота, вскочил и пристроился, как и прежде.

- Это черт знает что такое, Николай Александрович! - начал Купцов шепотом строго распекать меня, хотя я отлично видел, что губы его трясутся от сдерживаемого смеха, - Эдак ты нам все дело можешь испортить...

Продолжать шепот было невозможно оттого, что в это царство ужаса вошла новая посетительница.

Меня несколько удивило то обстоятельство, что, войдя, она не перекрестилась, как делали это все, а без тени страха и какого - либо смущения решительно подошла к трупам и головам.

Она стояла к нам вполоборота, так что мне был виден профиль ее лица. Этот профиль был поразительно красив, как красива была и вся её роскошная фигура с высокой грудью. Среднего роста, одета она была в щегольской драповый полудипломат, в белом шелковом платке на голове.

Барышня несколько секунд простояла молча, не сводя взора с трупов, потом вдруг быстрым движением схватила одну из голов и приставила к обезглавленному туловищу. Следом, через несколько секунд она так же быстро сдернула мертвую голову и, положив ее на прежнее место, пошла к выходу.

Лишь только успела она перешагнуть порог, как Купцов быстрее молнии выскочил из своей мрачной засады, бросился к двери и закрыл ее на задвижку.

- Скорее, Николай Александрович, помогите мне расставить гробы на их прежнее место.

Я стал помогать ему.

- Ну, а теперь быстро в путь!

Он высоко поднял воротник полушубка, так что лицо его не стало видно, и, отдернув задвижку, вышел из покойницкой.

Купцов быстро шел больничным двором, направляясь к воротам. Я еле поспевал за ним. Впереди мелькал белый платок.

- Чуть-чуть потише, - шепнул он мне.

Когда платок скрылся в воротах, мы опять прибавили шагу и вскоре вышли на тротуар Третьего Проспекта.

Тут на углу больничного здания, стояла наша женщина рядом с высоким, дюжим парнем в кожаной куртке и высокой барашковой шапке. Они о чем - то оживленно и тихо говорили.

Когда мы поравнялись с ними, женщина пристально и долго поглядела на нас.

Потом, быстро подозвав ехавшего извозчика, они скоро скрылись из наших глаз.

- Ну, и мы отправимся восвояси, - спокойно проговорил Фёдор Михайлович.

***

Уже под вечер, наскоро отужинав, стояли мы обряженные в ужасные отребья. Купцов протянул мне серебряный портсигар.

- Эту вещь ты будешь продавать в «Хрустальном дворце», если понадобится.

- Где? - удивился я.

- Увидишь, - лаконично бросил он.

И вскоре действительно я увидел этот «великолепный» дворец.

В одном из флигелей большого дома в Тарасовом переулке третьего кольца, внизу в подвальном этаже висела крохотная грязная вывеска – «Закусочная».

Когда мы подошли к скользким ступеням, ведущим в это логовище, нам преградил дорогу какой - то негодяй с лицом настоящего каторжника.

- Как Богу молитесь, чучела? — сиплым голосом прорычал он, подозрительно впиваясь в нас щелками своих узких, заплывших от пьянства глаз.

- По Фоме да отвертке - куме! - быстро ответил Купцов.

- А - а... - довольным тоном прорычал негодяй, - Много охулили?

- Кисет с табаком.

Купцов быстро спустился в подвал, а я за ним. Когда мы вошли во внутрь этого диковинного логовища, я невольно попятился назад: таким отвратительным зловонием ударило в лицо.

Несмотря на то, что тут было очень много народа, холод стоял страшный. Несмотря на раннюю осень, снег искрился в углах этого воровского подвала. Только бесконечно меткий и злой юмор воров и мошенников мог придумать для этой страшной дыры такое название - «Хрустальный дворец».

В первой конуре виднелось нечто вроде стойки с какой - то омерзительной снедью. Во второй комнате, очень большой, занимающей все пространство подвального помещения, шла целая эпическая комедия из жизни преступного Петрограда. Столов и стульев практически не было. Посередине стояла высокая бочка, опрокинутая вверх дном. Около нее стоял седой старик в продранной лисьей шубе с типичным лицом скопца. Вокруг него полукругом теснилась толпа столичной сволочи, то и дело разражаясь громовым пьяным хохотом.

- Кто еще найдет, что продать? Принимаю все, кроме девичьего целомудрия, как вещи, ровно ничего не стоящей... для меня, по крайней мере, почтенные дамы и кавалеры! - высоким, пискливо - бабьим голосом выкликал скупщик краденого.

Сиплым хохотом заливалась воровская братия «Хрустального дворца».

- А штаны примешь? - спросил кто-то.

- А в чем же к столбу пойдешь, миленький, когда кнутом стегать тебя будут? Что же тогда ты спустишь?

Новый взрыв хохота прокатился по подвалу.

Однако, были и такие, которые с хмурым лицом подходили и бросали на дно бочки серебряные, золотые и иные ценные вещи.

Высохшая рука страшного скопца быстро, цепко, с какой - то особой жадностью хватала вещь.

- Две канарейки, миленький...

- Обалдел, старый мерин? - злобно сверкал глазами продающий, - За такую вещь и две канарейки?!

- Как хочешь, - апатично пожал плечами скопец.

Я не спускал глаз с лица Купцова и видел, что он словно кого - то высматривает. Вдруг, еле заметная усмешка тронула концы его губ. Проследив за его взором, я увидел высокого парня в кожаной куртке и барашковой шапке. «Ну здравствуй ...» - мелькает у меня в голове.