- Чего глядишь? – улыбнулся он, – Бери, не тушуйся. Мигом такой товар уведут. Останешься с носом и без портков.

- Ох и фантазер ты, братец, – говорю, – Кто уведет то? Ты цены свои видал? За штаны четыре рубля выкладывать. Где это слыхано?

- А вот ты, хлопчик, по ряду дальше сходи, прежде чем на честных людей напраслину то наводить. Воротишься обратно, а я и посмеюсь.

- Ты уж не серчай, не со зла говорю.

- Вот уж нет, хлопчик, так дела не делаются, – замурлыкал купец, – Доброго человека обидел? Обидел. Изволь штаны брать.

- Что же ты, лис, делаешь то? – улыбнулся я, запуская руку в карман, – Коли уж так – беру. Только ты мне бушлатик вот этот уступи с этими вот перчатками.

- Ладушки, – сказал он, заворачивая мои покупки, – Двадцать рублёв за всё.

- Двадцати нет, мил человек, – ответил я, вывернув карманы, – Десяти копеек не доберу. Горе то какое.

- Эх, по миру пустишь меня, хлопчик. Забирай!

- Вот спасибо, – кивнул я тому, – Пускай с троицей доброта окупиться.

- Носи на здоровье. А цены от нужды поднимаются, хлопчик, – добавил купец на прощанье, – Государь снова промысловый налог поднял. Видать, последние портки с народа снять желает. Эх...

- Не вешай нос, братец. Живы будем – не помрём. Бывай.

Я махнул ему рукой и тут же растворился в шумной толпе. На обратном пути заскочил за стираными вещами и, вернувшись на квартиру, проспал до самого утра.

***

Утром, в прекрасном расположении духа явился я в кабинет к Фёдору Михайловичу. Только мы успели поручкаться как в дверь постучались.

- Кто там? Входите!..

Два сторожа бережно внесли объемный ящик, завернутый в черную клеенку.

- Это что? - удивленно спросил Купцов.

- Посылочка на Ваше имя, Ваше высокородие! – гаркнул один из сторожей.

- Кто принес?

- Час тому назад доставлена посыльным. Велено передать в ваши собственные руки.

Фёдор Михайлович сделал досадливый жест рукой и выразительно посмотрел на меня.

- Надобно вскрыть посылку, - ответил я.

- Господа, не сочтите за труд, - отдал он приказание сторожам.

Ловкими привычными руками те распутали бечевки и разрезали черную клеенку. Под ней - грубо отесанный белый деревянный ящик.

Мы все близко подвинулись к нему. Купцов был впереди.

- Подымай крышку, — нетерпеливо бросил он.

- Ишь ты, как крепко гвоздями приколочена, - ответили сторожа, стараясь ножами поднять крышку таинственного ящика.

Наконец доски отскочили с треском и характерным сухим лязгом сломанных гвоздей.

- С нами крестная сила! - раздался дико испуганный крик отпрянувших от ящика сторожей.

Купцова тоже словно отшвырнуло назад. Старший дежурный агент замер на месте. Лицо его было белее полотна.

В ящике на смоченном кровью грубом холсте лежали рядом, одна к другой, три отрезанные головы.

Я хоть и успел повидать всякого рода кровавые ужасы, однако тут, при виде этих страшных мертвых мужских голов задрожал, как какая - нибудь нервная барынька.

- Ваше... Ваше высокородие... - первый нарушил столбняк, охвативший всех, здоровенный сторож, - Тут бумага какая - то лежит...

И, бережно сняв с одной из голов лист в четвертинку плохонькой бумаги, смоченный по краям кровью, он протянул её статскому советнику.

С дрожью в руках взял это страшное послание Фёдор Михайлович.

- Вы... вы ступайте пока! - отдал он приказ сторожам.

Те, словно радуясь, что могут избежать дальнейшего лицезрения страшных голов, быстро покинули кабинет.

Купцов начал громко читать:

«Посылаем тебе, твоё высокородие, в дар гостинец - три головы. Жалуем тебя этой наградой за твое усердие, с коим ты раскрыл, накрыл и предал Егорушку Селиванова. Исполать тебе, мудрый сыщик! А еще скажем, что таких голов получишь ты еще восемь, всего будет одиннадцать, одна из которых будет голова прихвостня твоего. А двенадцатую голову получить тебе уж не придется, потому голова эта будет твоя собственная. Бьет челом тебе А. Г. Г.»

- Недурно! - вырвалось у Купцова.

- Ловко! - вырвалось у меня.

Я быстро подошел к ящику и, схватив одну голову, низко нагнулся над ее широко раскрытыми глазами.

- Николай Александрович, Вы что творите? - с недоумением спросил меня Купцов.

- Один мой знакомый доктор уверял, дескать порой в зрачках убитого запечатлевается образ убийцы. Зрачки глаз убиваемого воспринимают, словно негатив, черты лица убийцы.

Увы, как я ни бился, ничего не мог узреть в мертвых, остекленевших глазах. В них застыли только ужас и невыразимое физическое страдание.

- Ну? - с надеждой в голосе спросил меня Фёдор Михайлович.

- Ничего.

- В таком случае едем, не теряя времени. Клянусь, что я или первый из восьми сложу свою голову, или раскрою этих чудовищ.

Новый Петроград был объят паникой. Весть о том, что появилась какая-то страшная шайка злодеев, обезглавливающих обывателей, моментально облетела столицу.

Стоустая молва преувеличивала, как это всегда бывает, число жертв, и горожане в ужасе кричали:

- Не выходите из домов! Сидите дома! По ночам бродят ужасные люди - звери! Они нуждаются в теплой человеческой крови. Отрезав голову, они выбирают из тела всю кровь для каких - то особенных целей.

Высшим начальством Фёдору Михайловичу было вежливо, но категорически поставлено на вид, что он обязан как можно скорее раскрыть эти неслыханные злодеяния.

Осмотр трупов и местностей, где они были найдены, не дал никаких положительных и интересных результатов.

Районы эти были глухими, кишащими отбросами столичного населения, а трупы - совершенно голые. Опознать личности убитых, являлось делом далеко не легким.

На ноги было поставлено все: внезапные осмотры всех подозрительных притонов, ночлежек, целая рать опытных сыщиков - агентов дневала и ночевала в разных местах.

Прошло семь ужасных дней. Каждый день неукоснительно в сыскное отделение доставлялось по одной свежеотрезанной мертвой голове. Как, и каким таинственно - чудесным образом ухитрялись страшные злодеи посылать Купцову «в дар гостинец» оставалось нераскрытой тайной.

Теперь Новый Петроград уже не волновался, а прямо замер от ужаса: «Последние времена настали! Близко пришествие Антихриста! Скоро будет светопреставление!»

Я никогда не видал Фёдора Михайловича в таком состоянии духа, как в эти проклятые дни.

- Ваше высокородие, десятая голова прибыла! - трясясь от ужаса, доложили ему. Купцов даже бровью не повел.

- Тело обнаружено?

- Так точно, Ваше высокородие! – отчеканил дежурный.

- Стало быть, голубчик, дело остается только за нашими головами? – поглядел на меня статский советник.

- Выходит на то, Фёдор Михайлович, – ответил я, поднимаясь со стула, – С Вашего дозволения, отправляюсь на осмотр.

Стоял на редкость чудный осенний день. От сыскного отделения до Сергиевского парка, в котором нашли труп, было сравнительно недалеко - около двух верст с чем-то. Головорезы совершенно распоясались, потеряли страх, совершив страшное и дерзкое злодеяние под самым носом стражей закона.

Там, в парке, было тихо, безлюдно. Лучи солнца прорывались сквозь золотую листву и играли яркими бликами на кронах деревьев. Отовсюду несся неумолчный хор птиц. Природа в царственном великолепии справляла свой прекрасный пир. И на этом дивном фоне лежало темной, страшной массой нечто. И это нечто было убиенным человеком. Безголовый труп его почти наполовину завален хворостом, опавшими листьями, мелкими древесными сучьями и иным лесным мусором. Очевидно, убийца или убийцы желали наскоро похоронить несчастную жертву от взоров людей. Однако, для чего это было сделано, оставалось тайной.

Когда весь этот мусор сбросили с покойного, глазам властей предстала тяжелая, страшная картина: на спине лежал высокого роста, судя по рукам, средних лет человек, одетый чисто, прилично, по – мещански: добротные высокие сапоги, брюки, суконный пиджак, жилет да серое пальто. Грудь, руки, даже ноги - все было залито запекшейся кровью. Все невольно попятились от трупа: впечатление, которое он производил, было более чем тяжелое.